9. Грозовое небо
Изучение грозы, грома и молнии
Сам Мартин Лютер в 1527 г. страдал от «великой слабости в теле и сильного прилива крови к сердцу». Одним из симптомов недуга была сильная боль в ушах. Лечением больного занимался виттенбергский врач Августин Шурф (1495–1548). «В год 1527-й… у него случился жестокий приступ тревожной меланхолии, принесший с собой сильный шум в левом ухе, будто вой вихря, и глубокий обморок, похожий на смерть»[105]. Современные отологи могли бы диагностировать нейросенсорную тугоухость и сопутствующий ей тиннитус. Проблемы с органами слуха беспокоили реформатора вновь и вновь, наряду с головной болью, головокружениями, запорами и геморроем. Три года спустя он пишет: «Когда я был в Кобурге, меня так мучил такой шум и звон в ушах, будто из самой головы моей дует ветер, ревет и воет, будто мощный поток воды»[106]. Складывается впечатление, что тиннитус Лютера был хроническим. До самой своей смерти в 1546 г. реформатор регулярно жаловался на «сильный звон в ушах».
Каким был бы этот мир без фантазеров, мечтателей и утопистов? Одним из них был немецкий иезуит Афанасий Кирхер (1602–1680), активно занимавшийся вопросами звука, шума и акустических систем. Вообще, этот уроженец Тюрингии считается одним из последних ученых-энциклопедистов (полиматов). Он интересовался практически всеми науками – египтологией, медициной, музыкой, геологией, астрономией, а также акустикой. Принадлежа к ордену иезуитов, он был ревностным защитником католицизма в эпоху Религиозных войн, однако ни в коей мере не разделял враждебных прогрессу убеждений, свойственных его церкви. Напротив: для мысли Кирхера не было ничего утопичного, ничего невозможного. Германист Фридрих Киттлер однажды назвал его «своего рода пожарной охран[ой] папы: со специальными поручениями и полномочиями он всегда был при деле, когда нужно было осваивать целину науки, но также и защищать ее от имени Церкви»[48][107]. Этот монах экспериментировал со звуковыми трубками и резонансными стенами, спустился на канате в кратер Везувия, а также одним из первых понял, что причиной чумы могут быть некие крошечные организмы.
В своих сочинениях «Musurgia universalis» (1650) и «Phonurgia nova» (1673), каждое из которых насчитывает несколько сотен страниц, Кирхер рассматривает теорию звука и теорию музыки. Он демонстрирует музыкальные инструменты своей эпохи и с помощью детализированных изображений объясняет устройство гамб, труб и барабанов. Обращаясь к анатомии, он описывает устройство человеческого уха; совершенствует уже известный гидравлос и делает нотную запись птичьего пения. Он проектирует музыкальные автоматы и говорящие статуи – чудеса техники, которые должны удивлять и обескураживать гостей при дворах прогрессивных государей. Большинство его идей, однако, так и не удалось воплотить в жизнь. Техническая мысль Кирхера намного опередила свое время.
Этот иезуит разрабатывал огромные звукоусилители и прослушивающие устройства в виде гигантских улиток, через раковины которых должен был передаваться звук. Он в деталях изображает огромные слуховые трубы и акустические мембраны, которые уже напоминают современные прослушивающие устройства и акустические щиты рок-музыкантов. Все перечисленное осталось чистой утопией, однако Кирхер, как настоящий визионер, предвосхищает будущее. Тем не менее изобретательный монах не упускал из виду и нужды современности. Спроектированное им прослушивающее устройство «техназма», по его собственным словам, поможет «услышать любые слова и речи, которые звучат на рынке или на площади, так ясно и отчетливо, будто они были произнесены совсем рядом; ни один же человек, не посвященный в тайну [устройства], не сможет понять, почему и каким образом это произошло»[108]. Весьма полезное практическое изобретение для той эпохи, когда сильные мира сего, Церковь и государство, все сильнее страшились свободомыслия и беспокоились за свои привилегии.
