Тогда никто не мог подумать, что нежный звон колокольчиков станет для индейцев началом шумного ада. Открытие Америки европейцами запустило механизм культурного обмена, который в 1970-х гг. получил название «колумбова обмена»[122]. Особенно сильно переменился Новый Свет, куда хлынули новые виды животных и растений, благородные металлы, товары, люди, технологии, культура, идеи и, наконец, болезни. Все это достаточно быстро сформировало совершенно новый облик континента. Америка тоже влияла на Старый Свет, но значительно меньше. За прошедшие 50 лет проблемы биологического, технологического и культурного трансфера были глубоко разработаны в науке, однако последствия обмена для акустической сферы еще не стали предметом внимательного изучения.

А между тем акустический обмен шел – его предметами были иностранные языки, звуки природы, голоса зверей и птиц, гром оружия, шум станков и транспортных средств. В 1519 г. испанский конкистадор Эрнан Кортес (1485–1547) отправился на завоевание Мексики. Триста его солдат с лошадьми пробирались через джунгли Центральной Америки, гремя оружием. У них были мушкеты, арбалеты и пушки. Звуки ружейных выстрелов, гром пушек, звон железных доспехов испугали индейцев и сразу дали им понять, насколько опасны для них эти завоеватели. В то же время европейское огнестрельное оружие привело их в восторг. Непонятные поначалу штуки, которые громко стреляют и могут убивать на большом расстоянии, быстро стали объектом вожделения. На завоевателей же воздействовал акустический ландшафт местности. Свист, рык, крики, фырканье зверей – джунгли Центральной Америки наверняка впечатляли и устрашали людей Кортеса, и не только ночью.

Позже, когда конкистадор начал продвигаться к Теночтитлану (в черте современного Мехико), правивший там Монтесума II (1466–1520) уже мог догадаться, что с ним идут насилие, смерть и большие перемены. Несколькими днями ранее Кортес уже вступил в ожесточенные бои с одним из местных племен, приведя противника в ужас и смятение громом мушкетных выстрелов и даже самим запахом пороха. Посланные к Монтесуме ацтеки описывали произошедшее так: «Поднимается великий шум, когда они идут. Их железные рубахи, железные мечи, железные шлемы – все их снаряжение гремит, подобно трещотке. Некоторые из них с головы до ног одеты в блестящее железо. Вид этих сияющих железных людей наполняет ужасом любого»[123].

Впрочем, континент, на который прибыли завоеватели из Европы, жил отнюдь не тихо и не мирно. В течение столетий инки, майя и ацтеки вели многочисленные войны и жестоко угнетали покоренные народы. Лишь теперь всем пришлось уступить европейцам, вооруженным мощным и шумным оружием, пушками и мушкетами. Завоевателей не везде встречали девственные леса и сельская идиллия. Хотя многие народы еще оставались кочевниками и охотниками, отдельные регионы уже наполнял шум больших городов – в первую очередь это была Центральная и Южная Америка, а также юг Северной Америки. Начиная с XI в. индейцы анасази строили каменные города с многотысячным населением. По предположению исследователей, в принадлежащем к этой культуре городе Меса-Верде (штат Колорадо) могли проживать до 40 000 человек. Для сравнения: население Кёльна в это время было вдвое меньше. Дома в Меса-Верде тогда были самыми высокими в Северной Америке, их рекорд будет побит только в конце XIX в., с возведением небоскребов в Чикаго. Звуковой ландшафт этих метрополий был типично городским. Его формировали многолюдные рынки, оживленная торговля и пути сообщения между городами и деревнями.

Акустическая обстановка в Америке, а потом и на других континентах менялась не только в ходе войн и захватнических походов. Новые звуки входили в быт индейцев вместе с ввезенными из Старого Света животными, техникой и формами жизни. Колонисты привезли с собой мычащих коров, хрюкающих свиней, блеющих коз и овец, жужжащих пчел. Зазвонили колокола, застучали мельничные колеса, загрохотали по дорогам упряжки и грузовые повозки. Визга железной пилы и звона разбившегося стекла здесь тоже еще не слышали. В джунглях Центральной Америки впервые зазвучали пианино, скрипка и литавры.

