Самый грандиозный фейерверк эпохи был организован Людовиком XV в 1770 г. в парке Версаля. Более 20 000 ракет взрывались, рассыпая искры. Трещало пламя, пожирающее подмостки с декорациями из ткани и папье-маше. Несколько тысяч вулканов шипели, извергая яркое пламя. От вращения доброй сотни потрескивающих огненных солнц голова шла кругом. А вот Георга Фридриха Генделя (1685–1759) буквально преследовали неудачи. На открытую генеральную репетицию его знаменитой «Музыки фейерверка» 21 апреля 1749 г. в лондонском парке Воксхолл-гарденз собрались 12 000 зрителей. Многочисленные упряжки, устремившиеся к Лондонскому мосту, создали первую в истории города транспортную пробку – предположительно, дело дошло даже до ругани и рукоприкладства. Однако подлинным фиаско стала премьера, состоявшаяся шесть дней спустя в Грин-парке. Подмоченные затяжным дождем фейерверки и балет с ошибками были только началом катастрофы. Знаменитый тогда пиротехник Гаэтано Руджери не смог вовремя зажечь свои ракеты. Затем, когда у него все-таки получилось, огонь перекинулся с фейерверков на сценические постройки, из-за чего разъяренный архитектор бросился на пиротехника со шпагой. В конце концов в воздух взлетело сразу такое количество ракет, что зрители побежали прятаться в деревьях[131]. Тем не менее «Музыка фейерверка» стала всемирно известным шедевром.

Не обошлось без несчастных случаев с ранеными и погибшими. Почти одновременно с громким огненным празднеством в Версале Людовик XV повелел организовать для народа гигантский фейерверк на современной площади Согласия – подарок в честь бракосочетания королевского сына с Марией-Антуанеттой Австрийской. Туда собрались тысячи людей – пешком и верхом, буржуа и аристократы в каретах, и даже возницы всматривались в небо, нетерпеливо ожидая начала представления. А потом произошла катастрофа. От горящей гирлянды воспламенились ракеты, стоявшие в ожидании своей очереди. Они начали с громким треском взрываться и полетели в разные стороны, в том числе в зрителей. Многие были ранены, началась паника. Официальное число погибших – 139 человек, большинство которых были задавлены или затоптаны толпой, заполонившей улицы. Эта катастрофа была недобрым предзнаменованием. Всего 19 лет спустя Французская революция уничтожит и блеск, и могущество абсолютной монархии.

Кстати, как звучала революция? Сейчас с помощью телевидения, радио и интернета мы можем услышать шум переворотов из любой точки земного шара, но от главного протеста в истории человечества не осталось ни одного фонодокумента. Известно, что задолго до революционных событий 1789 г. в Париже было уже неспокойно. В предшествующем году люди, возмущенные ростом цен на хлеб – им приходилось платить втрое больше, чем прежде, – вышли на улицы. Однако подлинная буря поднялась 11 июля 1789 г., когда король отправил в отставку популярного в народе министра финансов Жака Неккера (1732–1804) – он один при дворе считался защитником интересов третьего сословия. Адвокат Камиль Демулен (1760–1794) встал во главе движения протеста: «Отставка Неккера – это набат, объявляющий варфоломеевскую ночь патриотов! <…> У нас остается лишь один выход – к оружию!»[132] Пять тысяч человек собрались перед государственной тюрьмой – Бастилией, где и начались эпохальные события.

На современные представления о событиях 14 июля 1789 г. еще очень сильно влияют описания, вышедшие из-под пера британского историка Томаса Карлейля (1795–1881). «Начиная с девяти часов все утро повсюду раздаются крики: “К Бастилии!”»[56]. Толпы стекаются к пресловутой крепости-темнице «по каждой улице, набаты яростно бьют, все барабаны выбивают общий сбор». Разъяренных горожан не остановило даже то, что солдаты привели в боевую готовность пушки, стоящие за зубцами крепостных стен. В результате переговоров во внешний двор крепости были допущены депутации горожан, но, поскольку они не смогли ничего добиться, комендант Бастилии велел открыть огонь. Парижане отчаянно отстреливались. «Все сильнее накатывают людские волны, их бесконечный рокот все громче и громче, в нем различимы проклятия и треск одиночных выстрелов, которые безвредны для стен толщиной 9 футов [2,75 м]»[133].

