Я начинаю размышлять. Неужели он не умеет читать карту? Все ж таки карта полушарий — деформированный мир. Мы привыкли так смотреть на Землю. Взять бы глобус. Он у меня когда-то был, пока Норбер не использовал его как футбольный мяч и пластмасса не разлетелась.

«На карте он не узнает, — говорит Норбер. — Погоди, есть штука получше». Он выходит из комнаты и через минуту возвращается, надувая воздушный шар. Не знаю, откуда у него это: земной шар, напечатанный на воздушном. Норбер затыкает клапан пробкой и протягивает человеку, который сам ставит палец на северо-западную часть Франции, где мы находимся, снова пересекает Европу, останавливается где-то рядом с Хорватией или Словенией, пересекает Словакию, Украину и, наконец, добирается до границы России и Казахстана. Тут он снова поднимает палец и указывает в потолок шкафа. Ну точно, он ничего не понял.

И в этот момент брат произносит самую невероятную вещь, какую я когда-либо слышал: «Ясно, он прилетел из космоса и приземлился в России». Я хочу рассмеяться, но у меня не получается. Ничего больше не говоря, Норбер забирает шар, причем незнакомец несколько раз щелкает языком, и падает на мою кровать.

Мне так много хочется сказать. Но времени не остается: открывается входная дверь, в коридоре звучат голоса родителей. Я закрываю шкаф и вытаскиваю Норбера из комнаты. На проходе стоят мешки с покупками. Машинально краду пакет печенья, пока мама не начала заполнять шкафчики и холодильник. Нужно же будет кормить того, кто прячется у меня в шкафу.

Ужин дает передышку, я могу спокойно обдумать ситуацию. Незнакомцу нельзя оставаться у меня в спальне, он должен найти другое укрытие. По телевизору репортаж о каком-то самолете, пропавшем при выполнении рейса. Я не слушаю, не до того, я думаю. Брат ест как обычно, опустив голову в тарелку. Снова вспоминаю его слова. Нет, тот человек не инопланетянин. Просто он другой. Альбинос, низкорослый, неспособный общаться, возможно немой, и с необычным заболеванием глаз. Сколько нужно отличий, чтобы человек перестал быть человеком? Глупый вопрос. Так делают расисты: выдвигают на первый план разницу и убеждают, что такие люди в чем-то или всецело неполноценные. Я запутался окончательно. В кармане вибрирует телефон: это Том. Он в Андалусии, весь день был в походе, они с родителями поднялись на самую вершину горы Муласен на Сьерра-Неваде, и, хотя уже начало июля, там лежит снег. Завтра собираются в Гранаду, пойдут в Альгамбру.

«Телефон!» Подпрыгиваю от отцовского крика. «Я что сказал? Никаких телефонов за столом!»

Он едва голову повернул, говорит со мной, а смотрит в телевизор. Скоро прогноз погоды.

И тут происходит неожиданное: я отвечаю.

Отвечаю, что только прочитал сообщение.

Отвечаю, что не понимаю, почему мне нельзя смотреть за столом в телефон, когда он сам смотрит телевизор.

Отвечаю, что телефон никому не мешает общаться за столом, потому что нам нечего друг другу сказать.

Отвечаю, что у меня есть друзья, которые заняты вещами поинтереснее, чем сидеть, уткнувшись носом в тарелку.

Отвечаю, что мне надоело.

Отвечаю, что лично мне плевать на погоду и непонятно, зачем ему прогноз, если завтра он все равно засядет дома.

Отвечаю, что меня все достало, скорее бы уже свалить из этого дома, заодно проветримся.

На едином выдохе выпаливаю все наболевшее, дрожащим голосом и слишком быстро, почти нечленораздельно. Есть такая проблема: разволновавшись, я глотаю слоги и во рту у меня полная каша. Иногда так случается на уроке, когда меня вызывают, или в школьном коридоре, когда пристают какие-нибудь кретины. Я слышу, как начинает колотиться сердце в груди, и втягиваю голову в плечи. На этот раз, уверен, я вытащил счастливый билет и получу в качестве приза подзатыльник.

Папа поднимает на меня глаза и сухо гавкает: «Пшёл». Я встаю из-за стола и иду к себе в комнату. Легко отделался. Мама не шелохнулась — так всегда, когда он психанет. Вечером, после того как все лягут, ее, наверное, прорвет, и из родительской спальни послышатся крики.

Я тихонько открываю дверцу шкафа. Человек спит, обхватив голову руками. Печенье он съел, выпил бутылочку воды. Разглядываю его несколько секунд, потом оставляю в покое. Все-таки дурацкие идеи у Норбера: человек это, а никакой не пришелец.

Вытягиваюсь на кровати. Rage Against the Machine — очередная старая группа, слушаю рэп People of the sun. Закрываю глаза. Гитара и бас-гитара возводят стену, которая сдерживает толпу мыслей. Отлично, самое то. Лето будет непереносимо долгим, в таком-то ритме. Проваливаюсь в музыку целиком, делать ничего не нужно, треки проигрываются в случайном режиме, врубаю звук погромче, хорошо бы все забыть, включая незнакомца, который сложился пополам в моем шкафу и спит, о котором даже с собственными родителями не поговорить.