Особое значение для коренных жителей Америки имела лошадь, которая обитала в этих местах, но вымерла 10 000 лет назад по неизвестным до сих пор причинам. Кони пришли вместе с завоевателями в XVI в. и стали, таким образом, первыми животными из Старого Света, которых увидели и услышали индейцы Центральной Америки, – ржание, фырканье, тяжелое дыхание, топот копыт были им, конечно, в диковинку. Впоследствии кони стали предметом импорта, особенно важным для североамериканских прерий, где они полностью изменили образ жизни местных племен: оставив постоянные поселения, индейцы стали кочевать и заниматься конной охотой на бизонов и других зверей. Потом европейцы пытались обратить их в христианство и заставили вновь осесть на землю – это была одна из множества катастроф, выпавших на долю индейских культур. Естественные звуковые ландшафты лесов, степей и прерий сменились городскими, личная свобода и автохтонная культура – вынужденно оседлым образом жизни, который к XX в. индейцам пришлось вести в резервациях, бичом которых остаются бедность и наркозависимость.

Поневоле Америка превратилась в площадку экспериментов с акустической средой. Те изменения, которые обычно длились веками, здесь проходили за года, самое большее – за десятилетия. Вскоре после появления лошадей в Америке некоторые животные оказывались на свободе и там дичали. Так что стада мустангов, с топотом мчащиеся в прериях Северной Америки, – это прямое следствие европейской колонизации. С другой стороны, по вине завоевателей стихали другие звуки, ранее звучавшие на широких равнинах Нового Света. В XIX в. навсегда исчезли огромные стада бизонов. К 1850 г. в Северной Америке насчитывалось около 30 млн этих животных, а уже к 1890-му их популяция оказалась на грани полного исчезновения. В настоящее время их численность составляет 30 000 особей – всего лишь 0,1 % первоначального числа. Когда массовая охота еще не началась, один европеец стал свидетелем великолепного зрелища: «Всюду, до самого горизонта, были бизоны, их громоподобный топот нарастал, как морской прибой»[124]. Затем, в течение всего 40 лет, были убиты миллионы животных – ради шкур, охотничьих трофеев и просто так, чтобы поупражняться в стрельбе. Когда по прериям проложили железнодорожные пути, пассажиры первых поездов развлечения ради стреляли в бизонов из окон.

Перенос звуков шел и в обратном направлении, пусть это и не означало таких радикальных перемен, которые переживал Новый Свет. Европа знакомилась в первую очередь с голосами экзотических зверей и птиц. Многих европейцев приводили в восторг как хриплые крики (а затем и первые заученные слова) пестрых попугаев, так и характерный писк морских свинок. Весьма впечатляли громкие крики обыкновенных, или синих, павлинов, привезенных из Индии и украшавших сначала дворцы правителей, а потом вольеры и парки, доступные буржуазии. Пронзительные вопли индюков Европа узнала не раньше, чем эту птицу привезли из Нового Света. Невозможно не упомянуть также музыку и песни африканских невольников, из которых выросли сначала блюз и джаз, а потом рок-н-ролл, поп и хеви-метал.

https://youtu.be/OTuADcNMrz0?si=S8YXuwUW1JtuhBt9

11. Паническое бегство

Стадо бизонов в Йеллоустонском парке

Плотность населения на новообретенном континенте и без того была невысока, так что удачливым завоевателям было куда податься. В 1683 г. в Пенсильванию прибыл один из первых немцев на этой земле, юрист Франц Даниэль Пасториус (ок. 1651–1720). Он постоянно поддерживал связь с основателем колонии Уильямом Пенном (1644–1718), а впоследствии написал книгу о Пенсильвании, в которой описывал, помимо всего прочего, природные богатства этой земли и ее звучание: «Тенистые заросли и кустарники полны птиц диковинной окраски, на разные голоса поющих славу Творцу. И прочие птицы здесь в изобилии – дикие гуси, утки, индюшки, куропатки, дикие голуби, кулики и прочие»[125]. Вскоре после прибытия новых переселенцев в Пенсильвании заработали первые мельницы. Трещал огонь в печах для обжига кирпича, обеспечивавших материалами строителей первых домов. Стучали станки суконщиков. Уже в 1690 г. на первых рынках Джермантауна собирались сотни поселенцев. В целом это был регион спокойный и мирный. Тишину не нарушали «ни громкий голос врага, ни барабанная дробь, ни гром выстрелов»[126].

Пасториус описывает коренное население Америки и его обычаи с необыкновенным для тех времен уважением и симпатией: «Они стараются в своей словоохотливости оставаться честными, верны данному слову, никого не обманут и не оскорбят… В прочем же они серьезны и немногословны и бывают удивлены, когда слышат христиан, болтающих без умолку, и видят их легкомысленное поведение. У каждого из них только одна жена, они всей душой ненавидят распутство, поцелуи и ложь»[127]. Своих земляков Пасториусу похвалить особо не за что: они «ссорятся и кричат», живут в «раздорах» и «пьянствуют». Им следовало бы брать пример с индейцев. В свое время Пасториус был одним из немногочисленных проповедников человечности.