Несколько часов спустя гарнизон Бастилии сдался и вывесил белый флаг. Несмотря на договоренность о том, что солдатам и коменданту крепости Бернару-Рене Журдану де Лоне (1740–1789) будет позволено беспрепятственно дойти до ратуши, этого не произошло. Комендант, под надзором которого в Бастилии находились всего семь заключенных, был схвачен восставшими и убит. Его кололи ножами и штыками, а в конце концов застрелили. Под улюлюканье толпы мясник отрезал ему голову, которую затем насадили на пику и так донесли до ратуши. Де Лоне стал первым из знаменитых жертв Французской революции, за ним последовали еще тысячи. «Братья, гнев ваш жесток! Ваша Гревская площадь становится утробой тигра, исполненной свирепого рева и жажды крови», – восклицает Карлейль[57][134].

Вскоре агрессия, долго таившаяся под спудом, выплеснулась и в других местах Франции. В течение трех недель после штурма Бастилии крестьяне, по большей части безземельные, нападали на замки, усадьбы и монастыри. Вооруженные вилами, саблями и копьями люди с великим шумом штурмовали оплоты сильных мира сего, разоряли, грабили и сжигали архивы, уничтожая документы, закреплявшие привилегии дворян и клира. Франция была охвачена мятежом.

Брауншвейгский писатель и издатель Иоахим Генрих Кампе (1746–1818) стал свидетелем первых заседаний французского Национального собрания в Версале. Там он слушал жаркие дебаты и громкие прения. 14 августа 1789 г. он пишет из Парижа: «Лишь немногим обладающим поистине зычным голосом удается перекричать все это столпотворение». Воздух наполняют «противоречащие друг другу голоса, то возгласы одобрения, то аплодисменты, то общий смех». Ораторы сражаются, «как настоящие атлеты», «потрясая в воздухе сжатыми кулаками, раздувая щеки, с напряженными лицами и взглядами, пылающими гневом»[135].

21 января 1793 г. около 20 000 человек собрались на нынешней площади Согласия. Толпа зашумела, когда к месту казни, погромыхивая, подъехала телега, в которой везли короля Людовика XVI. Тысячи людей напряженно всматривались в то, как бывший богоравный государь поднимается на эшафот. Революция дала ему новое имя – Луи Капет. Когда палач собрался связать ему руки и завязать глаза, он воспротивился: еще немного. Последняя попытка отсрочить неизбежное. Громким голосом король воззвал к толпе: «Мой народ, я невиновен! Я прощаю…» Дальнейшие слова потонули в грохоте барабанов национальной гвардии. Люди невольно затаили дыхание, когда лезвие гильотины со скрежетом поднялось, затем упало с глухим стуком – и отрубленная голова короля полетела в корзину. Палач вытащил ее и поднял ввысь, а народ оглушительно заревел, слышались крики «Да здравствует нация!». В деревне, по свидетельствам современников, новость о казни короля не вызвала восторга. И в то же время не было ни траура, ни протеста – так глубока была пропасть между властью и подданными.

Скрежет и лязг гильотины, тупой удар и следующий за ним рев толпы стали акустическим символом революционного террора. Этот звук, словно удар тока, заставлял вздрогнуть многие тысячи людей, которые не дыша следили за происходящим на эшафоте. Лезвие падает, иногда еще слышен стук и треск корзины из ивовых прутьев, куда отлетает отрубленная голова, – и на какое-то мгновение наступает мертвая тишина, краткий момент ужаса и отвращения перед тем, как возбужденная ужасным зрелищем толпа начнет реветь, торжествуя над былыми угнетателями. Изобретатель гильотины, французский врач Жозеф Игнас Гильотен (1738–1814), один из первых членов новоиспеченного Национального собрания, настаивал на том, что неизбежные смертные казни должны быть модернизированы, чтобы уменьшить страдания приговоренных – никаких топоров, мечей, костров и виселиц. Его поддержал главный палач Парижа Шарль-Анри Сансон (1739–1806), любитель игры на скрипке и горячий поклонник оперы, а также убежденный монархист – что, впрочем, не помешало ему собственноручно обезглавить короля Людовика XVI. Этот церемониймейстер смерти провел 2918 казней.

https://youtu.be/sV20zTot2ts?si=mtCj63TsVvnJxhoW

12. Приближение смерти

Раннее Новое время. Звуки работающей гильотины (реконструкция)

Вакуумом власти, возникшим на завершающем этапе революции, умело воспользовался артиллерийский офицер Наполеон Бонапарт (1769–1821), невысокий (всего 1,68 м) корсиканец с итальянскими корнями. Будущий император Франции считался человеком, довольно чувствительным к шуму: «Десяток говорунов производят больше шума, нежели десять тысяч, которые молчат»[58], – якобы произнес он однажды. Гром сражения был для него сладчайшей музыкой, а вот звучание повседневности вызывало отвращение. Впоследствии писатель Оноре де Бальзак, издавая сборник максим и мыслей Наполеона Бонапарта (1838), вложил в уста императора следующие слова: «Народу нужны шумные празднества; дураки любят шум, а толпа состоит из дураков».