И в древности, и в Средневековье отдельному человеку сложно было добиться того, чтобы его услышали сквозь шум повседневных дел. Сила собственного голоса, помещения и площади с хорошей акустикой – вот и все средства, которые были в его распоряжении. Лишь в 1670 г. британский математик Сэмюэль Морленд (1625–1695) сделал новое полезное изобретение – рупор. Он был похож скорее на трубу, чем на привычную воронку, но важно другое: впервые в истории человеческий голос мог быть усилен техническими средствами. Изобретателю удалось продемонстрировать и разрекламировать новинку на высшем уровне. С помощью министра Сэмюэля Пипса (1633–1703), друга его юности, он смог представить свое изобретение при дворе короля Карла II. По словам Морленда, громкий звук его стенторофонической трубы превосходно подходил для того, чтобы лишать мужества защитников осажденного города, подавать тревожный сигнал во время пожара или прогонять из дома воров – вот такая протосигнализация.
С изобретением мегафона отдельный человек наконец получил возможность мобилизовать толпу, привести ее в движение и даже направить это движение.
Реформация: и церковь звучит по-другому
Всем известно, что история Реформации началась со страшного шума, хотя, возможно, это не более чем легенда. 2 июля 1505 г. молодой Мартин Лютер, студент юридического факультета, возвращался к себе после визита к родителям. В Штоттернхайме, близ Эрфурта, он попал в сильнейшую грозу и так испугался, что дал обет уйти в монастырь. В страхе перед громом и молниями он якобы упал на колени и воззвал к святой покровительнице рудокопов, популярной тогда в Тюрингии: «Спаси меня, святая Анна, и я стану монахом!»[49] Что же, без грома небесного не было бы никакого монаха Мартина и никакой Реформации? История пошла бы совсем по другому пути. Однако в то время все уже было готово к реформам.
Кризисные явления на рубеже XV–XVI вв. заставляли многих современников поверить в близость конца света. Смерть могла настичь человека в любой момент. Его жизни угрожали война, чума и голод, убийцы и грабители, а в случае внезапной кончины он мог оказаться в ревущем огне чистилища или вовсе в аду. Для людей, которые жили на рубеже XV–XVI вв., это все было не пустыми фразами, а бесспорной реальностью. Они каялись в своих грехах, молясь и исповедуясь, распевая псалмы, постясь, совершая паломничества, однако отпущение грехов можно было получить и проще – заплатив деньги. Из благочестивых пожертвований Церковь сделала профессионально организованный бизнес, приносивший миллионные доходы.
Принято считать, что Реформация началась 31 октября 1517 г. с нескольких громких ударов молотка, которым Мартин Лютер прибил свои «95 тезисов» к дверям Виттенбергской церкви, однако это не точно, достоверных свидетельств у нас нет. Возможно, тезисы Лютера никогда не висели на церковных вратах, но независимо от этого они пошатнули политическое и социальное равновесие, столетиями державшееся в Европе. «Всякий христианин, искренно раскаивающийся и сокрушающийся о своих грехах, имеет полное прощение и без папских индульгенций»[50]. Тезисы 36 и 37 были не чем иным, как лобовой атакой на сильнейшую институцию своего времени[51].
Реформация стала также переломным моментом в истории акустического мира, в котором господствовала средневековая Церковь. Мартин Лютер был не только автором тезисов, изменивших мир и поставивших под вопрос авторитет католической церкви. Он перевел Библию на немецкий язык и тем самым демократизировал религию вообще. Он раскрыл тайны латинской литургии, сделав ее религиозное содержание понятным для всех, а также упростил ее, очистив от всего наносного. С помощью листовок и трактатов, написанных на немецком языке, он впервые сделал достоянием широкой общественности факты злоупотреблений католической церкви, которая тратила деньги, вырученные с продажи индульгенций, на строительство роскошного собора Св. Петра или на выплату долгов аугсбургским банкирам Фуггерам.
