Я видел и другие крупные советские сооружения, такие, как Братская высотная плотина, при возведении которой была применена современная технология, способная соперничать с западной. Я встречался с западными промышленниками, которые с увлечением говорили о заводах электронного оборудования в Риге и Ленинграде; мне приходилось видеть американских специалистов-авиастроителей, восхищенных тем, чего добиваются советские инженеры путем использования новых металлов, таких, как титан, на Воронежском авиастроительном заводе, изготовляющем сверхзвуковые самолеты ТУ-144. Но ни одно из этих предприятий не может сравниться с Камским заводом грузовых автомобилей — типичным воплощением гигантомании советских проектировщиков, воплощением веры советских руководителей в то, что наибольшее означает наилучшее, и их решимости любой ценой добиться, чтобы наибольшее было у них.
Камский завод — это грандиозная ударная программа, которая импонирует русским. Он воплощает индустриальную мощь, созданную из ничего и реализуемую благодаря неистовому пятилетнему штурму. Это предприятие отличает какая-то грубая мощь. В 1971 г. советские строительные бригады приступили к расчистке участка под строительство крупнейшего в мире завода грузовых автомобилей на открытой, холмистой, обдуваемой ветрами равнине в 960 км к востоку от Москвы. К тому времени, как я попал туда, — в середине 1973 г. — пустынные поля ржи, окружавшие сонные деревушки с обветшалыми крестьянскими избами, превратились в оживленный растущий город с населением в 90 тыс. человек. Высокие многоквартирные дома для строителей стояли вплотную друг к другу, перерезая линию горизонта. Самое современное оборудование общей стоимостью более 700 млн. долларов было заказано в Соединенных Штатах, Западной Германии, Японии, Франции и других странах, и руководители призывали бригады строителей закончить сооружение производственных цехов до наступления зимы, чтобы это оборудование можно было сразу установить.
В продолжение долгих часов автобус, в котором возили нас, группу корреспондентов, полз по глубокой — по щиколотку — грязи (в июне!) мимо километров трубопроводов, транспортерных галерей, гигантских каркасов заводских корпусов. Грандиозность этой стройки ошеломляла. Советские инженеры рассказали нам, что Камский завод, в сущности, представляет собой шесть огромных заводов: литейный, кузнечный, корпусной, дизельный, ремонтно-инструментальный и сборочный, которые будут соединены между собой 175 транспортерами и сборочными конвейерами, управляемыми ЭВМ. Производственный комплекс, стоимость которого измеряется миллиардами рублей, занимает площадь в 60 км² — больше, чем весь остров Манхэттен. Достигнув полной мощности, Камский завод будет выпускать ежегодно 150 тыс. тяжелых грузовых автомобилей и 250 тыс. дизельных двигателей; по сравнению с ним любое предприятие Детройта или немецкого Рура покажется карликом. Как основная новостройка пятилетки Камский завод получил огромные преимущества по сравнению с обычными советскими промышленными стройками. И все же при всей своей исключительности эта стройка испытывала те же хронические трудности, которые характерны для советской экономики в целом, несмотря на ее плановость. В 1969 г. стоимость строительства Камского завода вместе с городом-спутником исчислялась в 2,2 млрд. долларов; к 1975 г. эта цифра возросла до 5 млрд., что явилось результатом не только повышения цен на западную технику, но и инфляции в промышленности внутри страны. Невзирая на все плановые сроки и особое внимание к стройке кремлевских руководителей, график строительства срывался. Когда я был на стройплощадке, огромные плакаты призывали: «Дадим Родине первый камский грузовой автомобиль в 1974 г.!» Но даже к осени 1975 г. этот автомобиль еще не был выпущен. Мне, во всяком случае, было трудно понять, к чему вся эта спешка; разве что она имела целью подстегнуть народный энтузиазм и утвердить престиж Советов. Согласно объяснению советских плановиков, камские грузовые автомобили были необходимы для преодоления транспортных трудностей в народном хозяйстве. Но советские автомагистрали, не говоря уже о сети автозаправочных станций и ремонтных баз, едва ли приспособлены к приему огромного количества новых тяжелых грузовых автомобилей. Эта сеть примерно вчетверо меньше американской сети автомагистралей, к тому же 60 % ее составляют немощеные или крытые гравием дороги, совершенно непригодные для тяжелых грузовиков. Кроме того, я не мог себе представить, что внутри страны найдется достаточное количество потребителей, которые смогут эффективно использовать камские автомобили. Ведь одной из самых удивительных особенностей движения на подмосковных автомагистралях было множество порожних грузовиков, медленно пробирающихся в потоке машин и выпускающих клубы черного дыма. Иностранцы, как и сами русские, нередко посмеивались над всеми этими абсолютно ничем не груженными машинами.
