Николай встал и подошел к окну, за которым становилось все жарче. Набережная наполнялась людьми. Казалось, канал Грибоедова вот-вот выйдет из берегов из-за наплыва катеров, лодок, трамвайчиков. Слышались голоса, рычание двигателей, визжащие крики чаек.

– Вы хотели поговорить со мной о вашем дяде, – сказал Николай, обернувшись.

– Да… – Василиса оторвалась от мрачных воспоминаний. Лицо ее стало подвижным, озабоченным, щеки загорелись румянцем. – Да… Он приходил вчера к нам. Пытался упросить меня, чтобы я запретила вам бывать на Ждановской.

– Даже так?!

– Да.

– И почему же?

– Он говорит, что вы лезете не в свое дело. Копаетесь в том, в чем копаться нельзя.

– Ну… И что вы мне скажете, Василиса? – Николай пристально смотрел на нее. Лицо его помрачнело.

Василиса тоже смотрела на него с каким-то особенным выражением, Николай никак не мог понять, что означал ее взгляд, ее раскрасневшееся лицо, ее раздутые ноздри и чуть приподнятые уголки рта. Наконец она заговорила.

– Я попрошу вас, Николай… Я очень попрошу вас… Даже если на вас будут давить – продолжайте. Продолжайте несмотря ни на что… Это очень важно для меня. Очень важно для мамы… Да и для самого отца. Я прошу вас. Я очень вас прошу. Мне больше не на кого надеяться… Да и к тому же… Мне почему-то кажется, что это касается не только меня, не только моей семьи, это касается всех…

– Хорошо, Василиса. Я вас понял. А кто может давить на меня?

– Да кто угодно… Я не знаю. Ваше начальство с телевидения… Люди, которых попросит дядя… Ведь он… – она осеклась.

– Что он? – переспросил Николай. – Василиса, что он? Говорите, пожалуйста. Ничего не скрывайте от меня.

– Понимаете… У меня есть все основания думать, что это мог быть и он…

– Мог быть он? Вы о чем?

– О том доносе.

– На Андрея Огнева?

– Да.

– Зачем это ему?

– Из-за мамы… Или из-за чего-то, что было с ней связано… Я ничего не знаю…И это незнание мучает меня.