По рассказам Янова, Никита Хрущев намеревался воспользоваться некоторыми идеями Худенко для реформы советской системы сельского хозяйства, но в октябре 1964 г. был свергнут. Однако об усилиях Худенко было настолько мало известно, что для меня они оказались новостью, когда я услышал о них в Нью-Йорке от Янова. Худенко был идолом Янова, образцом для советских реформистов. «Мы считали, что система звеньев, особенно при подходе к ней Худенко, будет спасением для русского сельского хозяйства, — восторженно говорил Янов, написавший для советских газет и журналов много статей, посвященных сельскому хозяйству и ряду экономических проблем. — Мы считали, что эта система полностью изменит лицо России». После одного неудавшегося эксперимента в колхозе Худенко убедил директора какого-то совхоза позволить ему заняться большим участком краевой, неиспользуемой земли в степи, в окрестностях Акчи, в Казахстане. Он хотел проверить, окажется ли работа совхозников по системе звеньев более производительной, чем обычная. Взяв напрокат тракторы и заняв материалы для строительства жилья у этого совхоза, Худенко и шестьдесят отобранных им специалистов провели свой эксперимент в 1972 г. — ужасном году для сельского хозяйства в России.
«Идея Худенко состояла в том, что реализация его эксперимента на более широкой основе позволит соперничать с лучшими сельскохозяйственными предприятиями Америки и Западной Европы. И Худенко не только говорил об этом, но и доказал», — рассказывал мне Янов. К сожалению, эксперимент продолжался только один сезон, хотя уже и за это время стало ясно, что Худенко прав, но тогда… не правы все руководящие работники сельского хозяйства. Эксперимент закончился успешно. Худенко и его товарищи продемонстрировали на своем участке в 20 раз более высокую производительность труда, чем в соседних хозяйствах. Казахи были до такой степени довольны, что местный журналист написал о Худенко пьесу. Последний «предварительный» просмотр спектакля по этой пьесе состоялся для избранной публики 7 января 1973 г. На просмотре присутствовали не только цензоры, но и ряд реформистски настроенных журналистов и экономистов. «На следующий день Худенко был арестован и обвинен в попытке украсть 1000 рублей из государственных средств, — вспоминал Янов с горечью. — Это было сфабрикованное обвинение. Сельскохозяйственные власти в Москве были против его эксперимента».
Оказалось, что Худенко был ложно обвинен с помощью бюрократической уловки. Постановление о закрытии его экспериментального хозяйства в Акче было подписано министром сельского хозяйства в Алма-Ате, но Худенко заявил, что постановление незаконно, так как в подобных случаях требуется решение Совета Министров, и подал в суд, требуя выплатить зарплату за прошедшие 11 месяцев себе и своим 60 товарищам. Местный суд поддержал его иск, превысив при этом свои полномочия, о чем Худенко не знал. «Поэтому, когда он пришел с постановлением суда в банк за получением этих денег, — продолжал Янов, — он был арестован и обвинен в попытке получить государственные деньги по незаконным документам».
Согласно рассказу Янова, в процесс Худенко тайно вмешались высокопоставленные лица, и судья, которого до последней минуты считали настроенным к Худенко благожелательно, вынес ему и двум его ближайшим помощникам обвинительный приговор. Худенко был приговорен к шести годам тюрьмы. Хотя экономисты и ученые крупных институтов в Москве сочувствовали усилиям Худенко, а его друзья, такие, как Янов, пытались оказать ему поддержку, для защиты этого человека было сделано очень мало. Руководство отвергло его систему, которая поставила бы советское сельское хозяйство на более гибкую, прагматическую основу, и решило выдвинуть программу, предусматривающую еще бóльшую централизацию и индустриализацию для подъема советского сельского хозяйства. Худенко умер в тюрьме в 1974 г. в возрасте 62 лет.