Это бессмысленное расточительство наряду с грандиозными цифрами плана выпуска продукции Камского завода заставляло вспомнить безумную гонку, которая была организована с целью пуска в эксплуатацию Братской высотной плотины к 1961 г., хотя строительство основного потребителя энергии Братской ГЭС — Братского алюминиевого завода — не было завершено и в последующие десять лет. При планировании Братского комплекса был допущен промах, который критиковали даже некоторые советские экономисты. Тем не менее в плановых сроках строительства Камского завода все-таки была своя железная логика: несмотря на задержки, сооружение огромного Камского комплекса шло быстрее, как заявляли русские (и западные промышленники соглашались с этим), чем это могло бы быть в любой другой стране. И все же невероятная спешка, вызванная необоснованными плановыми сроками, причинила немалый ущерб. С целью экономии времени (так это предполагалось) русские принялись стремительно строить заводские корпуса еще до завершения технического проекта, до того, как агентства Внешторга заключили договор о поставках оборудования для завода, и до того, как были разработаны проекты камских грузовиков. В результате, некоторые корпуса пришлось впоследствии перестраивать, так как они не соответствовали полуценному оборудованию, и некоторые дорогостоящие станки западного производства в ожидании подходящих помещений простаивали во временных, наскоро сколоченных, складах или просто ржавели под открытым небом.
В 1973 г. руководители Камской стройки в беседе с американскими журналистами жаловались на то, что американская фирма Суинделл-Дресслер, которая получила заказ на поставку оборудования для литейного завода, не укладывалась в график поставок и, таким образом, срывала весь план. Через несколько месяцев сотрудники этой фирмы сообщили мне в частном разговоре, что задержка произошла по вине советских инженеров, которые, будучи воспитанными в атмосфере секретности, отказывались предоставить американцам технические данные советского оборудования, совместно с которым должно было работать американское. Без этих данных невозможно было разработать технический проект. Другой причиной задержки, как рассказывали работники фирмы, была ужасная проволочка, вызванная затянувшимися препирательствами советских агентств с западными поставщиками из-за цен. И пока советские покупатели собирались принять решение, с техническими проектами нужно было обождать.
Быстрота выполнения работ советскими строителями, как правило, достигается за счет пренебрежения качеством. Виктор Перстев, опытный инженер-строитель, с красным обветренным лицом, один из руководителей камской стройки, и инженеры его типа любят похвастать, что советские строительные бригады могут за месяц возвести 14-этажный жилой дом (на 300 квартир). Издали эти дома выглядят довольно прилично, но при ближайшем рассмотрении оказывается, что они так же быстро разрушаются, как и почти все советские постройки, и разваливаются вскоре после заселения. Полы в квартирах неровные, окна и стены потрескавшиеся, водопроводная арматура в кухне и ванной грубая, соединена плохо. В общем, как и почти повсюду, качество работы очень низкое. Когда американский корреспондент спросил у одного русского, почему все делается так скверно, тот пожал плечами: «Это все ничье, поэтому никому и дела нет».
