Книги

Религия в Китае. Выживание и возрождение при коммунистическом режиме

22
18
20
22
24
26
28
30

Помимо народной религиозности местной общины, распространены также такие народные верования и индивидуальные практики, как гаданиия (суанъгуа), физиогномика (сянмянь), глифомантия (цзцзы, разбор частей иероглифов), фэншуй и тому подобные. Они стали широко популярны в эпоху реформ. Согласно докладу, опубликованному в журнале «Религии в Китае», официальном издании Государственного управления по делам религий, около 5 млн человек в середине 1990-х годов зарабатывали себе на жизнь предсказанием [Wen 1997]. Во многих городах есть свои «улицы предсказателей», на которых где работают десятки подобных специалистов. Забавно, что нередко подобные улицы примыкают непосредственно к университетским кампусам. Исследование, проведенное сотрудником Государственной административной академии Китая, показало, что большинство даже членов Коммунистической партии и правительственных чиновников среднего звена верят в какое-то из этих «суеверий»[72]. В строгом смысле, такие «предрассудки» (мисинь) в большей степени относятся к магии, чем к религии. Тем не менее они включают в себя веру в сверхъестественное и в некоторой степени отвечают потребностям людей в подобной вере.

По сравнению с вынужденной заменой в виде коммунистической идеологии, отвергающей сверхъестественное, квазирелигиозные и даже псевдорелигиозные практики могут оказаться более удовлетворительны. Однако распространенная практика подобных неинституциональных духовных верований является симптомом экономики дефицита на рынке религий в условиях прошлого и настоящего жесткого регулирования со стороны государства. Когда институциональные религии оказываются более доступными, обратиться к конвенционной религии людям, практиковавшим различные виды альтернативной духовности, может оказаться проще, чем искренним атеистам. В историях об обращении в буддизм, которые публикуются в буддийских журналах, часто сообщается, что практика цигун провоцирует интерес к буддизму. Например, почтенный учитель Цзин Хуэй, президент буддийской ассоциации провинции Хэбэй, заявил, что в Китае «многие люди начинают учиться чань[-буддизму], потому что до этого занимались цигуном»[73]. Несколько моих давних знакомых прошли целый ряд духовных метаморфоз, начиная свой путь как убежденные последователи коммунистического атеизма, затем начиная практиковать цигун, примыкая к Фалуньгун и, наконец, проходя крещение в христианской церкви. Очевидно, что практика народной религии или цигун облегчает путь к вступлению в ряды более конвенционных религий. Это не значит, что на свободном рынке религий все представители народной религии обязательно примкнут к институциональным формам религии. Этого не произойдет, поскольку вкусы и предпочтения очень различны и могут оказаться относительно устойчивыми в распределении по различным группам людей. Жуки могут войти в стандартное меню, даже когда прекратится голод, а практика альтернативной духовности может оказаться естественной для некоторых людей, особенно когда такая духовность на протяжении долгого времени подпитывалась различными культурными и политическими силами в обществе.

Духовное пробуждение

Замена не может функционировать вечно. Подавлять активный спрос 一 не значит упразднить потребность, которая уходит в латентное состояние или скрывается в частной жизни. Как только религия опять оказывается доступна, латентное вновь может стать активным, а прежде скрывавшаяся потребность выходит в публичное пространство. Этот процесс графически изображен в правой части рис, 6.1.

Духовное возрождение в Китае периода реформ первоначально проявилось в художественной литературе. Герой новеллы 1981 года «Когда исчезает закат» («Ванься сяоши дэ шихоу») 一 красногвардеец-хунвэйбин, долгие годы пытающийся уверовать в науку и марксистский диалектический материализм. На святой горе Тайшань он встречает буддийского монаха, с которым вступает в длительную открывающую ему глаза беседу. Эта новелла быстро стала предметом политических дебатов, однако завоевала популярность среди китайской молодежи, поскольку отходила от идеологической ортодоксии. Она также породила среди читателей спор о науке и религии. Духовенство, некогда высмеиваемое и изгнанное из публичного пространства, как оказалось, способно предоставить современному человеку удовлетворяющие его ответы на вопросы, с которыми сталкиваются многие молодые люди. Сама эта мысль в то время была скандальной, но она способствовала возникновению у многих людей стремления к духовному поиску в области религии и вне ее.

Десять лет спустя прославленный романист Чжан Чэнчжи, некогда сам состоявший в Красной гвардии, выпустил книгу «История души» («Синьлинши»), которой он заявил о своем заново открытом исламском наследии. Гао Синцзянь, самый известный на Западе китайский писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе 2000 года, в 1990-е годы также обращался к духовной проблематике в романах «Гора души» и «Библия одного человека». Его герои 一 искатели, которым суждено блуждать, не находя себе духовного пристанища. Религиозными вопросами начали интересоваться многие другие китайские интеллектуалы 一 писатели, поэты, художники, ученые [Li 1996; Yeh 1996; Cai 2002; Yang 2004]. Их работы отражают и вместе с тем стимулируют растущий интерес общественности к религии.