IX. ЛЮДИ И ПРОИЗВОДСТВО
«Пока власти делают вид, что платят нам приличную зарплату, мы будем делать вид, что работаем».
«Темп работы не одинаков в течение месяца; он меняется каждые десять дней, — рассказывал мне Рашид, коренастый, смуглый человек, цеховой мастер из Узбекистана; он объяснял, как работают на Ташкентском заводе тракторных деталей. — Вы знаете слова: спячка, горячка и лихорадка?» Я знал буквальное значение этих слов, но не сразу сообразил, какое отношение они имеют к его заводу, и поэтому покачал головой. Рашид улыбнулся моей наивности и потер щеку мозолистой рукой. «Так мы называем декады — десятидневки, на которые делится месяц, — объяснил он. — Первая декада — время спячки, вторая — горячая пора, а в третью декаду работаем лихорадочно». Он помолчал, чтобы я мог осмыслить сказанное, затем продолжал: «На темп работы влияют также дни получки. Обычно она выдается дважды в месяц: один раз — между 15 и 20 числами и второй — в первых числах следующего месяца. В два-три последних дня перед получкой настроение предпраздничное, и работать никому не хочется. А два-три дня после получки — похмелье, надо опохмеляться».
Тот же рассказ с различными вариантами и прикрасами я слышал от многих; один из них — Иосиф, высокий, стройный человек средних лет, инженер из большого города на юге России, — рассказывал о заводах, на которых ему довелось работать. В продолжение рассказа он непрерывно курил, прикуривая одну сигарету от другой. Когда я слушал его рассказ о советских заводах, изготовляющих установки для кондиционирования воздуха и холодильные агрегаты, у меня было такое ощущение, будто я попал в советское Зазеркалье и обнаружил внутри системы советской промышленности целый мир, который казался почти пародией на официальную советскую экономику, функционирующую, как думают на Западе, с согласованностью монополистической системы при монолитной дисциплине.
То, что описывали Рашид и Иосиф, можно назвать «взятие штурмом». Подобная практика до такой степени присуща советской системе, что русские придумали экзотическое слово «
«Обычно в начале месяца производство практически парализовано после штурмовщины последних дней прошедшего месяца», — объяснял Иосиф. По его рассказу, в начале месяца рабочие совершенно неработоспособны не только из-за пьянства, но и потому, что большинство квалифицированных рабочих было вынуждено в дни штурмовщины много часов проработать сверхурочно. «Многим приходится работать по две смены в сутки, — рассказывал Иосиф, — и полный рабочий день по субботам и воскресеньям, которые обычно являются выходными днями. Что касается оплаты за сверхурочную работу, то начальство не имеет на это права, так как фонд зарплаты ограничен, и органы финансовой инспекции строго контролируют платежные ведомости. Иногда, если рабочим уж очень дорожат, ему могут предоставить «отгулы» в полуторном или даже двойном размере. Но в любом случае рабочие обязаны отработать эти сверхурочные дни («черные субботы», как их повсюду называют) без какой бы то ни было дополнительной оплаты. Так что обычно в начале месяца многие рабочие в отгуле, и производство парализовано. Однако и без этого заводы не могли бы работать на полную мощность из-за недостатка многих материалов и деталей, необходимых для производства, — продолжал Иосиф, — Несмотря на план и формально жесткие сроки поставок, поставщики не выполняют плана и не придерживаются установленных сроков. Так что производственные предприятия не могут работать ритмично. Обычно такое положение, когда не хватает узлов и деталей, продолжается примерно до 10 или 12 числа месяца. Некоторые изделия можно было бы собрать почти полностью, но для них не хватает определенных деталей. Из-за этого большое количество изделий не может быть отправлено и скапливается на складах. Так продолжается до 20 числа месяца. Наконец, наступает третья декада (с 20 по 30 число месяца). Если к 20 числу поступают абсолютно все недостававшие материалы и детали, то это — удачный месяц. Когда все, наконец, получено, можно начинать «штурмовать» план. Незамедлительно начинают работу одновременно на многих участках». Иосиф говорил об этом как о чем-то само собой разумеющемся, давая понять, что такое положение дел обычно для советской промышленности, а не является особенностью только тех заводов, на которых он работал, или сезонными особенностями, хотя декабрь как последний месяц года все равно остается самым трудным. «В других странах производственные предприятия работают в обычном темпе в течение всего месяца, — заметил Иосиф, — но у нас они могут начать нормально работать лишь с 15 или 20 числа, когда получены все материалы. Таким образом, за эти последние 10–15 дней приходится выполнять около 80 % плана (нормы). В эти дни уже никто не думает о качестве. Главное — количество продукции. Некоторые рабочие занимаются завершением сборки изделий, которые не были закончены и хранились на складах. Часто сборка некоторых изделий завершается уже не в цехах, а на открытом воздухе, поэтому в изделия может попасть вода, грязь, пыль, что, конечно, снижает их качество и уменьшает срок службы. Все это известно каждому — ведь работают все. Поэтому, естественно, когда человек покупает бытовой прибор, он старается выбрать такой, на паспорте которого значится дата выпуска до 15 числа месяца, а не после 15 (на этикетках советских товаров указывается дата изготовления). Если изделие выпущено до 15 числа, оно, очевидно, изготовлялось не в спешке, и покупатель думает: «Наверно, будет работать». Если изделие было изготовлено после 15, немало шансов на то, что оно довольно быстро сломается».
Некоторые из других моих собеседников были менее осторожными, чем Иосиф, который как человек, связанный с техникой, имел, возможно, более строгие критерии. Эти люди считали, что купить изделие, изготовленное даже 20 числа, — не слишком большой риск. Однако независимо от вида товара совет, который прямо дала одна москвичка средних лет и который я слышал от многих других, гласил: «Никогда не покупайте вещь, которая была сделана после двадцатого». Ее муж кивнул в знак согласия и с характерным русским юмором, в котором всегда звучит смех сквозь слезы, стал рассказывать свой любимый анекдот о штурмовщине. Речь шла о злополучном советском рабочем, который умер и оказался в чистилище перед чиновником; чиновник обратился к нему в высокопарном покровительственном тоне советских бюрократов: «Ваши моральные качества не позволяют пустить вас в рай. Ваши документы не приведены в надлежащий порядок, и мы не можем их принять. Вам остается лишь отправиться в ад. Мой долг поставить вас в известность, что в аду есть два сектора — капиталистический и социалистический. Можете выбирать». Рабочий спросил, какая между ними разница.
— В капиталистическом аду в течение всего месяца каждый день вам будут вгонять гвоздь в зад, — грубо ответствовал чиновник.
— А в социалистическом аду то же самое?
— Социалистический ад — это совсем другое дело, товарищ, — сообщил чиновник. — Дьявол там все время напивается и постоянно не хватает гвоздей.
— Ну, тогда я, пожалуй, выберу социалистический ад, — сказал новоприбывший, просветлев.
— Пожалуйста, это ваше право, — подтвердил чиновник, — но мой долг предупредить вас, что и там все равно вгонят положенные 30 гвоздей, но в последние пять дней месяца.
В этом непочтительном отношении к особенностям функционирования советской экономики чувствуется то проникновение в русскую действительность, которое побудило Достоевского изобразить его родную страну как величественный, универсальный, упорядоченный хаос. Как бы то ни было, советская экономика очень далека от того представления о ней, которое получают туристы с Запада во время организованных экскурсий на советские промышленные предприятия, специально приукрашенные для таких визитов, или из непосредственной телевизионной передачи о стыковке советского космического корабля «Союз» с американским «Аполлоном», как будто бы убеждающей в совершенстве советской техники, или из постоянных заявлений о перевыполнении пятилетних планов, которыми Кремль бахвалится на весь мир.
