Модель динамики спроса в условиях экономики дефицита на рынке религии

Согласно Я. Корнай [Kornai 1980; Корнай 2000], в условиях экономики дефицита ключевым образом формирует поведение потребителя дефицит предложения: «Люди, живущие в экономике дефицита, изо дня в день ощущают, что покупатель брошен на милость продавца» [Корнай 2000:273]. Корнай разработал теорию экономики дефицита, чтобы показать, как функционирует экономика социалистической системы при коммунистическом режиме. Люди, жившие в дореформенном Китае или в других социалистических странах, могут засвидетельствовать, что приобретение товаров для них было процессом, полным фрустрации и мучений. В анекдотах постоянно обыгрывалось самое распространенное на устах продавцов слово «мэйю» («нету»), и обрисовывалась ситуация, когда люди инстинктивно становились в очередь прежде, чем узнавали, что, собственно, «дают» на другом ее конце. Однако, несмотря на фрустрацию, потребитель различными способами адаптируется к дефициту. «Дефицит является источником неблагополучия и неудобства потребителей. Часто им приходится ждать предложения, становиться в очередь, и часто они вынуждены довольствоваться товарами, которые очень отличны от тех, которые им были желательны» [Kornai 1979: 802].[59] Это краткое замечание Корнай может послужить отправной точкой более систематического анализа динамики рынка потребителя религии.

Следуя за Корнай, рассмотрим пример домохозяйки, намеревающейся купить говядину. «Если ей не повезет сразу, то процесс покупки растянется и поставит ее перед необходимостью принятия целого ряда решений» [Корнай 2000:257]. Когда желаемый товар – говядина – доступен, поведение потребителя самоочевидно: он покупает этот товар или становится за ним в очередь, если рядом с ним много других покупателей. Если желаемый товар не имеется в наличии непосредственно в этом месте, домохозяйка может приступить к поиску говядины в других магазинах. Поиск завершится, если она найдет желаемый товар. Но она также может избрать альтернативы поиску: замену, например, приобретение свинины вместо говядины, или отказ от покупки, то есть подавление желания потребления говядины. Если желаемый товар – продукт ежедневного питания, с течением времени на смену замене и подавлению, скорее всего, придет другое поведение. Домохозяйка может снова обратиться к поиску и покупке, если прежде желаемые товары становятся доступны. Применяя эти понятия к поведению потребителей в экономике дефицита на рынке религии при коммунистическом режиме, мы, вероятно, увидим то же самое: как люди встают в очередь, ищут, подавляют спрос и экспериментируют с субститутами религии (см. рис. 6.1).

Рис. 6.1. Динамика предложения в религиозной экономике дефицита

Корнай не идет дальше в анализе поведения потребителя на макроуровне, обращая вместо этого внимание на производителей, в особенности на «мягкие бюджетные ограничения» производителей в условиях экономики дефицита. Изучение предложения в экономике дефицита, несомненно, важно. Однако там, где спрос хронически превышает предложение, изменение спроса является главной движущей силой во взаимодействии спроса и предложения в условиях регуляций. Поэтому настоящая глава рассматривает динамику спроса на рынке религий в китайской экономике дефицита.

Динамика спроса – главенствующая характеристика дефицитной экономики религии. В исторической перспективе именно постоянный спрос на религию вынудил коммунистов отказаться от продиктованных идеологией мер по ее искоренению, как показано выше в главе 4. Когда в эпоху реформ был установлен режим частичной толерантности к религии, спрос на нее постоянно увеличивался, превосходя регулируемое правительством предложение. Возрастающий «чрезмерный спрос» на религию, по-видимому, застал ведомства центрального планирования и администраторов регуляций врасплох. У них не было никакой  теории, которая предсказывала бы такое явление, поскольку ни идеологическая ортодоксия, то есть марксизм-ленинизм-маоизм, ни другие теории секуляризации, с которыми были знакомы китайские теоретики коммунизма, не считали возможным рост спроса на религию в модернизирующемся обществе. Даже экономический подход Родни Старка и его соавторов, который они сами справедливо называли «объяснением предложения», во многом игнорировал потребителя, крайне упрощенно предполагая стабильность спроса.