О том, как некогда подавляемая потребность в религии возродилась в новых условиях, свидетельствует история моего знакомого, приятного пожилого человека Ню Шугуана, с которым я впервые столкнулся в Тяньцзине в 1984 году. В то время он был заводским рабочим на пенсии, на добровольных началах преподававшим древнегреческий язык студентам Нанкайского университета, среди которых был и я. Когда мы сдружились, он показал мне копии статей разных лет, в которых подвергал себя публичной самокритике за то, что когда-то был христианином, провозглашая свою веру в марксистско-ленинский диалектический материализм и осуждая любую религию как ложное сознание и суеверие. Из бесед, которые мы с ним вели, я узнал, что в 1940-е 一 1950-е годы он был известным протестантским пастором, в конце 1950-х годов попал в тюрьму за свою веру, а потом был освобожден и приставлен к ручному труду. В тюрьме и на заводе Ню добросовестно и тщательно изучил труды Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина и Мао. Он публично заявлял и писал в своих статьях, что стал «новым социалистическим человеком», атеистом. Но в 1980-е годы начались перемены. Когда в Тяньцзине снова открылись протестантские церкви, Ню выступил с критикой их «суеверных» ритуалов, которая мне казалось искренней. Однако перемены не обошли и его: спустя пару лет Ню занял пост преподавателя христианской семинарии «Яньцзин» в Пекине. Он также публично подтвердил свое авторство изложения Нового Завета, написанного в конце 1940-х – начале 1950-х годов и без его ведома анонимно опубликованного в Гонконге. Когда я встречался с ним уже в пекинской семинарии, он без стеснения рассказывал, как вернулся к христианской вере, причем казался мне таким же искренним, как в свои атеистические годы. Ню – лишь один из многих верующих, чья религиозная потребность была подавлена репрессивным режимом. Как его атеизм, так и его вновь обретенная вера в Христа кажутся мне неподдельными.

Духовное искательство

Регуляция религии со стороны государства, продиктованная соображениями атеистической идеологии, имеет своей целью борьбу с религией, поэтому с начала 1980-х годов партийно-государственные чиновники вновь и вновь поднимают тревогу ввиду повторяющихся «эпидемий религии». Логика экономики дефицита подсказывает, что несмотря на идеологические усилия и центральное планирование феномен повышенного спроса на религию не исчезнет. В местах религиозного поклонения в Китае можно воочию наблюдать, насколько высок этот спрос в обществе. В Китае множество духовных искателей, которые «становятся в очередь» за религиозными продуктами и услугами.

Церкви и храмы в современном Китае обычно переполнены. В ходе моей полевой работы я с 2000 года посещал многие христианские церкви прибрежных городов и внутренних провинций. Почти во всех этих церквях число прихожан значительно превышало вместимость культовых зданий. Чтобы охватить растущую паству, каждая церковь в Пекине проводит несколько воскресных богослужений. Часто в проходах между церковными скамьями ставятся складные стулья. На случай переполнения храма некоторые церкви имеют специальные помещения, в которых установлены телевизионные экраны, транслирующие текущую службу. В южном городе Гуанчжоу по вечерам проводились богослужения для молодежи. Летом 2000 года на них приходило такое количество народа, что часть прихожан оставалась на улице под палящим солнцем, когда температура достигала 40 градусов. В городе Наньчун провинции Сычуань на юго-западе Китая деревянная церковь, рассчитанная на 400 человек, каждое воскресенье принимала в себя 600, пока община не переехала в более внушительное здание. На северо-востоке, в прибрежном городе Далянь одна церковь вела несколько служб в неделю. В ходе каждой из этих служб на деревянных скамьях для четырех человек усаживалось по шесть прихожан, при том что пространство между рядами было меньше, чем в самолете. Многие приходили за час или два до службы, чтобы занять место в храме. Тем, кто пришел всего лишь вовремя, не доставалось хороших мест – ни в святилище, ни в отдельных комнатах с монитором. Тогда они садились на складные пластиковые стулья во дворе и слушали проповедь и пение через громкоговорители. Тони Ламберт, посещавший протестантские церкви по всему Китаю, рисует похожую картину: чтобы занять место, люди являются в церковь за два часа до начала службы, а многие в процессе ее порой стоят под проливным дождем [Lambert 2003: 24-25].

Подобная ситуация не ограничивается христианскими церквями. Некоторые буддиские и даосские святилища во время праздников тоже набиты битком. Согласно новостным релизам Государственного управления по делам туризма и официальному агентству «Синьхуа», во время празднования китайского Нового года в 2004 году в буддийском храме «Хуаянь» в городе Чунцин побывали более чем 40 тыс. сянкэ («приносящих благовония паломников»), а в буддийском храме «Линьин» возле города Ханчжоу – 45 100 прихожан. В Шанхае около 151 тыс. человек посетили буддийские и даосские храмы только в канун Нового года. В первые шесть дней китайского Нового года даосское святилище «Белых облаков» («Байюньшуань») в Пекине реализовало 600 тыс. билетов на посещение.