Пятилетний план предлагается советскими марксистами как ключ к научной организации труда и рациональному использованию ресурсов, как надежное средство для достижения максимального роста производства и повышения производительности — поистине утопический способ обеспечения согласованного функционирования второй по мощности экономики в мире! План — это что-то вроде основного закона страны. «Выполним план!» — самое распространенное советское заклинание. Официально к плану относятся с почти мистическим благоговением, как если бы ему была присуща какая-то сверхъестественная способность поднимать деятельность людей на высший уровень, на котором уже не действуют человеческие слабости. Именно пятилетним планам, принятым впервые Сталиным в 1928 г. с целью ускорить индустриализацию, официально приписывается заслуга увеличения советского производства в 50 раз за период 1913–1973 гг. и создания основы советской экономики. Действительно, за шесть десятилетий Москва превратила отсталую, хотя и начавшую развиваться страну, в индустриальную державу. Была построена крупнейшая в мире система гидроэлектростанций, открыты несметные минеральные богатства Сибири, построены атомные ледоколы, космические корабли и автоматические станции для исследования Луны, а по таким основным показателям уровня промышленного развития, как выплавка стали, производство цемента и добыча нефти, Россия даже превзошла Америку. Но план, как завуалированно отмечали некоторые советские критики, едва ли обеспечил плавное и точное функционирование советской экономики. Наряду с впечатляющими достижениями, именно план обусловил и отсутствие гибкости, и немалые потери, и однобокое развитие советской промышленности. В некоторых отношениях система советской экономики представляется не столько плановой системой, сколько системой, направленной на выполнение некоторых основных заданий, выдвигаемых Кремлем на первое место, и на мобилизацию усилий масс для осуществления этих заданий (как и многие другие иностранцы, я, например, не имел понятия о том, насколько советское руководство преуспело в приобщении населения к труду: в 1970 г. количество работающих в России составляло 122 млн. человек, тогда как в Америке — только 85 млн. включая безработных).
Используя систему планов, советское руководство вложило огромные средства в тяжелую и военную промышленность, науку, добывая эти средства, особенно в период резкого подъема в эпоху Сталина, главным образом, за счет тяжелых лишений, которые терпели простые советские люди. Как заметил один западный специалист, Сталин «оставил своим наследникам мощную промышленность и одновременно неэффективную экономику»[35]. Его приверженность к централизованному плану, возможно, была более оправдана в период становления и крутого подъема экономики, чем в настоящее время, когда перед советской экономикой стоят более сложные проблемы модернизации. Темпы роста советского промышленного производства снизились в 70-х годах, хотя западные специалисты все еще полагают, что советская экономика в 1968–1974 гг. развивалась в среднем вдвое быстрее, чем американская[36]. Благодаря управлению экономикой и централизованной системе ценообразования, русские избежали тех последовательно сменявшихся экономических бумов и депрессий, а также инфляций, выражающихся двузначными цифрами, которые сотрясали экономику Запада. Нисколько не озабоченные серьезными соображениями о загрязнении окружающей среды или о разумности максимального увеличения промышленного производства, что волнует сейчас западных лидеров, советские официальные лица, начиная с Брежнева и кончая каким-нибудь секретарем сельской партийной организации, приводят трескучие цифры роста объемов производства и выполнения плановых заданий с какой-то слепой убежденностью в абсолютно магической силе роста производственных мощностей, убежденностью, выраженной с таким энтузиазмом Марксом и непоколебленной в России с XIX века. Они с гордостью заявляют, что грандиозные промышленные конгломераты могли быть построены, как всем известно, только благодаря всемогущей силе плана, позволяющего сосредоточить огромные ресурсы для реализации проектов первостепенной важности. К числу таких объектов относят Камский завод грузовых автомобилей — типичный пример ударной советской новостройки, самый эффектный объект пятилетнего плана 1971–1975 гг.