– Лет так, – я задумалась, – да лет пятнадцать, не меньше. А что?

Дима все еще жевал губами, глядя мимо меня.

– То есть, вы не общаетесь?

– С чего вдруг?.. – вопрос вылетел раньше, чем отыскался ответ. – А-а… Думаешь, он знает, что я ему сестра?

– Я знаю, что он знает.

Он еще раз посмотрел на меня, опустил руки, не отводя глаз. Словно искал в моем лице чьи-то черты. Я покачала головой и развела руками.

– Мы были лучшими друзьями, – сказал Дима, задумчиво поглаживая манжет. – Мы с Витькой. Вот он был красавец. По-настоящему… Все девки с ума сходили. Балбес страшный. Зато в хоккей играл.

У него на щеках вздулись желваки.

– Когда Олег вошел, меня на миг переклинило. Такой он стал… Красивый. Вылитый ваш отец. И я на какой-то миг вдруг подумал: что это Витька пришел… За мной.

Дима был суеверен до крайности. В бога не верил, зато в приметы – сколько угодно. Вот, значит, почему вчера пришел домой такой странный. Молчаливый и погруженный в себя. И всю ночь напролет мы молча, словно в последний раз занимались любовью…

У меня заныло в груди.

Если Дима заговорил вдруг со мной о смерти, значит, дело серьезное. Даже говорить о таких вещах просто так, он считал дурным знаком. Я медленно подняла ладонь ко рту и закрыла его. Только не завыть сейчас. Только бы не завыть…

Мы уже говорили о том, что я должна буду сделать, если с ним что-то случиться. Дима не смотрел мне в глаза.

– Ты помнишь, что и как делать?

Тяжело сглотнув, я кивнула. Если потребуется, отдать все, что есть: его движимое и недвижимое имущество в городе. Дать знать его матери. Как можно скорее уехать в Германию. Все основные свои активы Дима держал в Европе.

– Я умру без тебя.

Я всхлипнула, он это пресек. На истерику у нас не осталось времени. Дима умел быть жестким и когда требовалось, становился таким.

– Еще раз ты такое скажешь и пойдешь на хер отсюда, – тихо рявкнул он, – поняла? Детей я отправлю к матери. Сегодня же.

– Нет! – возмутилась я, леденея от мысли, что моих мальчиков заберут из дома чужие люди. Что их повезут куда-то, повезут через всю страну. Мне стало плохо. – Нет! Я не отдам их!

И до меня, пожалуй, впервые дошло, что, если я умру, другого выбора не останется. Их заберут чужие люди. И дай то бог, чтобы не враги. Моих маленьких, моих сыновей… Я всхлипнула, зажав ладонями рот, но слезы текли в три ручья. Было неважно: реву я в голос, или же молча.