Короче говоря, механическая советская система экономического планирования, по-видимому, никак не вяжется с русским национальным характером. В свободном мире русские считаются дисциплинированными из-за их кажущейся покорности начальству, но это навязанная извне дисциплина. Предоставленные самим себе русские обычно беспечны, беспорядочны, приятно неорганизованны и не очень деятельны; это — люди, мало знакомые с понятием «эффективность» (знаменательно, что в русском языке даже не было слова для обозначения этого понятия и пришлось его заимствовать из английского). Как рассказывали мне московские друзья, обычное советское учреждение, нечасто посещаемое иностранными гостями, представляет собой перенаселенное помещение, в котором не хватает рабочих столов, везде царит беспорядок и обязательно имеется небольшой уголок пропаганды. На заводах, которые мне показывали, как правило, был порядок, хотя меня поражал страшный грохот машин и почти полное отсутствие признаков соблюдения техники безопасности. Но мои советские друзья утверждали, что и эти заводы —
Хотя русские при необходимости умеют работать с большим напряжением, способность к систематическому тяжелому труду не входит в число их национальных добродетелей. Им не свойственна трудовая этика американцев, немцев или японцев. «Американцы работают тяжело, отдают работе долгие часы, обеспечивают себе карьеру и одновременно зарабатывают язву, — заметил один советский редактор, признаваясь, что ему редко приходилось работать с напряжением. — Русские не работают чрезмерно тяжело и не очень усердствуют. Мы живем менее напряженно». Одна школьная учительница сказала Энн, что считает свою работу лучшим, что у нее есть в жизни, «потому что там ее никто не подгоняет». Мартик Мартенц, американский армянин, коммунист, добровольно вернувшийся из Нью-Йорка в Советский Союз, рассказывал мне, как его удивило советское представление об американцах. «Они думают, что в Америке все богаты, — говорил он с удивлением. — И не представляют себе, как тяжело приходится там работать».
Один сценарист полагает, что многие русские не особенно усердствуют на работе отчасти потому, что это не окупается. По его словам, дело обстоит так, что если какой-нибудь врач в поликлинике зарекомендует себя как хороший добросовестный специалист, это, в результате, привлечет больше пациентов и заставит его много времени работать сверхурочно, не получая оплату за переработанные часы, а продвигаться по службе будут те из врачей, которые выступают на партийных собраниях и завоевывают расположение партийных руководителей. Другой причиной, как отмечали мои русские друзья, является то, что в Советском Союзе деньги все еще не играют той роли, что в западных обществах. «Одних денег еще недостаточно: надо, чтобы было на что их тратить, — заметил молодой ученый. — Связи важнее денег. Имея связи, вы можете достать за ваши деньги дефицитные товары. Без связей, только из-за денег, не стоит и стараться».
Привычка отлынивать от работы настолько распространена в России, что Аркадию Райкину, известному эстрадному актеру, было разрешено цензурой показать несколько сатирических сцен на эту тему. В одной из таких сцен актер изображает инженера, который, валяясь целый день на кровати размером с площадку для игры в гольф, занят только тем, что подводит теоретическую базу под свои прогулы. Рассказывая зрителю об «эффективности» своей работы, он насмешливо заключает: «Я им делаю одолжение, что не прихожу». В другой сценке показывается, как трое мужчин, улизнувших в рабочее время в парикмахерскую, оказываются в ситуации, когда их некому обслужить, так как парикмахеры в свою очередь удрали с работы: один за апельсинами, другой в ремонтную мастерскую, а третий на прием к зубному врачу. Парикмахеры возвращаются на работу ни с чем и узнают, что продавец из овощного магазина, мастер из ремонтной мастерской и зубной врач сидят у них в креслах.
«Точно так все и бывает, — признался мне один русский в антракте. — Моя жена ходит в магазины за продуктами в рабочее время. И это — единственный выход, потому что после работы магазины переполнены, стоят жуткие очереди. Все так делают». Одна женщина, лингвист, рассказывала мне, что ее коллеги сбегают с работы, просто чтобы навестить знакомых или сходить в кино.
