– Почему?.. – спрашиваю я.

– Ну как тебе сказать… Он там никогда не был, за исключением одного случая в детстве, и многого ему не понять. Он слишком пылкий и всё преувеличивает.

Я знала, что у них с Димой плохие отношения, но и мои отношения с Димой последнее время были не лучше.

– Только поэтому? – что-то настораживает меня в его словах.

– Нет, не только, – он откидывается на спинку стула. – Я считаю, что нужно больше думать о будущем, чем о прошлом. Надо, по возможности, смотреть вперёд, а не назад. Тем более Диме. Он всегда почему-то интересовался прошлым и забывал, что впереди тоже что-то есть. Мне бы этого не хотелось. Но, к сожалению, он так устроен. Наверное, поэтому он захотел стать историком. А я, – добавил он, немного понизив голос, – я считаю, что надо уметь забывать. Хотя тебе, наверное, тоже покажутся странными такие слова.

– Иногда надо, – отвечаю я растерянно.

Он никогда не узнает, как его слова попали в цель. Он не узнает, что именно так я пыталась забыть Диму все эти месяцы и почти достигла успеха. Он никогда не узнает, что я соглашаюсь ехать с Димой всего лишь по какому-то загадочному чувству тревоги за него, но никак не из-за любви, как, должно быть, полагает Михаил Аркадьевич.

– А что известно о вашем отце? – осторожно спрашиваю я.

– Ничего не известно, – мрачно ответил он, и мне стало понятно, что он не хочет продолжать разговор.

Запыхавшийся, прибежал Дима.

Мы решили ехать через неделю.

Вся зловредность обстоятельств этой поездки начала проявляться с её первого дня, когда поезд тронулся с Ярославского вокзала и за окнами замелькали очертания московских пригородов, утонувших в зелени.

Говорить о политике с первых минут путешествия и выяснять «идеологическую платформу» собеседника стало той роскошью, какой мы были лишены прежде.

– Ты мне не рассказывай про Карла Великого, – обрывает сосед Диму. – Это всё от них пошло. С запада. И демократия, и фашизм, и коммунизм… Вот была у нас монархия, был царь, – и был порядок.

– Всякий строй изживает себя, – усмехнулся Дима. – И монархия тоже. Новые исторические обстоятельства требуют новой политической системы.

– Нет! – сосед заводится ещё сильнее. – Ничего не должно меняться! Ты мне лучше скажи, почему все плакали, когда Сталин умер? И я тоже плакал.

Дима не отвечает. Вероятно, он рад, что тогда его ещё не было на свете, а иначе ему бы тоже пришлось плакать вместе со всеми, а это для него было неприемлемо.

Разговор затягивается надолго. Наш сосед выходит на станции Сутулово, и мы остаемся одни.

– И всё-таки, – не унимается Дима, – почему я выбрал медиевистику? Зачем она нужна?..

По радио звучал популярный шлягер «Я сегодня не такой, как вчера…».