Партийное государство приложило немало усилий для устранения религии из общества, но они оказались тщетными, и религия выжила. В Китае эпохи реформ регуляции религии оставались жесткими. Однако даже они не достигли своей цели, которая заключалась в обеспечении низкого уровня религиозности в обществе. Вместо этого, как показывает глава 5, появилось три рынка религии, на которых большая часть религиозной активности протекает в подполье или в двусмысленных с точки зрения закона сферах. Посмотрим, что происходит со спросом на религию в условиях регуляций.

Провал политики искоренения

Запрет на религию вступил в силу в 1966 году на пике «культурной революции», когда все места религиозного поклонения были закрыты, многие храмы и церкви снесены, когда сжигались религиозные писания, статуи богов и прочие религиозные артефакты уничтожались, а верующих принуждали публично отрекаться от веры, а за отказ посылали в лагеря лаогайин (исправительно-трудовые лагеря, буквально «лагеря перевоспитания/ изменения через труд»).

Знаменательно, что именно меры по искоренению религии государством порождали мучеников и живых героев, вдохновлявших других верующих. Среди десятков тысяч несломленных религиозных людей более всего известны католические и протестантские лидеры: католический епископ Шанхая Гун Пиньмэй (1901-2000), находившийся в заключении с 1955 по 1985 год, а потом изгнанный в США; протестантский пастор Ван Миндао (1900-1991) из Пекина, проведший в тюрьме годы с 1955-го по 1979-й; Ни Тэшэн (1903-1972, широко известный под псевдонимом Вочман Ни[60]), основатель христианской группы «Малое стадо», попавший в тюрьму в 1952 году и умерший там в 1972 году; Юань Сянчэнь (1914-2005) из Пекина, заключенный с 1957 по 1979 год; Линь Сяньгао (С. Лэмб, род. 1924[61]) из Гуанчжоу – с 1955 по 1978 год. Некоторые из них, например Лэмб и Юань, выжили в тюрьме и лагерях, став самыми известными лидерами движения протестантской «домашней церкви» в 1980-е 一 1990-е годы [Aikman 2003].

В годы запрета на религию некоторые группы христиан сумели организовывать тайные религиозные собрания в частных домах или на открытом воздухе [Lambert 1999; Aikman 2003; Huang, Yang 2005]. В главе 5 упоминалось, как в приморском городе Вэньчжоу группа христиан не прерывала богослужения даже в ходе «культурной революции»; их встречи проводились в горах по ночам. Христиане во многих других регионах также практиковали втайне. Монах буддийского монастыря Шаолинь в провинции Хэнань рассказывал, что более двенадцати монахов отказались возвращаться во время «культурной революции» в родные деревни. Они остались на территории храма и учредили сельскохозяйственную «народную коммуну» ^жэньминь гуншэ но втайне продолжали практиковать медитацию и чтение сутр. Я также слышал и читал множество рассказов о христианах, которые и в тюрьме долгие годы не отрекались от веры. Несмотря на интенсивность мер по искоренению религии, эта политика провалилась.

Когда стало очевидным, что религию нельзя изгнать из умов и сердец народа в ближайшем будущем, прагматичный Дэн Сяопин дал КПК установку на смену курса. Чтобы мобилизовать нацию для экономической реформы и экономического развития, руководство КПК согласилось уступить спросу на религию, хотя эта уступка предполагала строгое государственное регулирование. С 1979 года для религиозной деятельности было открыто ограниченное число храмов, мечетей и церквей. В 1982 году КПК издала Документ № 19 «Основные взгляды и основная политика по религиозному вопросу в период социализма в Китае», который установил ограниченную толерантность к пяти религиям и заложил основы текущей религиозной политики. Тем не менее, в Документе № 19 с удовлетворением констатировалось снижение процента верующих среди китайцев. Таким образом, по сути произошел лишь сдвиг позиций власти от воинствующего атеизма к атеизму просвещенному, хотя религиозная политика по-прежнему прочно стоит на фундаменте атеизма.

Подавление спроса

В самом деле, политика искоренения провалилась только в том смысле, что стойкие верующие пережили самые жестокие репрессивные кампании. Однако, хотя спрос на религию в Китае никогда не исчезал полностью, его интенсивность действительно была сведена до мизерного уровня.

