Мы составили план, как провести незнакомца из подвала в квартиру. Норбер шел один, держа телефон в кармане включенным, а я слушал в свой телефон, не попадется ли ему кто по пути. Мы поднялись по лестницам, Норбер — на этаж впереди нас. Что за бред, жить как в детективе, все время быть начеку — так и до паранойи недалеко. Слава богу, никто нам не встретился.

Переступив порог, человек прямиком направился в мою комнату, но застыл, увидев, во что превратился шкаф: кучка досок и горстка винтиков. Первый раз он отчетливо выразил некое подобие эмоции.

Он повернулся к нам, и мы поманили его в гостиную, стали говорить с ним, пусть даже он ничего не понимает. Так уговаривают маленьких детей или пугливых животных. Он сделал два шага, остановился, опустил ладонь на мой ночной столик и больше не шелохнулся. Я выдвинул верхний ящик — видимо, и этот механизм ему незнаком. Он не глядя просунул туда руку и вытащил маленький предмет, найденный мною в кладовке, тот самый металлический камешек. Сжал его в кулаке. Я объяснил, откуда взял его. Заговорил я, чтобы скрыть замешательство: не могу представить, как он догадался, что камешек лежит внутри. Он может оставить его себе, сказал я, это же его вещь. Человек долго держал камешек в руке, потом что-то прострекотал и положил его обратно в ящик.

Нас позвал Норбер, пропустивший эту сцену. Он загрузил несколько видео, где звучат кликсовые языки, и запустил первое: англичанин и бушмен сидят в джунглях и беседуют. Незнакомец едва взглянул на экран. Обрывки диалекта его не заинтересовали. Следующее видео: воин какого-то племени из Центральной Намибии стоит с дубинкой в руке на фоне высохшей рыжей саванны и рассказывает длинную историю. Никакой реакции от незнакомца. В третьем видео звучала запись голоса рассказчика из Южной Африки. Через несколько секунд незнакомец отвернулся от планшета и ушел в гостиную. Мы растерялись. Он как будто и пытаться не хотел наладить связь. Норбер сказал, ему на нас точно плевать. Человек прошел на кухню, потом в коридор, вернулся в гостиную. Посмотрел на нас и застрекотал еще громче и дольше, чем обычно.

Я без особой надежды попросил его повторить, и он воспроизвел эту серию щелчков. Ровным счетом пятьдесят шесть. Я попросил повторить еще раз, он повторил. Точно пятьдесят шесть. Первое доказательство того, что у незнакомца был некий структурированный язык и он не абы как щелкал языком.

В течение часа мы перепробовали все. Сунули ему в пальцы ручку и показали, что ею можно писать. Показали на экране целую вереницу карт разных стран. Даже попытались научить его различать наши имена. В кино, когда встречаются представители двух совершенно разных культур, говорящие на разных языках, им, по крайней мере, удается выучить имена друг друга: прижал руку к груди и назвался. Однако вариант «я Тарзан, ты Джейн» успеха не принес. Он слушал, как произносим свои имена мы, но ни намека на ответный жест не промелькнуло. Зато несколько раз повторил серию из 56 щелчков. Точка.

Мы отвели незнакомца в ванную, я выдал ему чистое полотенце, новую одежду из своих и Норберовых вещей и закрыл дверь. Норбер кипятился: невозможно настолько не знать элементарных правил общения! Мы думали, как наладить взаимопонимание. Но все чаще мы задумывались и о том, как нам закруглиться: нельзя же прятать его до бесконечности. Через пять дней мы переедем, в течение шести-семи недель здание будут обдирать, рабочие снимут двери, окна и перегородки, а в конце лета его взорвут.