Паровая машина – рождение индустриального шума

Паровая машина является символом промышленной революции XIX в., но ее история началась значительно раньше. Начиная примерно с XVII в. похожие устройства работали в мастерских и цехах в разных уголках Европы, с шипением испуская дым и пар, треща и стуча в случае сбоя. Еще обычным делом были взрывы – паровой котел трескался и мог взлететь на воздух вместе с мастером. Лопнувшие трубы и разорванные изнутри котлы были частью повседневности отважных изобретателей тех времен, поэтому соседи старались держаться подальше от их домов и мастерских. Все время доносившиеся оттуда зловещие звуки могли закончиться страшным грохотом. Но даже это не мешало людям восхищаться новинкой: речь шла о машине, которая двигалась словно по волшебству и обладала нечеловеческой силой. «Не могу думать ни о чем, кроме этой машины», – пишет Джеймс Уатт (1736–1819) своему другу врачу Джеймсу Линду 29 апреля 1765 г.

Прославленный на весь мир шотландец Джеймс Уатт был вовсе не первопроходцем и, строго говоря, не изобретателем паровой машины. Он лишь усовершенствовал разработки своих предшественников, но это были гениальные поправки, так что именно его версии шипящего парового чудовища в конце концов удалось изменить мир. Учась на ошибках своих предшественников, он перенес процесс охлаждения горячего водяного пара из цилиндра в отдельный конденсатор. Таким образом он смог в один прием повысить уровень эффективности паровой машины. Наконец большой труд окупился – и дорогостоящее производство паровых котлов, и топливо, и риск для здоровья и жизни. Паровая машина Уатта потребляла на 60 % меньше каменного угля, чем последняя разработанная на тот момент модель. Поэтому 29 апреля 1769 г. в Англии был выдан патент № 913 на «Новый метод уменьшения расхода пара и топлива в огненных машинах» (New Invented Method of Lessening the Consumption of Steam and Fuel in Fire Engines)[136] – свидетельство о рождении современной индустрии, а вместе с тем – нового этапа всемирной истории шума.

Изобретение паровой машины стало квантовым скачком Нового времени. Оно стоит в одном ряду с такими техническими революциями, как появление колеса, водяной мельницы и компьютера. Теперь человек мог не зависеть ни от силы тягловых животных, ни от погоды. Кроме того, машины не были привязаны к определенному месту. Поскольку они не нуждались ни в реках, ни в озерах, ни в плотинах, фабрику можно было построить где угодно, лучше всего – в густонаселенных городах. В округе распространялся шум, уровень которого отныне неизбежно должен был расти по экспоненте вместе с ростом фабрик, вплоть до конца XIX в., когда молох индустриализации превратил жизнь горожан в акустический ад.

Триумфальное шествие паровых механизмов началось с изобретением пыхтящего парового насоса британцем Томасом Севери в 1698 г. и первой водооткачивающей машины серийного производства, сконструированной его земляком Томасом Ньюкоменом в 1712 г. и предназначенной для осушения шахт. Ньюкомену, бывшему кузнецу, приходилось бороться с множеством других проблем. В принципе, его машины работали, однако были несовершенны и непопулярны. В ретроспективной оценке, «она работала медленно, со скрипом и ужасно шумела»[137]. Эффективность изобретения Ньюкомена была невелика, к тому же клапан, впускающий и выпускающий горячий пар, приходилось открывать и закрывать вручную. Этим занимались преимущественно старики и дети – они сидели у шипящей и пыхтящей машины, обеспечивая ее бесперебойную работу. И вышло так, что своим дальнейшим развитием паровые машины оказались обязаны маленькому мальчику Хамфри Поттеру. Возможно, ему наскучило сидеть в угольной шахте Корнуолла, или он просто хотел поскорее пойти играть с другими детьми. Так или иначе, находчивый малыш при помощи веревки соединил клапан с ходящим вверх-вниз балансиром[138], огромной качающейся балкой, придающей машине Ньюкомена сходство с современным небольшим станком-качалкой для добычи нефти. Теперь клапаны открывались и закрывались автоматически – и паровая машина впервые смогла работать самостоятельно, без человеческой помощи. «Как бы это ни оскорбляло нас, гордых мужчин, – писал сто лет спустя французский физик Франсуа Араго (1786–1853), – следует признать, что одно из важнейших технических нововведений было подарено нам неграмотным маленьким мальчиком, которому очень хотелось пойти поиграть». Нет полной уверенности в том, что эта история правдива, и тем не менее она прекрасна.

https://youtu.be/Z28BOAv3dy0?si=2_XkstgsO2jxVyN0

13. Шум машин