— Прости. Просто хочу сказать, что у меня проблемы с алкоголем, но я готов с ним покончить… может ты знаешь с кем можно это обсудить…

— Будь на связи, — быстро произнесла она и перед тем, как повесить трубку добавила, — Люблю тебя.

Через несколько минут телефон зазвонил.

— Привет, Майк, — произнёс женский голос, в котором я немедленно узнал голос нашего с Трейси общего хорошего друга. Внезапно я понял, что мы много раз обедали с этой женщиной, но ни разу не видел, чтобы она выпила даже бокал вина. Никогда не задавался вопросом почему — может потому что меня это не очень-то волновало.

— Трейси сказала, ты наконец-то решил — пора завязать?

— Да, — ответил я.

Последовала короткая беседа, она задала несколько вопросов, убедившись, что я нуждаюсь в помощи и готов её принять. Мы решили встретиться в понедельник. Она задала последний вопрос.

— Уверен, что продержишься до нашей встречи без выпивки?

Я немного помедлил с ответом. Что я собираюсь сделать? Неужели и правда готов начать жизнь без «анестезии»? Или это больше похоже на сделку? Что-то типа: «Господь Всемогущий, умоляю, проведи меня через это, и я никогда больше не выпью ни капли?» Ай, не всё ли равно. Мои пьяные дни остались в прошлом.

— Да, думаю смогу.

Та недопитая банка «Курса» стала последней. Десять лет прошло, и она по-прежнему остаётся последней, хотя я не сказал бы, что это достижение полностью опирается на мою силу воли. В понедельник мы встретились, и в последующие дни, месяцы и годы она, а также постоянно расширяющийся круг новых друзей, все они предпочитают оставаться неизвестными, показали мне, что это возможно — жить без алкоголя.

Возможно, вы подумали, отказ от спиртного мог стать новым витком вверх по спирали, но действительность была немного заковыристее. Где-то там, впереди, обязательно будет переломный момент, когда я приду к совершенно новому пониманию болезни и жизни, но до этого «впереди» было ещё несколько трудных лет. Алкоголь привёл меня на самое дно, но трезвость неизбежно вела ещё ниже. Хотя жизнь без алкогольного фильтра и давала возможность проанализировать каждый её аспект, но, чтобы начать понимать, что я вижу и как на это реагировать, принимая взвешенные решения, понадобилось некоторое время.

В первый год трезвости я был сосредоточен только на одном — оставаться трезвым. Вначале постоянно находил себе какие-то дела на целый день, героически делая их одно за другим. В нескольких первых общественных мероприятиях приходилось туговато, чувствовал себя некомфортно без выпивки. Свадьба сестры Келли, на которой я был тамадой. Потом первое трезвое Рождество, за которым последовало множество событий и мероприятий, сложностей и празднований, где в прошлом я обязательно приложился бы минимум к пиву. В течении двенадцати месяцев с последнего загула я закончил один фильм, начал и закончил другой и начал третий, не выпив и капли. И каждая из этих маленьких побед принесла своё небольшое удовлетворение.

Однако вскоре выяснилось, что уделение пристального внимания воздержанию стало почти таким же отвлекающим фактором, как опьянение. Отказ от выпивки несомненно имел свои плюсы, но в остальной жизни я всё ещё находился под действием того же страха, что был в первые дни после диагноза. В карьере я придерживался плана сделать как можно больше прибыльных комедий, предназначенных для широкой публики. После «Ради любви или денег» я использовал свою возможность контракта работать на стороне, но вместо того, чтобы найти вызов актёрским амбициям, принял предложение от «Дисней» сняться в «Жизнь с Майки»[59], милой доброй семейной комедии об оболтусе, бывшей детской звезде, чей карман в один прекрасный день был выбран молодой уличной карманницей с потенциалом звезды. Она становится его протеже, а он её агентом. Вот так — ещё раз на те же грабли.

Недовольство Трейси было очевидным, но я наотрез отказался это обсуждать: «Поверь, я знаю, что делаю». Но как она могла это сделать, если я сам себе не доверял? Пил или не пил, я всё ещё был изолирован от семьи, в голове стоял бардак, с которым я никак не мог совладать, но понимал, что кроме меня его никто не сможет разгрести. Пока я проводил зиму 1992 в Торонто на съёмках диснеевского фильма, Трейси продолжала работать, приезжая на съёмки телефильма в Лос-Анджелес вместе с Сэмом. Таким образом наша эмоциональная дистанция увеличивалась ещё и из-за дистанции географической.

’93 год стал «сухой» версией ’92-го. У меня было много времени поразмышлять, но только малая часть его ушла на обдумывание будущего с болезнью Паркинсона. Я занимался чем угодно, лишь бы не думать о ней. Не предпринял никаких усилий, чтобы найти невролога или разузнать побольше о болезни. Взялся за очередную комедию для «Юнивёрсал» — «Жадность», намеченную на производство в мае в Эл-Эй. С новым тренером снова начал заниматься на тренажёрах, набрал несколько фунтов мышечной массы и выглядел при этом здоровее, чем в последнее время, хотя проявления симптомов усиливались. Пока снималась «Жадность» на экраны вышел и провалился в прокате «Майки». Затем, когда осенью наконец-то до кинотеатров добрался «Ради любви и денег», он тоже не смог принести доход. Поэтому-то я уволил своего старого агента и начала работать с Питом Бенедеком, дабы придать разгон карьере. А теперь отпустил и Пита, подписав контракт с одним из трёх крупнейших агентств. Какая глупость, делать одно и то же снова и снова, рассчитывая получить другой результат. К концу года я начал понимать, почему люди в завязке называют такой подход к делу неким видом помешательства.

Проследить ход моих эмоций — тяжёлая и неблагодарная задача, ведь то было время, когда я ни черта не понимал, что вообще происходит. По сути я держал голову опущенной и шёл вперёд, напрягаясь от ожидания столкновения со стенами, но не имея ясности или здравого смысла, чтобы их увидеть. Это было не столько движение вперёд, сколько блуждание по необитаемому острову — гораздо более дезориентирующее, чем любой лабиринт с зеркалами, где я мог хотя бы разглядеть самого себя пусть и искажённого.

В то время я не понимал, что нуждаюсь в объективности: честном и тщательном определении своего места в жизни и как я там оказался. Только тогда я мог бы безопасно двигаться вперёд. Мне нужно было прекратить нарезать круги и инициировать процесс на подобие того, что юристы называют адвокатским запросом — собрать фрагменты разрозненной информации, пробежаться по временной линии, собрать документы, отметить случаи, чтобы разработать убедительную теорию мотивов и методов, действий и последствий. По завершении «запроса» нужно было долго сидеть неподвижно, будто в зале суда, просеивая обилие информации, соединяя точки, пока не всплыла бы сама суть. Собственно, точно так и случилось. Хотя я вовсе не собирался представать перед судом, кое-кто несомненно был бы счастлив видеть меня на скамье подсудимых.

Лос-Анджелеский Окружной Суд, ноябрь 1993.

Помните холостяцкую берлогу в Лорел Кэньон с бассейном на заднем дворе и джакузи в спальне? Вскоре после рождения Сэма, мы с Трейси решили продать этот дом и двинуть обратно на восток. После продажи у нового владельца появились жалобы, и он подал на меня в суд. Не буду сейчас вдаваться в подробности. Гражданский процесс — это весьма раздражительное, невыносимое и зачастую унылое мероприятие. Но, как вы увидите дальше, я многое из него вынес и не спешу ввязываться в нечто подобное второй раз.