Как раз об этом мы и говорили, когда вдруг с беспокойством заметили, что наступила тишина. Я подошел к двери ванной, прислушался — ни звука. Постучал. Никакого ответа, ни единого шороха. Позвал Норбера — не хотелось в одиночку обнаружить голого человека на полу, без сознания. Брат обозвал меня слабаком, постучал, выждал несколько секунд и вошел. Незнакомец неподвижно стоял перед зеркалом. Одетый. Голову он к нам не повернул. Мы проследили направление его взгляда. Он не отрываясь смотрел на умывальник, наполненный водой. Норбер провел рукой перед лицом человека, тот и не вздрогнул, словно его загипнотизировали. Тогда я тоже посмотрел на воду: на поверхности держались мыльные пузыри разных форм и размеров. Один большой в центре и несколько маленьких. Странно было то, что пузыри двигались. Собственно, вращались. Норбер принялся орать на человека, но я показал ему на раковину. Он умолк. Восемь пузырей вращались вокруг одного большого. Человек погрузил руку в воду, пузыри полопались. Он поболтал рукой, и образовались новые пузыри, крохотные, но тоже двигающиеся по кругу. Они собрались в гроздья, вращавшиеся с разной скоростью. Рука все стерла, затем на поверхности появились малюсенькие пузырьки и закружились. Человек прищелкнул языком, погрузил в воду обе руки, в центре снова появился большой пузырь, сформировались восемь поменьше, закружились быстро-быстро и вдруг остановились. Три встали в ряд. Человек вынул руки, умывальник громко икнул и с бульканьем опорожнился.

«Как он это сделал?» — спросил брат. Я не знал, что ответить. Мы оставили человека в покое. В гостиной я стал думать о том, что увидел.

«Планеты», — сказал Норбер. Я только и мог, что кивнуть. «Пришелец показал нам, откуда он прилетел». Я засмеялся, но ответить мне было нечего. Что именно я видел? Мыльную пену в умывальнике. Странного человека, глубоко в себе замкнувшегося, который забавы ради пускал маленькие водовороты. Может, у нас воображение разыгралось. Если бы только он мог поговорить с нами или нарисовать рисунок, хоть что-то мы бы знали точно. Беглец медленно прошел в гостиную; он переоделся, короткие волосы были еще сырые. Я распахнул дверь на балкон, но задернул занавеску, так нас не видно снаружи. Мы живем всего лишь на третьем этаже, еще не хватало, чтобы нашу тайну раскрыл шпион. Норбер указал человеку на раковину и попросил написать пузырьками что-нибудь еще. Тот прищелкнул языком и уселся на диван.

«Без шансов», — вздохнул мой брат. Мне уже тоже стало невмоготу не знать, что делать и что думать. Е. Т. хотя бы выглядел как инопланетянин, у него был светящийся палец, он заставлял летать велосипеды — на его счет не могло быть никаких сомнений. Но развитая цивилизация, которая самовыражается при помощи мыльных пузырей в умывальнике, — серьезно? В фильмах, сериалах и романах, когда человечество встречается с внеземной цивилизацией, у них постепенно вырабатывается общий язык. Инопланетянам и людям удается разговаривать друг с другом, обмениваться все более и более сложными идеями. Учитель физики и химии показывал нам фотографии пластинок, прикрепленных к зондам «Пионер»; предполагается, что их сможет расшифровать любое существо в космосе. Я отыскал их в интернете: схема Солнечной системы, обнаженные мужчина и женщина, мужчина поднимает правую руку в знак дружбы, схематический рисунок зонда, атома и карта, показывающая расположение Солнца в Галактике. Не знаю, сможет ли внеземной разум это послание расшифровать, знаю только, что беглец ни звука не понимает из того, что ему говорят. Однажды я откуда-то вычитал слово «инакость» — интересно, может ли он быть вот таким инаким, совсем другим, настолько отличным от нас, что с ним невозможно познакомиться, он даже не в состоянии сказать: «E. T. звонить домой».

Задумывался ли хоть один фантаст над сюжетом о человеке и пришельце, совершенно неспособных понять друг друга? Не знаю, наверное, да, на свете море книг. Я бессилен, у меня нет средств ему помочь.

И мне страшно. Наш незнакомец — не обычный псих, за ним погоня, и хитрые преследователи знают, что он засел в нашем квартале.

Да, мне страшно.

Признаю.

Очень.

Страшно.