– Ну, полчаса… Или чуть больше. Кажется.
«И всего-то, – подумал Павлик. – А показалось…»
– Ну мы так и поняли, что по берегу пошёл прогуляться. Не в лес же ты пошёл, в конце концов.
Он попросил, чтобы ему дали попить. Ему налили сока, и он выпил его большими глотками.
И только потом повернул голову и посмотрел в сторону леса.
И так и не понял, кого увидел в нём, – то ли страшное чудовище, то ли друга. Но понял: теперь что-то изменилось. Он узнал какую-то тайну. Не только про лес, но и про жизнь. Из леса вышел совсем другой человек, только никто пока об этом не догадался.
Пока.
Но догадается ли бабушка, когда проснётся? Кто знает… А может быть, нет? Пока что она блаженно спала, блики солнца играли на её лице, – может быть, она видела сон про лес, про лето, про какой-то праздник своей жизни, радуясь ему по-детски; только вдруг резко и нервно подергивались её плечи, словно в тихом сновидении вдруг мелькал какой-то далекий отблеск, тень кошмара. Как будто и у неё в прошлом были какие-то страхи, омрачавшие иногда нынешнюю, проходящую по тонкой грани благополучия, жизнь. И Павлик, осторожно и тихо подойдя, сел рядом на траву, обхватил колени руками и положил на них голову.
Наказание
В тот день на уроке математики им рассказывали про бесконечность. Наташа Галкина завороженно смотрела на безнадёжно опрокинутую восьмерку и заострённые оси координат, разбегавшиеся в противоположные стороны, как поезда с городской железнодорожной станции.
Что происходило на последующих уроках, Галкина помнила смутно, потому что на перемене трёх учеников, и её в том числе, вызвали в учительскую. Больше из того дня, а также из математики всего учебного года она, пожалуй, не запомнила ничего.
Классная руководительница Валентина Николаевна, встревоженно глядя из-под очков, сообщила пришедшим ребятам, что об их проделке с велосипедом известно всё. Новый спортивный велосипед какой-то диковинной марки «Старт-шоссе», на котором физрук приехал на занятия, был найден в соседнем дворе, и теперь за это предстоит отвечать. Как вы понимаете, подчеркнуто строго сказала она, отказываться от содеянного бессмысленно: есть свидетели вашего бесстыдного, наглого, чудовищного поступка. Но даже если бы их и не было, все равно отказываться бесполезно.
То, что вместе с двумя мальчиками очутилась девочка, то есть Наташа Галкина, учительницу не удивляло, а вопросом о том, как трое детей могли уместиться на одном спортивном велосипеде, Валентина Николаевна не задавалась.
Всем грозило наказание – разбор на педсовете и, возможно, перевод в школу номер шесть – туда, где учились хулиганы, будущие уголовники, как говорили о них сами учителя. Для таких шалопаев, как эти трое, подобная мера наказания могла оказаться вполне действенной. Просто на сей раз чаша чьего-то терпения оказалась переполненной, поведала им учительница.
Наверное, только из страха быть переведённой в эту ужасную школу Наташа Галкина решилась поговорить с матерью и рассказать всю правду, как всё было на самом деле, что обычно делала с большой осторожностью. Почему-то она была уверена, что на сей раз мать, которую обычно боялась, должна из орудия регулярных наказаний превратиться в надёжного защитника для её слабой и уязвимой натуры. Сидя на кухне на шатающейся деревянной табуретке, она объясняла, что к этой истории не имеет никакого отношения. Преодолевая страх и утвердившееся в ней убеждение, будто она, Наташка, самая плохая, никудышная девчонка, ни к чему не способный ребёнок – не ребёнок, а просто наказание, – убеждала мать, что на этот раз она ни при чём. Пробиваясь сквозь материнское недовольство и ворчание, Наташа объясняла, что, когда ребята катались на злополучном велосипеде, она была у тети Нади, выполняя её, матери, поручение. По поводу поручения мать ничего возразить не смогла, потому что сама к тому времени плохо помнила, в какой именно день отправила Наташу к своей давней знакомой, чтобы взять талон на приобретение соковыжималки в хозяйственном магазине, и уж совсем забыла, было ли то поручение выполнено.
– Ну не может быть, чтобы ты тут была ни при чём, – продолжала мать. – Ты всегда всех заводишь, дрянь такая. Я и слушать не хочу. Признавайся давай! Что молчишь, словно язык проглотила?
Дальше последовало еще несколько ругательств, которыми мать обычно награждала своих подчинённых, железнодорожных рабочих из бригады, и гораздо реже – её, Наташу.
– Не была, – с отчаянием в голосе отвечала Галкина. – Я не была, не была!
– Так я тебе и поверила, – отвечала мать, продолжая чистить картошку. – От тебя ничего хорошего не дождёшься! Чем докажешь, что была у тёти Нади?