Не тратя времени на то, чтобы надеть пальто, я выбежал из главного входа, чтобы приветствовать тех, кого мы так долго ждали. Я поспешил к центральным воротам и прокричал несколько приветственных слов от имени Думы. Когда отряд преображенцев собрался вокруг меня смущенной толпой, из ворот вслед за мной выбежали Чхеидзе, Скобелев и несколько других депутатов.
После того как Чхеидзе сказал свое приветствие, я пригласил солдат следовать за мной в здание Думы, чтобы разоружить охрану и оборонять здание в случае нападения войск, верных правительству. Солдаты немедленно построились в шеренги и двинулись следом за мной. Через главный вход дворца мы прошли прямо в караульное помещение. Я опасался, что придется применить силу, чтобы удалить охрану, но та, видимо, сбежала незадолго до того. Я передал командование какому-то унтер-офицеру, объяснив ему, где следует расставить часовых.
Вернувшись в Екатерининский зал, я обратился к толпе, заполнившей здание. Эти люди, пришедшие со всех концов города, отныне не имели ни малейших сомнений в реальности революции. Они хотели знать, как мы собираемся поступить со сторонниками царского режима, и требовали для них суровых наказаний. Я сказал, что самых опасных из них поместят под арест, но что толпа ни при каких обстоятельствах не должна сама вершить правосудие. Я требовал избегать кровопролития. На вопрос, кого следует арестовать первым, я ответил – Щегловитова, бывшего министра юстиции и председателя Государственного совета. Я приказал немедленно доставить его сюда. Оказалось, что некоторые из солдат Преображенского и Волынского полков уже отправились за Протопоповым, но тому удалось улизнуть. Однако в 4 часа мне сообщили, что Щегловитов задержан и доставлен в Думу. Депутаты были этим сильно обеспокоены, и умеренные требовали от Родзянко, чтобы Щегловитова освободили, поскольку тот, как председатель законодательного органа, обладал личным иммунитетом.
Я отправился к Щегловитову и нашел его под стражей наскоро созданной охраны, в окружении толпы людей. Там же присутствовали Родзянко и некоторые другие депутаты. Я увидел, что Родзянко дружелюбно приветствует Щегловитова и приглашает его в свой кабинет в качестве «гостя». Я поспешно встал между ними и сказал Родзянко:
– Нет, Щегловитов – не гость, и я не позволю его освободить.
Обратившись к Щегловитову, я спросил:
– Вы – Иван Григорьевич Щегловитов?
– Да.
– Прошу вас следовать за мной. Вы арестованы. Я гарантирую вам безопасность.
Все расступились. Родзянко и его друзья в изрядном смущении вернулись в свои кабинеты, а я отвел арестованного в министерские апартаменты, известные как Правительственный павильон.
Это был отдельный флигель, состоявший из нескольких комфортабельных комнат, соединенных полукруглой галереей с главным зданием Думы. Эти комнаты предназначались для министров, приехавших выступать в Думе. Поскольку павильон не считался помещением Думы, он находился в юрисдикции правительства, имел собственный штат слуг, и депутатам не дозволялось входить туда без разрешения. Превратив его во временное место заключения, мы избежали превращения помещений Думы в тюрьму, а члены правительства могли там находиться под стражей в собственных апартаментах. Вскоре к Щегловитову присоединились Протопопов, Сухомлинов и целая плеяда светил прежнего бюрократического мира.
К 3 часам дня Думу было не узнать. Ее заполняли гражданские и солдаты. Со всех сторон к нам обращались за приказами и за советами. Только что созданный Временный комитет был вынужден взять на себя исполнительную власть. Мы походили на армейский Генштаб во время сражения: поля боя мы не видели, но о том, что там происходит, узнавали из донесений, телефонных сообщений и свидетельств очевидцев. Хотя мы не знали о событиях во всех подробностях, общая картина складывалась вполне четкая. Сообщения поступали с ошеломляющей быстротой. Сотни людей требовали внимания, давали советы и предлагали свои услуги. Вокруг царило возбуждение, граничившее с истерией. Нельзя было терять голову, так как потеря драгоценного времени или недостаток уверенности с нашей стороны могли обернуться катастрофой. Приходилось на месте решать, что отвечать, что приказывать, кого похвалить, а кого отчитать, куда послать войска и подкрепления, где найти помещение для сотен арестованных, как наилучшим образом воспользоваться услугами компетентных людей и, между прочим, как накормить и приютить сотни людей, скопившихся в Думе. Помимо всего этого, следовало подумать о формировании нового правительства и о выработке программы, приемлемой для всех партий. В то же время нельзя было упускать из виду события за пределами Петрограда, особенно в Ставке и в царском поезде.