Если в учреждениях повсеместной проблемой являются отлучки с работы в течение части рабочего дня, то на предприятиях полные прогулы рабочих достигают столь катастрофических размеров, особенно в первые несколько дней после получки, что кремлевские руководители и советская пресса время от времени яростно обрушиваются на «прогульщиков» и твердят о «низкой трудовой дисциплине». Директор московского агентства одной западной авиакомпании рассказывал мне, что наземный обслуживающий персонал советских аэродромов настолько ненадежен, что техническому руководителю его фирмы приходилось лично проверять наличие горючего, состояние противообледенительного и другого оборудования и готовность наземных служб к принятию самолетов его компании. В дни прибытия «своих» самолетов этот человек должен был сам доставлять советских механиков и рабочих из дому на аэродром, чтобы быть уверенным в их присутствии на работе.
Попытки установить дисциплину на заводах вызывают у советских руководителей немало трудностей не только потому, что рабочих почти невозможно уволить, но и потому, что обычно они везде нарасхват, и недовольный рабочий знает, что, уйди он с работы, его тут же подхватит другое предприятие. Согласно советской марксистской теории, рабочие при социализме ни в чем не ущемлены, так как пользуются всеми плодами своего труда, и советские пропагандисты стараются поддержать эту фикцию. Но изредка появляющиеся социологические исследования и статьи в печати, показывающие, что в 1973 г. только в Российской Федерации 2,8 млн. рабочих сменили место работы, подрывают это утверждение. Причем основными причинами недовольства, больше задевающими рабочих, чем недостаточная оплата труда, являются, как они сами утверждают, плохие условия работы и отсутствие других дополнительных стимулов, таких, как предоставляемая жилплощадь. Кроме того, из немногих ограниченных контактов с рабочими я заключил, что между ними и начальством существует больше разногласий по поводу оплаты и норм, чем я предполагал. Один рабочий, который позднее выучился на инженера, рассказывал, что когда ему было 17 лет и рабочий постарше обучал его работе на токарном станке, он спросил, можно ли на этом станке работать быстрее. «Можно, но помолчи, — ответил тот. — В следующем месяце будет пересмотр норм, так что мы специально настроили его на более медленный режим».
Советская промышленность базируется на концепциях XIX века, а советские профсоюзы, будучи государственными учреждениями, больше заняты распределением путевок в дома отдыха и санатории и мелкими мероприятиями по улучшению быта или оказанием помощи администрации по удержанию рабочих в рамках дисциплины, чем борьбой с начальством за материальные блага для рабочих. Фактически становятся известными лишь очень немногие случаи коллективного выступления советских рабочих против администрации. Пресса всячески умалчивает такие факты, и если какие-то сообщения об этом и попадают на Запад, это случается обычно с опозданием в несколько месяцев или даже лет. И все же через моих московских друзей я познакомился с несколькими рабочими которые рассказали мне, что несмотря ни на что, рабочие иногда выражают свой протест путем остановки сборочных линий. Юрий, крепкий молодой рабочий-металлург, упомянул о двух таких случаях, происшедших на его литейном заводе под Москвой, но о подробностях не распространялся, опасаясь, как бы не узнали, что эти сведения стали известны через него. Однако он рассказал мне, как три бригады на соседней с его заводом текстильной фабрике остановили свои конвейеры на несколько часов в знак протеста против установки новых автоматических трикотажных машин с более высокими нормами выработки, что приводило к снижению оплаты. В таких случаях, как рассказывал Юрий, начальство искусственно выделяет одну бригаду якобы образцовых рабочих,
В попытках повысить производительность труда коммунистическая партия прибегает к различным моральным стимулам, начиная с награждения образцовых рабочих особыми наградами и кончая «социалистическим соревнованием» между бригадами рабочих или между целыми заводами и неизменной практикой «социалистических обязательств». Перед каждым большим праздником рабочие коллективы по всей стране принимают на себя обязательства перевыполнить нормы выработки. Они торжественно обещают воплощать в жизнь решения партии, «повышать свой идеологический уровень» и увеличивать производительность. Сталепрокатные заводы обещают выполнить план выпуска стального проката на 110 %, кондитерские фабрики дают клятву завершить годовой план производства конфет за 11 месяцев, а библиотеки клянутся, что в ближайшие три месяца будет прочитано небывало большое количество книг Ленина или о Ленине.