Спрос на религию трудно измерить, поскольку некоторые индивиды могут скрытно иметь религиозные верования и молиться приватно, не вынося свою религию в публичное пространство и не участвуя в коллективной религиозной деятельности. Чтобы оставаться в рамках эмпирического исследования, мы можем принять в качестве критерия наличия религиозного спроса выраженный интерес к религии и практику религии – то, что можно счесть активным спросом. По сравнению с другими обществами, в Китае процент людей, которые заявляют о своих религиозных убеждениях и практиках открыто, остается крайне мал. Согласно исследованиям World Values Surveys [European Values Study Group 2004], общий уровень религиозности в Китайской Народной Республике – самый низкий среди всех стран, включенных в опрос (см. таблицу 6.1). В опросах 2000 года, когда в них впервые включили Китай, только 13,7 % из китайской выборки (N = 1000) заявили, что являются «религиозными», а 6,0 % 一 что «являются последователями религии»; это самые низкие показатели среди 67 охваченных исследованием стран. По данным позициям средний показатель для всех стран – соответственно 77,7 и 67,0 %. В то же время 88,9 % китайцев заявили, что никогда или практически никогда не посещали религиозные службы, при среднем показателе 22,7 %; 24,0 % китайцев заявили, что являются убежденными атеистами, при среднем показателе 4,2 %.

Кто-то может предположить, что китайцы всегда были нерелигиозным народом, но такое спекулятивное утверждение противоречит эмпирическим наблюдениям. На протяжении десятилетий господствовал тезис, что китайское население в целом никогда не было религиозным. Ху Ши, один из наиболее влиятельных китайских интеллектуалов двадцатого века, утверждал, что «Китай – это страна без религии, а китайцы – народ, не скованный религиозными суевериями»[62]. Многие китайские ученые и западные китаисты разделяют этот взгляд[63]. Однако он скорее свойствен кабинетным ученым и теологам, читающим тексты, а не наблюдающим непосредственно жизнь людей. Антропологи и социологи, проводившие исследования в Китае, приводили совершенно другую картину: «На всей огромной территории Китая [до 1949 года] не было ни уголка, где не стояло бы храма, молельни, алтаря или не было мест поклонения другого рода, зримо являвших силу и влияние религии в китайском обществе» [Yang 1961: 6].

Ценность опросов World Values Surveys также может быть подвергнута сомнению. Естественно, в подобных кросс-национальных исследованиях проблему представляют собой языковой барьер и трудности перевода. Насколько адекватно были вопросы переведены на китайский? Можно ли вообще перевести религиозные термины на другой язык, не исказив их значения так, что они становятся полностью непригодны для диалога? Эти вопросы могут быть вполне серьезны, однако даже их серьезность не позволяет подтвердить спекулятивное заключение о вечной нерелигиозности китайцев. В 1995 году World Values Surveys проводила свои исследования на Тайване, где живут китайцы, у которых с точки зрения культуры и языка много общего с континентальным Китаем. Отвечая на тот же ряд вопросов, тайванцы показали куда более высокий уровень религиозности, который приближается к средним показателям опросов в других странах (см. крайнюю правую колонку в таблице 6.1). Огромное различие между данными по материковому Китаю и Тайваню нельзя объяснить погрешностями в методологии исследования. Высокую религиозность на Тайване также нельзя объяснить культурными различиями – в данном случае различия носят не культурный, а политический характер.

Конечно, возможно, что респонденты из КНР не желали афишировать свои истинные взгляды на религию, особенно учитывая, что она подавляется государством и не одобряется обществом. Если дело обстоит так, то это является указанием на важность социально-политических факторов в подавлении активного спроса на религию[64].

Недавний опрос, посвященный духовной жизни Китая, проведенный компанией «Хорайзон» (Horizon Research Consultancy Group), тоже выявил низкий уровень религиозности в китайском обществе [Yuan 2011]. В то же время наблюдатели и исследователи замечают, что большинство китайских иммигрантов и обучающихся в США студентов проявляют к религии равнодушие, хотя значительная их часть, возможно, одна треть, обратилась в христианство. Хотя данные количественных исследований этого вопроса пока недоступны, именно такое впечатление складывается у меня после многолетней полевой работы и разделяется рядом других исследователей, изучавших китайских иммигрантов и студентов в Соединенных Штатах[65].