Происходил акустический взаимообмен и взаимопроникновение разных культур. Африканские напевы смешивались с музыкальными традициями испанцев, англичан и португальцев, а также оказывали влияние на культуру оставшихся индейцев. В свою очередь, миллионы молодых африканцев, схваченных и увезенных в Америку, оказывались в мире совершенно незнакомых звуков. Кузнецы прибивают подковы. Молотилки с громким стуком вытряхивают зерна из колосьев. Грохочут господские упряжки. Тикают и бьют первые напольные часы, приводя в ужас невольников, попавших на работу в дом богатого рабовладельца.

Европейцев влекла в Новый Свет не только жажда золота или перемены места, но и желание увидеть и услышать чудеса природы. Например, водопады. Шум и грохот мощного потока достигали ушей первопроходца или искателя приключений задолго до того, как становился виден их источник. Зимой 1678 г. французский миссионер Луи Эннепен (1626 – ок. 1705) стал, насколько нам известно, первым из европейцев, кому довелось увидеть Ниагарский водопад. «Обрушиваясь в бездну, воды пенились и клокотали так жутко, как только можно себе представить; шум был неслыханным, ужаснее грома, а если ветер дул с юга, то отголосок его рева был слышен более чем за 15 миль [24 км]»[128].

Французский первооткрыватель Анри де Тонти (ок. 1649–1704) побывал в этих местах всего на несколько недель позже. Его команда увидела водопады в ходе экспедиции к Великим озерам 1 февраля 1679 г. Впечатленный путешественник описывает открывшийся его глазам вид, а также услышанный шум и грохот: «От них поднимается пар (туман. – Авт.), который виден уже за 16 миль [26 км], а в безветренную погоду и слышно их на таком же расстоянии»[129]. Поражен был и Пер Кальм (1716–1779), первооткрыватель и ботаник финско-шведского происхождения, который достиг Ниагарского водопада 13 августа 1750 г. Рев бушующего исполина он описал в письме Бенджамину Франклину, с которым познакомился два года назад в Пенсильвании. «Вода же, срываясь с этой исполинской высоты, кипит и бурлит, образуя пену, будто от мыльного раствора, и создавая зловещий громоподобный шум. Иногда он еще усиливается, по этому признаку индейцы – по их собственным словам – узнают о приближении бури. Они называют эту реку Oni-aw-ga-rah, что означает “грохочущая вода”»[130].

Описание Ниагарского водопада, вышедшее из-под пера Кальма, облетело весь мир и прославило это чудо природы. Бенджамин Франклин опубликовал его в своей Pennsylvania Gazette. Затем, в январе 1751 г., материал был перепечатан в лондонском «Журнале джентльмена» (Gentleman’s Magazine) – первом периодическом издании, в названии которого появляется слово magazine в значении «журнал». Бушующий водопад изобразили граверы. Материалы о нем публиковались во Франции, Германии, Нидерландах. Так родился миф Ниагары.

Всего за 40 лет люди практически уничтожили естественные звуковые ландшафты девственных лесов, прерий и тропических джунглей доколумбовой Америки. Взамен они построили мегаполисы, которые вплоть до настоящего времени остаются самыми шумными местами на Земле.

Шум снизу: революция угнетенных

В эпоху абсолютизма в последний раз расцвели пышным цветом роскошь, расточительность и безжалостная эксплуатация рабочих, крестьян и мелкой буржуазии. Свое угнетенное положение они не только видели, но и распознавали на слух. Турниры, маскарады, балы, банкеты и охоты – придворное общество сформировало свою, особую звуковую культуру, предназначенную для узкого круга элиты, но слышную всем. По всей Европе – в Англии, Италии, Германии – в моду вошли фейерверки. Даже мелкие государи старались держаться наравне со всеми. Шумные балы сопровождались роскошным застольем и дорогостоящим маскарадом, а в кульминационный момент праздника раздавались хлопки, треск искрящегося пламени и грохот взрывающихся ракет. В XVII и XVIII вв. фейерверки пользовались наибольшей популярностью и были наглядным (а также хорошо слышным) выражением придворной роскоши и могущества абсолютного монарха. Первыми профессиональными пиротехниками были военные, минеры и артиллеристы. Теперь их знания пригождались для организации гремящих, искрометных огненных зрелищ.