Другим излюбленным трюком советских пропагандистов является
Несмотря на приверженность партии к таким трюкам, руководители промышленных предприятий, по-видимому, считают наилучшим стимулом повышение оплаты труда. На промышленных объектах первостепенной важности таких, как нефтепромыслы или золотые прииски в Сибири, зарплата (особенно, если условия работы тяжелые) нередко в три-четыре раза превышает среднюю зарплату советского рабочего, равную 187 долларов в месяц. Система оплаты труда в советской промышленности включает сложную мешанину разных вознаграждений и премий за выполнение плановых норм, но рабочие, такие, как Юрий, говорили что основные премии очень скоро начинают восприниматься как непременная часть зарплаты и теряют свою действенность. Обрисованная Юрием политическая позиция и взаимоотношения его товарищей по работе удивительным образом соответствует тому, что наблюдается в среде консервативно настроенных белых американских рабочих, сторонников губернатора штата Алабама Джорджа Уоллиса. «На работе, — рассказывал Юрий, — людей связывает определенное чувство товарищества. Они отрабатывают норму за рабочего из своей бригады, если он болен или не работает по какой-нибудь уважительной причине, из-за свадьбы, например, или дня рождения. Но они не любят запойных пьяниц и образцовых рабочих: пьяниц потому, что за них все время приходится работать, а образцовых рабочих, — продолжал Юрий, — потому, что их обычно используют партийные организации «из политических соображений, или начальство, чтобы повысить нормы». В рабочей среде классовые чувства весьма сильны. Подобно избирателям Уоллиса, нападающим на «умников» и интеллигентов, советские рабочие, по словам Юрия, презрительно говорят об интеллигентах, как о нахлебниках, паразитах, живущих за чужой счет (он привел пословицу, бытующую в среде рабочих и содержащую издевку по адресу интеллигенции: «Рыба тухнет с головы»). К советской системе и партии рабочие относятся лояльно, как заявил Юрий, но не испытывают никаких теплых чувств к большому заводскому начальству, разъезжающему в черных «Волгах» с личными шоферами. «Если бы когда-нибудь произошла еще одна революция, она была бы направлена прежде всего против начальников в черных «Волгах», — сказал он, и тут же поспешил добавить, — но, конечно, никакой второй революции не будет».
Президент Николай Подгорный как-то высокопарно назвал директора советского завода «полномочным представителем социалистического государства и коммунистической партии», а одна советская женщина, с которой я познакомился, сказала, что ее муж, руководивший в прошлом заводом в Центральной России, на котором работало 12 тыс. человек, чувствовал себя как «удельный князь» в своих владениях. «Хотя номинально зарплата мужа составляла 450 рублей в месяц (600 долларов), — рассказывала женщина, — фактически он зарабатывал вдвое больше, так как регулярно получал множество разных вознаграждений. Кроме того, он бесплатно пользовался различными услугами со своего завода и ежемесячно получал специальные продовольственные талоны — тоже бесплатные — в закрытые распределители в Москве». Его семье была предоставлена прекрасная дешевая квартира со всеми удобствами, а в соседних совхозах семья могла за бесценок покупать мясо, яйца и другие продукты. Свой отпуск они проводили в пансионате Совета Министров за ничтожную плату и пользовались другими привилегиями, в число которых входила и прямая телефонная связь с Кремлем. «Когда мне случалось проходить по поселку, я со всех сторон слышала: «Это жена большого начальника»; люди были со мной лицемерно приветливы, льстивы», — говорила она. Словом, по сравнению с другими эта семья жила, как аристократы. Однако несмотря на все привилегии, эта женщина относилась к работе мужа как к кошмару и всячески отвращала сыновей от стремления к такой карьере. «Самым горячим месяцем», по ее выражению, был июль, потому что муж все свое время был занят попытками «сбить план», сражаясь в министерстве за более низкие плановые нормы для завода на следующий год. Женщина мне объяснила, что директору завода крайне важно не обнаружить истинную мощность предприятия и ни в коем случае не допустить перевыполнения текущих плановых норм более чем на 1–2 %, иначе на следующий год нормы будут очень резко повышены. «Мужа постоянно мучило опасение, — рассказывала она, — что главный инженер, который обычно считается на советских заводах «человеком от министерства», назначаемым сверху, независимо от желания директора, подкапывается под него».
