Сестра-помощник, сидящая за столом, провела меня в осмотровую. Сказала, доктор подойдёт через пару минут. Когда я снял кепку и пиджак, она заметила дрожь в моей левой руке.

— Всё в порядке, не стоит так нервничать.

На секунду я задумался, потом до меня дошло, что она говорит о треморе.

— Ах, это, — ответил я. — Поэтому я сюда и пришёл. В смысле, к неврологу.

После обоюдного смущения она ушла и закрыла за собой дверь. Через минуту дверь снова открылась и вошёл врач собственной персоной. Выглядел он так, как мне его описали — поджарый, грозный, с места в карьер.

— Говорят у вас диагностировали болезнь Паркинсона, — пробурчал он с некоторым недовольством. — Сколько вам лет?

Тридцать, ответил я. Он покачал головой, будто был раздражён тем, что ему приходится тратить на меня время.

— Что я могу сказать… Сомневаюсь, что у вас БП. Возможно эссенциальный тремор[52]или что-то ещё. Вряд ли человек вашего возраста может иметь болезнь Паркинсона. Но раз уж вы здесь — давайте я взгляну.

В благодарность я обнял бы его, если бы он тут же не приказал снять брюки и вскочить на кушетку. Он собирался провести целую батарею тестов, которые я уже знал так хорошо, что сам мог бы их провести. Я был полон надежд. Наконец мы разберёмся в этом. Этот человек знает, о чём говорит. Весь этот трёп о Паркинсоне — несусветная чушью.

В эмоциональном плане — это был неожиданный диагноз. Было невыносимо мучительно рассказывать о нём Трейси, маме, семье; рассказы эти сопровождались слезами и объятиями. И после этого, как я сам должен был реагировать на него? Если это правда, и что если я в неё поверю? (два больших «если»). Пока что я решил притвориться больным и завалиться в кровать, будто найденное название этим физическим нарушениям, которые я испытывал уже больше года, внезапно сделало их в десять раз хуже и теперь к ним требовался совершенно новый подход. Но это было неправильно. По правде говоря — даже глупо.

Как гонец, которого собирались пристрелить после дурной вести, я сопротивлялся походам к неврологу после того случая, когда, не подумав, как следует, психанул от того, что у врача хватило смелости предположить, будто у меня БП. Иначе сходил бы проверился ещё раз, и если бы этот фарс не прекратился — то и третий.

А пока что решил провести собственное исследование. Но не для того, чтобы собрать информацию о болезни Паркинсона, которая у меня могла быть: больше, чтобы найти причины, по которым у меня её — быть не может. Первым подручным средством была, конечно же, «Энциклопедия здоровья Колумбийского Медицинского Колледжа». БП была втиснута между инсультом и эпилепсией. Вот первый абзац:

«Болезнь Паркинсона, иногда называемая дрожательным параличом, обычно возникает в возрасте от 50-ти до 65-ти лет. Основные симптомы: мышечная ригидность, гипокинезия и тремор. На ранней стадии могут проявляться и другие симптомы: редкое мигание, снижение активности лицевых мышц, фиксированная осанка, затруднения в смене позы (если нужно встать или сесть), склонность оставаться в одной позиции необычно долгое время. Но обычно пациенты обращаются к врачу только после появления тремора рук».

Из всего перечисленного я возлагал надежды только на: «обычно возникает в возрасте от 50-ти до 65-ти лет». Мои симптомы, если они всё-таки относились к БП, проявились в конце третьего десятка. Каким образом у меня могло быть старческое заболевание?

За дни, недели после первого диагноза, мне казалось я повстречал десятки людей с симптомами Паркинсона и все они были пожилыми. Удивительно, что я не замечал этого раньше. Уверен, мою невнимательность можно отнести к тому, что я называю «эффект ребёнка». До женитьбы дети для меня, можно сказать, были невидимыми. Потом Трейси забеременела и внезапно я стал везде видеть беременных, кормящих мамочек, толкающих коляски, сажающих малышей в ходунки. Сейчас случилось то же самое, только бесконечно удручающее. Те пожилые люди, одетые в кардиганы, которых я видел еле волочащими ноги в Сентрал Парк Вест в сопровождении медсестёр, — волочили ноги именно из-за болезни Паркинсона. Будучи учтивым, я всегда пропускал пожилых людей первыми в лифт, но никогда не предполагал, что те долгие минуты, которые уходят у некоторых из них чтобы зайти внутрь, найти и нажать нужную кнопку, — это последствия изнурительного воздействия БП.

Полагаю, это можно списать на высокомерие молодости. Можно обратить внимание, если это случилось с вашими дедушками и бабушками, но остальные — не моё дело. Я молод, я здоров, у меня и без вас хватает забот.

Как объяснил невролог, у молодых (до сорока лет) Паркинсон случается довольно редко — меньше десяти процентов от общего числа больных. Как я узнал позже, в таком затруднительном положении, находилось чуть больше ста тысяч североамериканцев. Но легче мне от этого не стало.

Я пытался вспомнить, видел ли кого-то из заболевших моложе семидесяти лет, и вспомнил только одного. Журналистку, возрастом около сорока пяти, которая брала у меня интервью в кофейне «Гринвич Вилладж». Беседа была довольно приятной, но помню, меня немного донимала рассеянность её движений: долгое шуршание пакетиком с сахаром в попытке открыть и высыпать содержимое в чашку, неравномерное помешивание лязгающей ложкой. Она не прилагала никаких усилий — просто держала чашку, а трясущиеся руки сами перемешивали в ней сахар и сливки. Как и помощница невролога, я подумал, что она просто нервничает. Помню, мне польстило, что я способен производить такой эффект. Потом я сообразил, что не в нервах было дело. Ничто не говорило о её взволнованности, наоборот — она была абсолютно в себе уверена и действовала профессионально. Вероятно, это было моё первое столкновение с болезнью Паркинсона с ранним началом.

Ладно, допустим, теоретически всё это вписывается в рамки возможного, но всё ещё остаётся «обычно» и «от 50-ти до 65-ти». Для этого должно быть объяснение. С каждым новым абзацем энциклопедия всё точнее и точнее описывала моё состояние: «Симптомы, включая мышечную ригидность, заторможенность, снижение двигательной активности и тремор». Все они определённо присутствовали, но преимущественно в левой половине тела. Снижение двигательной активности особенно напугало Трейси во время моей пробежки на Мартас-Винъярд — она заметила, что левая рука движется асинхронно с остальным телом. Также присутствовала ригидность мышц бедра, из-за которой я передвигал левую ногу при ходьбе с едва заметной задержкой. Иногда по утрам я просыпался с жёсткостью в шее, плече, запястье, а также в колене и лодыжке.

«На ранней стадии могут проявляться и другие симптомы…». Я покопался в памяти и, к сожалению, вспомнил пару таких симптомов. Например, соответствовавших этому: «редкие мигания, снижение активности лицевых мышц». В этом легко можно убедиться, если просмотреть все мои работы в хронологическом порядке. Сам я этого не делал — только мама в состоянии за раз выдержать такое количество меня, — но поверьте, так оно и будет. Я-то всегда думал, что редкие мигания и снижение активности лицевых мышц — это следствие растущей раскрепощённости перед камерой; меньше переигрывания и кривляния перед зрителями, как показатель личного роста актёра. «Нет», — говорила мне книга своей кучей слов: «лучше не будет — только хуже».