«Маленькие стихотворения в прозе» с офортами и акватинтами Алексеева, отпечатанные в мастерской Э. Ригаля, вышли в издательстве Imprime pur la Societe du Livre d’Art. Тираж составил 148 нумерованных экземпляров, из них 120 – для членов и членов-корреспондентов общества.
Интересны теоретические рассуждения Алексеева о работе с гравюрой в статье «О важности приёма»: техника исполнения графического произведения существенно важна для автора. «Произведение искусства представляется мне некоей кристаллизацией отдельной части этого хаоса неким упавшим с неба аэролитом. Необходимо большое усилие воли, чтобы вызвать такую кристаллизацию. А технический приём – одна из внешних причин, которая мощно влияет на эту кристаллизацию».
Отдельно Алексеев останавливается на чрезвычайно важном для него рождении образа, которому способствует сам ритм работы. «Образ, предчувствуемый творцом, неясен у него в мозгу – как галлюцинация. Только в процессе воплощения он приобретает точные пластические формы. Ритм воплощения – один из самых мощных факторов творчества. Если чёрная гравюра резцом потребует шесть дней работы, подобная офортная гравюра может занять всего шесть часов. Таким образом, для того, чтобы вам не наскучила гравировка резцом, нужно оставаться спокойным, холодным, глубоко уверенным в себе: нужно сохранять в себе ровный интерес к создаваемому изображению все эти шесть дней. И нужно уметь передать сильный духовный импульс, внезапный порыв возбуждения, верный и мгновенный рефлекс – то, что называется вдохновением – для того, чтобы создать офорт. Создание офорта почти целиком происходит в воображении». А вот что касается фактуры изображаемого: «Собранные вместе, на одном листе, разные фактуры похожи на тембры составляющих оркестр инструментов». И важная формулировка: «Есть связь между техническим приёмом и творческой манерой индивида. И тот, кто хочет выразить себя и думать по-своему, должен найти свою собственную технику». Эти слова звучат здесь как подведение итогов всей его довоенной деятельности в книге.
Алексеев – Герёфф дю Перрона
Так ли неожиданно было для Алексеева, что он стал героем автобиографического романа «Родина» нидерландского писателя Шарля Эдгара дю Перрона, того самого, что подарил Гриневской экзотических кукол-марионеток? Под вымышленным именем Герёффа автор вывел Александра Алексеева. Себя назвал Артур Дюкло. Андре Мальро – Эверле. Книга и начинается с эпиграфа Мальро, в котором Перрон увидел философский смысл своего произведения: «Мы должны искать в себе что-то, кроме себя, чтобы иметь право смотреть на себя в течение долгого времени».
Дюкло – журналист, живёт в Индонезии и часто бывает в Париже. В 1933 году в кафе на Монпарнасе он встречает своего знакомого – Герёффа. «Невероятно элегантный мужчина» входит через вращающуюся дверь и приближается к столику, где сидит Дюкло. На нём светло-серый костюм, красный шейный платок-фуляр, мягкая шляпа. Глубокие морщины на лбу и густые рыжевато-русые волосы. Давно не видевшиеся друзья начинают доверительную беседу. Прежде всего, о положении иностранцев в Париже. Герёфф признаётся: он чувствует себя русским и никогда не будет полностью понимать французов. Однако он всё-таки предпочитает быть «человеком без родины в Париже, чем жить в сегодняшней России по её новым фанатическим правилам». Он вспоминает пейзажи России, те места, где бы он мог жить в старости и иллюстрировать детские книги. Дюкло удивляет образ жизни друга: в одной мастерской он живёт с бывшей женой и с нынешней подругой-иностранкой Гарнетт, с дочерью и «парнем» бывшей жены. «Это что-то русское», – заключает Дюкло. Герёфф объясняет: нельзя любить одну и ту же женщину более десяти лет. Беседы продолжаются на протяжении многих встреч. Герёфф существует вне политики, не испытывает к ней интереса. Мир кажется ему нереальным, дю Перрон постоянно подчёркивает его живую фантазию. Герёфф много говорит о русской душе, о русском чувстве мистического и о большой разнице между русским и французом. Ему важны детские воспоминания. Он рассказывает о своей жизни на вилле под Константинополем, про отца и мать с подробностями, и нам хорошо известными, вплоть до таких деталей, как имя садовника или кличка чёрного пуделя Арапки.