Важными факторами его успеха в данном случае были печатный станок и проснувшаяся в людях тяга к знаниям, но прежде всего – решение публиковать большинство своих сочинений на немецком языке. Последние издавались гигантскими по тем временам тиражами и вызывали широкий общественный резонанс. Только в 1520 г. было напечатано более 500 000 экземпляров его брошюр, книг и листовок. Один из главных его трактатов, «О свободе христианина» (1520), стал первым бестселлером Нового времени. Хотя грамотные люди еще оставались абсолютным меньшинством (приблизительно один миллион из 12 млн жителей Германии), это больше не было проблемой. Решение нашлось просто: тот, кто умел, зачитывал тексты вслух. Люди слушали о новых открытиях с величайшим интересом и приходили в восторг – началась эпоха жадного поглощения информации. Громкое чтение вслух стало одной из главных примет времени наряду с многочисленными выступлениями красноречивых проповедников, которые странствовали по городам и деревням, чтобы во всеуслышание возвещать с площадей истины новой религии.
Дальнейший путь Лютера известен всем: отлучение, Вормсский рейхстаг и знаменитые (хоть и не засвидетельствованные документально) слова «На сем стою и не могу иначе. Да поможет мне Бог. Аминь». Даже если это выдумка, они звучат впечатляюще. Далее – имперская опала, побег в Вартбург, превращение в «рыцаря Йорга» и уединенный кропотливый труд: перевод Библии на немецкий язык, благодаря которому церковь наконец-то стала национальной. Лютер переводил не латинский текст Библии, а древнегреческий, изданный Эразмом Роттердамским. Он писал не в высоком ученом стиле, а на народном языке, с разговорными оборотами – это была Библия для чтения вслух. Ее должны были читать громко и выразительно, чтобы каждый услышал и понял Слово Божье.
Итак, в лютеранской церкви больше не бормотали непонятные латинские слова. Библия Лютера, собственно, была далеко не первым переводом главного текста христианства на немецкий язык: еще в 1466 г. страсбургский книгопечатник Иоганн Ментелин (1410–1478) издал Священное Писание на народном языке, а с тех пор вышла еще добрая дюжина изданий. Однако лишь Лютеру удалось достичь такого ошеломляющего успеха. Его язык был сильным, звучным и ясным. Он считал, что переводчик должен смотреть в рот простому человеку[52], и поступал именно так. Он создал понятия, которые используются и в современном немецком языке, – например, «миролюбие» (
Реформация виртуозно использовала новые средства коммуникации. Учение распространялось в церквях, театрах и на сценах под открытым небом – посредством церковных песен, листовок и пьес на народном языке. Талантливые дилетанты и профессиональные проповедники говорили перед сотнями людей, дискутировали, выдвигали аргументы – настоящая рекламная кампания XVI в.! В отличие от замкнувшегося в себе, окостеневшего учения католицизма Реформация делала ставку на общение, диспут, преобразование.
Прошло еще более 200 лет до того момента, когда звучание церкви переменилось вновь. В течение сотен лет колокола оставались неприкосновенными, ведь их звук был символом всемогущества, в котором никто не отваживался усомниться. Однако Французская революция, Просвещение и амбициозные буржуа не остановились ни перед чем в разрушении прежних авторитетов. Они сделали то, что для Лютера было еще абсолютно немыслимо. Он не хотел и не мог отказаться от этого акустического знака, перешедшего от старой Церкви к новой. Во вступительном слове к своему сочинению о порядке церковных служб (1526) Лютер заявляет, что его преобразования должны быть слышны:
«Но прежде всего следует это делать ради простецов и молодых людей, которых надобно и должно воспитывать и наставлять ежедневно в Писании и Слове Божьем… где это полезно и способствует делу, пусть звонят во все колокола и играют на органах, и пусть звучит все, что может звучать»[110].
Гром исторической катастрофы: Тридцатилетняя война