– Вы о чем говорите?

– О Чечне… О его гибели…

– И как же все это произошло?

– Дело в том, что мой отец его сразу невзлюбил. Ему не нравились такие парни. Мы тогда слушали панк-музыку, ленинградский рок… Ходили на квартирники, на концерты… Слушали Цоя, БГ, Шевчука, Федорова… ну и многих других…

– Да. Я знаю. Я сам на этом вырос.

– Так вот отец не любил все это. Вроде бы и писал о нашем поколении, пытался что-то понять в нас, но считал это искусство ущербным. Он говорил, что вся эта музыка вместе с ее текстами – вовсе не протест, а продукт той самой деградации, материализация боли, которую испытывают наркоманы, психически нездоровые люди…даже убийцы…преступники… Более того, что все это искусство – часть общего преступления… Убийство искусства так сказать… Ну… Примерно как у Бодрийяра… Он даже не «не любил»… Нет… Он боялся всего этого. Боялся перемен. Не хотел перемен. Хотел оставаться в том иллюзорном твердом мире, который неизбежно распадался, ибо был вовсе не твердым. По крайней мере именно тогда… И еще… Отец не мог понять главного… Он не мог понять, что это была и наша боль тоже. Мы были частью этой боли. Мы выросли на ней, мы впитали ее в себя… Если и было совершено это «преступление», то оно было совершено и над нами тоже… и, одновременно, мы тоже совершали это преступление… Он ненавидел Петра, когда мы еще до брака приходили к нему на Ждановскую… Он как-то очень остро воспринимал все формальное. Петя тогда носил ирокез, кожанку с заклепками… ну и так далее… Отец сказал, что, если я свяжусь с Петром, могу к нему больше не приходить. Ну… я и не приходила. Только когда Петру пришла повестка, я решила позвонить отцу. Я это сделала… Но он отказался помочь. Сказал, что может армия его исправит…

Она замолчала. Ей было трудно продолжать.

– А при чем же Уайльд? Какая все же связь? – спросил Николай, чтобы как-то оторвать ее от тяжелых воспоминаний.

– Ну как же… Уайльду тоже никто не верил… Его тоже оговорили. И до сих пор ученые спорят – был ли он виновен или не был… А главное – в чем виновен?! Немалая часть Лондона жила в то время тем, за что Уайльд отправился в тюрьму… Не пойман – не вор…

– Это да… И что же? Вы простили отца?

– Конечно.

– Вы сильный человек.

– Нет. Я просто знаю, что человека нужно принимать полностью – и его злую половину, и добрую половину. Если с одной из половин у тебя конфликт, то общение с человеком вообще бессмысленно.

– И вы думаете, что все люди такие?

– Конечно. И я такая… и вы такой… Все – без исключения.

– И убийца, о котором писал ваш отец? И ваш отец, который косвенно отправил Игоря на гибель в Чечню?

– Да.

– Не думаю, что согласен с вами…

– А это бесполезно – пытаться согласиться со мной. Если вы этого сами не видите, не понимаете, не чувствуете, невозможно принять это вопреки своей воле.

– Возможно… – Николай вдруг вспомнил лицо своего отца, когда тот узнал, что мама уходит от него к другому… страшное, серое лицо… – Во всяком случае, я пока не готов принять это… Нет… Не готов…