Один раз в год он сбривает длинные светлые волосы: «устаёт от своей привлекательности». Образ денди в белом костюме – это экзотический образ русского эмигранта и стороннего наблюдателя. Автора поражает его удивительный характер. Герёфф чувствует себя неспокойно, находясь под сильным влиянием Эверле. Он считает себя нонконформистом. Он высокомерен: «Я скорее покончу с собой прямо сейчас, чем буду думать и чувствовать, как остальное стадо». Реальность в романе сочетается с вымыслом, но вымышленная попытка самоубийства героя обернётся через сорок с лишним лет трагической правдой.
Алексеев делал макет обложки будущей книги. В архиве фонда «Art Ex East» есть предварительные эскизы оригинал-макета. Книга выпущена в 1935 году в Амстердаме на голландском языке издательством Querido, имя иллюстратора не упомянуто.
Андре Мальро
Они познакомились в конце 20-х. Светлана вспоминала, как шестилетней девочкой вместе с родителями в первый раз побывала у Мальро в гостях. «Андре, появившийся из сумрака коридора, пригладив прядь волос, упавшую на лоб, протянул обе руки моей маме. Мальро был высоким, стройным и красивым. …его мысли были постоянно заняты чем-то, что требовало его неотложного внимания».
На полу в светлой столовой с оштукатуренными белыми стенами поверх большого белого ковра лежала шкура огромного тигра. Вместо глаз у него зияли два пустых отверстия. Тигр лежал с открытой пастью, вытянув передние и задние лапы. У стены напротив Светлана увидела экзотическую женскую голову – хозяева с интересом ожидали, что о ней скажут супруги-художники. Андре, сев в кресло, стал внимательно рассматривать гравюры, которые принёс Алексеев, его последние работы. А когда родители вместе с Кларой вышли на кухню, Мальро предложил Светлане поиграть в охотника и тигра. «Давай притворимся, что нас здесь нет, – сказал он, натягивая шкуру на меня». И сам забрался под шкуру, а Светлане велел вылезти, взять трость, направить её на тигра и стрелять! И пополз в её направлении. «Тигр ожил!»
Вот таким мог быть этот деятельный и неоднозначный человек в кругу близких и дорогих ему людей. С Алексеевым, с которым они были одногодки, их связывала близость взглядов на искусство и творчество. От «Ночи на Лысой горе» Мальро будет в полном восторге. В 1934 году он поехал в Страну Советов на Первый съезд советских писателей и, по просьбе друга, разыскал его мать, Марию Никандровну. Она была бедна, слепа и одинока. Но забрать её и поселить у себя Алексеев не мог.
Он будет переписываться с Мальро, когда окажется в Америке. А после войны тот закажет ему иллюстрации к своим четырём романам. Став при де Голле министром культуры, не оставит художника без внимания.
Подводя первые итоги
Мы мало знаем, когда и при каких обстоятельствах Алексеев и Гриневская отправились в Монте-Карло. Там с января 1936 года по февраль 1938-го под руководством Рене Блюма[104] выступал коллектив, получивший в 1939 году название «Русский балет Монте-Карло». Один из спектаклей здесь поставил приглашённый балетмейстер Борис Романов[105], в прошлом первый танцовщик и балетмейстер Мариинского театра, работавший в разные годы в Париже с Дягилевым, Мейерхольдом, Стравинским, Судейкиным, Бенуа. Романов славился тем, что восстанавливал в эмиграции классические балеты. И это он в 1936 году, судя по всему, привлёк Алексеева к своей постановке балета «Щелкунчик» Чайковского: декорации и костюмы были решены нашим художником. А 14 марта Рене Блюм организовал чествование русского артиста и балетмейстера Михаила Фокина, уезжавшего в Америку. Был приглашён едва ли не весь цвет русского художественного Парижа тех лет: А. Бенуа, К. Коровин, М. Добужинский, артисты балета во главе с М. Кшесинской, Б. Романов, французский художник А. Дерен украшали застолье. Среди приглашённых был и Алексеев.
