– А мне было смешно. Когда какое-то чмо, как Саня, кичится тем, что в его паспорте стоит «русский». Если б я не боялась, что он мне врежет, то ржала бы. Вот и давилась стояла. Смехом.

Судя по молчанию Макса, он тщательно обдумывал сказанное.

– Саня – мокрица двуличная. Я был и остаюсь при своем мнении: курьера Толстый взял. Толстый. Он описал Малого, согласен. Но зачем Малому, вдруг, убивать тебя? Смысл? Ты его вырастил!

Дима прокашлялся.

– Тот мужик, у сауны… Которого я тогда запиздил в аффекте, ты помнишь?.. Это был их отец. Возможно, Олег узнал.

В комнате вдруг стало темным-темно. Облако закрыло луну. Даже гроза за окном, как будто утихла.

Макс чуть слышно прочистил горло.

Дима встал, задернул шторы и включил лампу. Свет ударил в глаза. Я зажмурилась и прикрыла их ладонью, как козырьком.

– Ты поэтому не ремонтируешь дом? – перебил Кроткий. – Думаешь, что все кончено, раз уж эта мальчиковая группа в берцах решила мстить за какого-то спермодонора, которого Олег никогда не видел? Серьезно?

– Да в жопу дом, – сказал Дима. – Его отожмут, как только меня не станет.

– Кто отожмет? – возмутился Макс, вскидываясь и так ударил себя в грудь, что звук был, словно били по барабану. – Толстый? Олег? Самому не смешно? Думаешь, я позволю кому-то у твоих детей дом отжать?

– А тебя не будет, – спокойно ответил Дима. – Ты побежишь валить Толстого. Хороший будет момент, пока вы друг с другом быкуете…

Я не выдержала и разрыдавшись, выбежала из комнаты, едва не убившись о дверь. Лишь в ванне, всхлипывая над раковиной, в которую с шумом стекала вода, я поняла, что Дима знал, что я не выдержу. Не потому ли попросил присутствовать при их разговоре?

Выходя из ванной, я услышала, как Кроткий сказал:

– …а я тебе говорю, я с тобой в Комсомольск поеду. Веришь Толстому, вот и докажи.