Стихийное революционное движение перекинулось из Петрограда на фронт, и в 10 часов утра 2 марта генерал Алексеев связался с командующими всех фронтов, а также Балтийского и Черноморского флотов и предложил им в свете катастрофической ситуации призвать царя сохранить монархию путем отречения в пользу наследника Алексея и назначения великого князя Михаила регентом. Командующие, и в первую очередь великий князь Николай Николаевич, подчинились с поразительной готовностью.
В 2.30 пополудни Алексеев передал эти послания царю, который почти немедленно объявил о своем отречении. Но царь отрекался не только от своего имени, но и от имени сына, провозгласив преемником своего брата Михаила. Одновременно он назначил князя Львова председателем Совета министров, а великого князя Николая Николаевича – главнокомандующим русскими армиями. Но помимо ближайших помощников, никто в России ничего не знал об этом решении Николая II.
Первые известия от Гучкова и Шульгина об этом неожиданном поступке царя были получены только на заседании нового правительства и членов Временного комитета вечером 3 марта. После этого заявления мгновенно настала тишина, а затем Родзянко сказал:
– Воцарение великого князя Михаила невозможно.
Никто из членов Временного комитета не возражал. Казалось, что собравшиеся настроены единодушно.
Сперва Родзянко, а затем многие другие выступили с аргументацией о том, почему великий князь не может быть царем. Например, утверждалось, что он никогда не проявлял интереса к государственным делам, что он состоит в морганатическом браке с женщиной, известной своими политическими интригами, что в критический момент, когда великий князь мог бы спасти положение[65], он проявил полное безволие и т. д.
Выслушивая эти несущественные аргументы, я понял, что сами по себе они не имеют никакого значения. Дело было в том, что ораторы инстинктивно понимали – на этом этапе революции неприемлем уже
Со своим обычным упорством он заявил, что главное – не кандидатура нового царя, а то, что царь необходим. Дума не собирается провозглашать республику, ей только нужна новая фигура на троне. Далее Милюков сказал, что, по его мнению, Дума, тесно сотрудничая с новым царем, сможет утихомирить бушующую бурю. Россия в этот решающий момент своей истории не может обойтись без монарха. Милюков требовал предпринять все необходимые шаги, чтобы без дальнейших проволочек утвердить кандидатуру нового царя.
Шингарев попытался поддержать Милюкова, к чему его обязывала тесная дружба с лидером своей партии, но его аргументы прозвучали слабо и неубедительно.
Однако время истекало; уже занимался новый день, а выход так и не был найден. В первую очередь требовалось пресечь издание манифеста об отречении в пользу брата царя до тех пор, пока совещание не примет окончательное решение.
С общего согласия совещание временно отложили. Родзянко отправился в Военное министерство, имевшее прямую связь со Ставкой, и связался с генералом Алексеевым, сообщившим ему, что акт об отречении уже распространяется в войсках. Родзянко приказал Алексееву немедленно прекратить оглашение акта. Алексеев отдал приказ, но на отдельных участках фронта солдаты уже получили известие об отречении и присягали новому монарху. Я упоминаю об этом эпизоде, потому что он привел к ряду неприятных осложнений в паре воинских частей, где солдаты заподозрили интригу со стороны генералов.
Когда Родзянко вернулся из министерства, мы решили отправиться к великому князю, который после возвращения из Гатчины жил у княгини Путятиной в доме № 12 по Миллионной, и уведомить его о ночных событиях. Было шесть утра, и никто не решался беспокоить великого князя в такой ранний час. Однако в тот момент соблюдение этикета казалось неуместным, поэтому я сам позвонил домой княгине. Должно быть, там все были на ногах, так как на звонок немедленно ответил близкий друг и личный секретарь великого князя – некий англичанин Джонсон. Я объяснил ситуацию и спросил, готов ли великий князь встретиться с нами утром между 11 и 12 часами. Несколько минут спустя мне дали утвердительный ответ.
Во время дискуссии о том, какой позиции следует придерживаться при разговоре с великим князем, большинство выступало за то, чтобы от нашего имени говорили Родзянко и князь Львов, а прочие присутствовали бы как наблюдатели.
Однако, как я и ожидал, Милюков возражал, заявляя, что он и как политик, и как частное лицо имеет право в такой важный момент русской истории донести до великого князя свои взгляды.
После недолгого спора, взяв за основу мое предложение, решили дать Милюкову столько времени, сколько он сочтет нужным для того, чтобы ознакомить великого князя со своим мнением.
В 11 часов утра 4 марта мы встретились с великим князем Михаилом. Родзянко и Львов открыли встречу, кратко изложив мнение большинства. После этого Милюков, выступая очень долго и призвав на помощь все свое красноречие, пытался убедить великого князя занять трон. К явной досаде великого князя Милюков тянул время в надежде, что Гучков и Шульгин, разделявшие его взгляды, успеют вернуться из Пскова и поддержат его. Его замысел удался, потому что те действительно прибыли к концу его речи. Но когда их попросили высказаться, немногословный Гучков сказал только: «Я полностью поддерживаю мнение Милюкова», а Шульгин вовсе промолчал[66].
Ненадолго настала тишина, после чего великий князь сказал, что хотел бы наедине посовещаться с двумя из присутствующих. Председатель Думы немного растерялся и, бросив на меня взгляд, ответил, что это невозможно, так как все мы решили участвовать во встрече как единое целое. Я же полагал, что, поскольку брату царя предстоит принять столь важное решение, мы не должны отказывать ему в этой просьбе, поэтому так и сказал. Таким-то образом я и «повлиял» на выбор великого князя.
Снова наступило молчание. От того, каких людей выберет великий князь, зависело его решение. Он попросил выйти с ним в соседнюю комнату Львова и Родзянко.
Когда они вернулись, великий князь Михаил объявил, что взойдет на престол лишь по просьбе Учредительного собрания, которое обязалось созвать Временное правительство.
Так вопрос решился. Монархия и династия остались в прошлом. С того момента Россия фактически стала республикой и вся власть – верховная, исполнительная и законодательная – вплоть до созыва Учредительного собрания оказалась в руках Временного правительства.