25 ноября 1937-го на Парижской Международной художественно-технической выставке он получает за рекламные фильмы почётный диплом. Они демонстрируются в одном из павильонов. В следующие два года по-прежнему занят рекламным кино, сняв около десяти фильмов для самых разнообразных фирм.
Художник по-прежнему дружит с Филиппом Супо, собиравшимся даже написать о нём книгу. Алексеев экспериментировал с техникой печати, Супо – с литературными формами. В спонтанных, на глазах рождающихся стихах (в 1937 году было издано его Полное собрание сочинений) он прихотливо сталкивал, по словам поэта и переводчика Михаила Яснова, «напыщенную серьёзность с весёлой иронией»; в лирических миниатюрах разыгрывал комедию положений, создавая «коктейль из ритуальных образов», аллюзий, каламбуров, реальных деталей окружающего, замешанный на остром вкусе ко всему современному.
В апреле 1938 года в галерее Contemporain, на улице де Сен, в доме № 36, на Левом берегу Сены, открылась выставка «Сон в искусстве и литературе», организованная журналом Visage du Monde. На выставке экспонировались рисунки художников-сюрреалистов, по словам обозревателя выставки, «выходящих за пределы реальности не в одном сне». Из русских художников на ней представлено только двое – Алексей Ремизов с тремя иллюстрациями к «Снам» И.С. Тургенева и Александр Алексеев. В статье «Выставка сновидений», опубликованной в газете «Последние новости», автор, скрывшийся под инициалами Р.С., писал: «В этих «сюрреалистических» залах, где нас хотят ввести в область не только сна, но и вообще фантазии, наибольшее впечатление производят офорты А. Алексеева. В них есть подлинный нереальный мир, близкий, однако, нашему и гораздо более фантастический, чем какая-нибудь красная дама с перьями, растущими из ног, и висящей зелёной головой, которую целует жёлтая лягушка».
В мае в Малом дворце в Париже прошла 30-я выставка из серии Dece Temps, где среди двадцати участников – живописцев, скульпторов, гравёров и декораторов – был и русский художник. В газете «Последние новости» от 21 мая появляются «Художественные заметки»: «Характерная особенность нынешней выставки – преобладание пластического и графического начала над живописным. Главный интерес выставки заключается в скульптуре Жана Озуфа и гравюрах А. Алексеева. На этой выставке он представлен как некоторыми иллюстрациями к роману Достоевского, так и рядом других графических работ. Для Алексеева остаётся характерным его мистическое настроение. Момент жути присутствует во всех его вещах, но выражен он в приёмах чисто современной и очень мастерской техники. В даровании Алексеева много захватывающей остроты».
Заканчивались тревожные 30-е. После Бодлера он, судя по всему, не прикасался к книге. Но за прошедшие годы – с 1926 по 1934 – им были исполнены грандиозные циклы, поражавшие его почитателей. Тут не только «Братья Карамазовы», но и «Записки сумасшедшего», и «Живой Будда», и творения Эдгара По, Женбаха, и стихи Фарга. Двадцать превосходных, уникальных книг, повторимся, всего за восемь лет (не считая портретов писателей для фронтисписов)! Два великих офортных цикла к «Дон Кихоту» и «Лунным картинкам» ещё долго оставались читателю неведомы. «Дон Кихот» выйдет крошечным тиражом после его смерти и нескоро. Обо всех мы рассказали.