Как и другие директора заводов, ее муж включал в платежные ведомости много лишних рабочих, чтобы всегда иметь в запасе достаточное количество людей, которые понадобятся, когда придется штурмовать план. Кроме того, это давало ему возможность направлять своих рабочих временно на другие заводы в обмен на нужное оборудование или услуги, потому что, как выразилась эта женщина, «нет ни одного директора завода, который бы преуспевал, действуя согласно инструкциям — это просто невозможно». Но не только план был постоянным серьезным источником беспокойства. Директору необходимо поддерживать хорошие отношения с местными партийными «шишками», а это означает, что он должен посылать рабочих своего предприятия в колхоз в пору жатвы, на строительство дорог и на другие местные объекты. Неважно, насколько раздутые платежные ведомости снижали производительность. «Директор завода знает, — сказала она, — что скорее наживет неприятности, если не угодит партийной верхушке, чем если снизится производительность завода.» В конечном счете, муж моей собеседницы лишился должности в начале 70-х годов не по экономическим, а именно по политическим причинам, как она утверждала.
Постоянным источником беспокойства были, по ее мнению, нескончаемые хлопоты, связанные со снабжением. Немало неприятностей причиняли кражи. Исчезали либо просто не поступали целые железнодорожные платформы с сырьем или деталями, но чаще всего затруднения возникали просто из-за срыва сроков поставок. «У нас дома телефон звонил всю ночь, — рассказывала она, — мужу сообщали: «Металл еще не прибыл из Сибири» или «Мы еще не получили деталей из Одессы». И так — все время. Правда, иногда директору завода удобно, что сырье поставляется с опозданием, так как он может использовать эти задержки как предлог для того, чтобы добиваться снижения плановых норм. Но это может удаться только в том случае, если не поставляется в срок основное сырье. Сырье, не являющееся основным, директору приходится «выбивать» самому. Это подтвердил и мой знакомый, советский журналист. Он случайно оказался в кабинете директора одного ленинградского завода, когда туда зашел начальник какого-то цеха и сообщил, что кончился лак для металла, и завод придется временно остановить. «Директор позвонил в обком партии, в промышленный отдел, — рассказывал мне журналист. — Почему именно туда? Потому что в конце месяца производится перераспределение дефицитных материалов. Существует определенная иерархия предприятий: на первом месте — военные заводы; на втором — предприятия тяжелой промышленности и на третьем месте — предприятия легкой промышленности (товаров широкого потребления). Все резервные материалы, скопившиеся на предприятиях легкой промышленности, изымаются и передаются предприятиям тяжелой промышленности. Поэтому директор и позвонил в обком партии с просьбой изъять лак для металла у какой-то фабрики, но он опоздал. В обкоме ему ответили: «Ничего не можем сделать. Кто-то уже украл лак». Было употреблено именно это слово — «украл». «Вы должны раздобыть лак для нашего завода, в противном случае мы не выполним план», — сказал директор. Но ему ответили: «Мы бы с радостью это сделали, но лак уже успел подцепить более важный завод. Вы опоздали. Надо было позвонить пораньше дня на два».