Дима резко обернулся к нему. По лицу было видно, что его дом ему по-прежнему дороже пацанской чести приятеля. Но лишь мгновение: молния погасла и Димин лик со всеми эмоциями утонул в темноте.

– Ты истеришь, как баба, – проронил он. – Может, тебе найти себе хорошего мужика?..

Макс промолчал, бессознательно вцепившись зубами в ноготь.

Когда он нервничал, или злился, то бессознательно принимался их грызть. Я вспомнила вдруг, как это меня бесило. За миг до того, как рука сама собой потянулась к Максу – вырвать у него изо рта его же пальцы. Я опустила руку. Спешно почесала затылок. Нелегко это – примиряться с бывшим.

Как можно дружить с человеком, с которым спала?

Как Дима может требовать, чтобы мы с ним виделись и делали вид, что не помним, как это было. Как мы трахались, – первые дни у каждой поверхности, на которую можно было облокотиться, прислониться или прилечь. Как ругались. Как он меня опускал, как я уходила, как он устремлялся следом, убедившись, что я ушла насовсем. Как я хотела к нему вернуться… Что я вернулась бы, если бы мы не поженились.

– Помнишь, того хуя у сауны? – спросил Кроткий, занятый более важными для него вещами, – помнишь, Кан? Он сказал тебе всего лишь два слова: «Отойди, узкоглазый!» Когда он снова смог начать говорить?.. Ах, да! Он же сдох, не придя в сознание… Ты даже не знал его! А я этих сук содержал.

– Это была всего лишь бабская ссора, – устало повторил Дима. – Они кусались между собой.

– И твоя милая не считает Саню уродом, похожим на самовар?.. – Макс подождал. – Да нет же, считает. В бабской ссоре мужики узнают много нового о себе. Бабы всегда бьют тем, что до этого скрывали из вежливости. Самым сокровенным и болезненным бьют. Для Ирки я всегда был чуркой, что бы она там не говорила после. Теперь поясни мне, братан, чем моя обида мельче твоей?

– Я был в говно тогда, ты сам знаешь, – брякнул Дима беспомощно.

– А я не был, – продолжил Макс. – И Самсонова не была.

– Да при чем тут она, Макс? Ты себя идиотом выставляешь. Теперь все только и говорят, что тебе Ирка не дала и ты бесишься.

– Дала, не переживай. Она бы мне и дальше давала, если бы я хотел!.. Какого хера, Диман? Тебя волнует то, что обо мне говорят, или то, что могут заговорить о тебе? Что я с твоей женой спал?

Дима молчал.

Стойко и по-немецки холодно. Взрыв в доме вызвал сперва изумление, а потом панику в кругах приближенных. Ирка по секрету сказала мне, что вокруг нашего дома, начали метаться непонятные люди, прикидывая цену объекта.

Это больно кольнуло меня: стервятники.

– Меня волнует то, – продолжал тем временем Дима, опустив саму суть вопроса, – что два моих друга готовы перестрелять друг друга, как только я отвернусь. Ты никогда и никого не любил, Макс. Ты не понимаешь, что иногда, когда на твою женщину наезжают, ты просто бросаешься вперед, чтобы защитить. Не думая.

– Куда уж Ашоту до ваших высоких чувств? – бросил Макс. – А может, любил и бросился? Именно своей женщины? Помнишь? Она тогда моей и была.

– Да ты ли не охуел?! – не сдержалась я. – Ты меня из дому к тому времени выгнал! Твоей, блядь!

– И этим ртом ты делаешь минет Диме! – съехидничал Кроткий, явно и обдуманно нарываясь.