Кажется, было около 4 часов, когда пришли какие-то люди, подыскивающие в Таврическом дворце место для только что созданного Совета рабочих депутатов. С согласия Родзянко им передали кабинет № 13, и они немедленно провели там первое заседание. Естественно, представители рабочих были выбраны более-менее случайным образом, поскольку не имелось никакой возможности в такое короткое время организовать настоящие выборы. Совет избрал временный Исполнительный комитет; его председателем стал Чхеидзе, а я и Скобелев – вице-председателями. О своем избрании я узнал лишь задним числом, так как не присутствовал на заседании. В дальнейшем я редко посещал заседания Совета и его Исполкома. С самого начала мои отношения с руководителями Совета оказались напряженными. Их крайне раздражало мое неизменно оппозиционное отношение к тому теоретическому социализму, который они пытались навязать революции. Впрочем, таким Исполком был только в первые недели. Впоследствии и он, и Совет в целом изменились в лучшую сторону.
Но единственным центром власти в масштабах страны оставалась Дума. Ее Временный комитет действовал без всяких понуканий со стороны крайних левых; он встал во главе революции просто потому, что настало время. В сущности, первым сообщением, переданным на фронт, стал отчет о событиях в Думе, и революция успешно развивалась главным образом благодаря тому, что все солдаты полевой армии и их командиры с самого начала приветствовали перемены. Люди на фронте осознавали всю тяжесть положения, а авторитет Думы был особенно высок именно в их глазах.
К исходу дня 27 февраля весь Петроград находился в руках восставших войск. Старый правительственный аппарат прекратил работу, а ряд зданий министерств и государственных учреждений был занят революционерами. Некоторые здания – такие как штаб охранки, полицейские участки и суды – были подожжены. Мы в Думе к тому времени создали центральный орган для управления войсками и восставшими. Порой стихия толпы принимала такой размах, что грозила захлестнуть нас всех, но затем ее напор стихал, давая несколько минут передышки. Таврический дворец едва не стонал и дрожал под ударами могучих людских волн. Снаружи он больше походил на военный лагерь, чем на законодательный орган. Повсюду громоздились ящики с патронами, ручные гранаты, пирамиды винтовок и пулеметы. В каждом уголке расположились солдаты, среди которых, к несчастью, было очень мало офицеров.
Из-за невозможности решить ключевые вопросы власти в дневное время, в водовороте людей, сообщений и событий, мы были вынуждены ждать до ночи, когда толпы рассеялись, а залы и коридоры опустели. Как только восстановилось спокойствие, в комнатах Временного комитета разгорелись бесчисленные дискуссии, совещания и бурные споры. Так, в ночной тишине, мы начали создавать контуры новой России.
В первую очередь перед нами вставала задача срочной организации обороны и руководства Петроградским гарнизоном. Однако в первый день в нашем распоряжении находилось очень мало офицеров и людей, достаточно сведущих в этом деле. Одним из первых шагов в тот вечер стало учреждение для этой цели Военной комиссии, в которую первоначально входили штатские лица, более-менее знакомые с военным делом, горстка офицеров и рядовых, а также я и Родзянко. В задачу этой комиссии входило руководство операциями против протопоповской полиции, которая по-прежнему оказывала вооруженное сопротивление силам революции.
Пока шло создание комиссии, в Думу прибыл 1-й пехотный резервный полк. Он стал первым подразделением, явившимся в полном составе, во главе с полковником и офицерами.
Впрочем, несмотря на крайнюю нехватку офицеров, мы сумели организовать оборону столицы, хотя полностью отдавали себе отчет, что серьезной атаки нам не выдержать и врагу достаточно двух-трех опытных полков, чтобы полностью овладеть городом. Однако прежнее правительство не располагало в Петрограде ни одним солдатом, готовым пойти против народа и Думы.
Мы в Думе понимали, что победа в наших руках, но не имели представления, какими силами старое правительство располагает за пределами столицы. Мы даже не знали, где находится это правительство и что оно предпринимает. Наконец, стало известно, что оно собралось в Мариинском дворце. Мы немедленно отправили отряд солдат с броневиками арестовать его в полном составе, но отряд в полночь вернулся – подойти к дворцу ему не позволил ружейный огонь. Впоследствии нам донесли, что члены бывшего правительства укрываются в Адмиралтействе под охраной войск и артиллерии из Гатчины. В другом сообщении говорилось, что царские войска подходят из Финляндии, и мы поспешно организовали оборону на Выборгской стороне города, вдоль железнодорожной линии на Финляндию.