Конечно, по праздникам храмы не всегда посещают только религиозные люди. Но при отсутствии других социологических сведений о религиозности населения посещение храмов можно использовать для приблизительной оценки ситуации. Китайские и зарубежные исследователи также пользовались подобным приемом[74]. Решение посетить храм в Новый год может служить показателем приоритетов посетителя; вместо храма он может отправиться к родственникам или друзьям для праздничного ужина. Даже если посетителя просто для участия в «веселой суматохе» (жэнао) привел в храм друг или член семьи, восприятие богослужения, ритуала и атмосферы священного способны стимулировать интерес к религии, пробудить религиозный голод, который прежде дремал в человеке. В то же время многие люди посещают храмы явно по причине религиозной веры и с целью совершения религиозных действий. Например, некоторые люди считают необходимым обязательно протиснуться в святилище, чтобы зажечь «первые благовонные палочки» (тоусян) или дотронуться до астрологического символа года, получив благословение, что является признаком веры в сверхъестественное, а не просто секулярного желания повеселиться.

Я наблюдал энтузиазм духовных искателей в Шэньчжэне, приморском городе рядом с Гонконгом. В компании друга я посетил еженедельное собрание молодежи в церкви, расположенной на третьем этаже заброшенной фабрики. Стояло влажное и жаркое лето 2000 года, была пятница. Перед собранием лил дождь. Учитывая расположение церкви и дождливую погоду, я ожидал, что придет мало народу. Однако, когда я вошел в просторный зал с простыми кирпичными стенами, я удивился, обнаружив там более 200 молодых людей. В церковном офисе женщина-пастор беседовала с людьми, впервые посетившими церковь, она поговорила в том числе со мной. За пятнадцать минут, пока собирались прихожане, а я находился в офисе, ей позвонили три раза. Звонившие спрашивали, как пройти к ним в церковь, и все они явились на собрание. В его конце некоторые новички зашли в офис, чтобы задать священнице вопросы, но она была слишком занята, чтобы провести вдумчивую беседу с каждым. И если посетители не получили от нее ответов, они купили Библии и религиозные книги, а некоторые сказали, что будут посещать их службы.

Любопытно, что даже сама многолюдность церквей и храмов может стимулировать интерес наблюдателей к религии. В Даляне я видел, как прохожие заинтересовывались толпой прихожан в церковном дворе. Некоторые подходили к двери церкви, чтобы заглянуть внутрь, послушать через громкоговорители пение и проповедь. Некоторые прихожане по-дружески давали новоприбывшим стул, сборник гимнов или Библию. Подобные жесты могли пробудить интерес, вызвать вопросы: почему эти люди делают то, что делают? Во что они верят? Почему религиозная вера заставляет их вести себя так? Подобное любопытство может привести к духовному пробуждению. Я брал интервью у женщины из провинции Аньхой, работавшей библиотекарем на заводе. Когда она ездила в Хэфэй, административный центр провинции, то случайно оказалась на богослужении в церкви рядом с больницей, которую посещала. Ее привлекла большая толпа верующих. Последовал ряд событий, по ее выражению, «устроенных Богом», после которых она обратилась в христианство. Позднее эта женщина стала основательницей первой церкви в уездном центре, где жила, и на протяжении пятнадцати лет приняла участие в становлении свыше 70 церквей по всему уезду.

Искатели не только случайно обнаруживают храмы и церкви, они также сознательно ищут верующих. В Гуанчжоу христианин рассказал мне о неформальном книжном клубе, который составляли молодые интеллектуалы с университетским образованием. Они выбрали для чтения и обсуждения несколько книг о западной культуре, в том числе Библию, потому что она является одной из самых важных книг Запада. Однако, обсуждая Библию, они осознали, что не могут ее понять. Тогда друзья решили, что им нужно найти «верующего и образованного христианина», который бы разъяснил им значение книги и своей веры. Клуб превратился в группу искателей, готовых к евангелизации. Тони Ламберт также сообщает:

В Южном Китае, вскоре после событий в Пекине [студенческое демократическое движение и подавление демонстрации на площади Тяньаньмэнь в июне 1990 года] более 200 студентов [мало знавших о христианстве] буквально пришли под дверь местного отделения «Патриотического движения за три свободы» в поисках ответов на терзавшие их вопросы [Lambert 2003: 156].

В церкви в Гуанчжоу я даже видел, как люди занимали очередь на крещение. От желающих его принять требовалось два месяца ходить на занятия, заполнить длинную анкету и пройти письменный экзамен только для того, чтобы их заявления были рассмотрены. Прошедшие экзамен проходили индивидуальное собеседование с пасторами, которые решали, готов ли соискатель к крещению.

Обычным делом в большинстве церквей, которые я посетил, было ведение списка очередности желающих креститься. Интервьюируемые говорили, что иногда такие списки 一 следствие нехватки посвященных духовных лиц, полномочных совершать крещения. Но чаще это говорит о квотах, которые явно или неявно выделяет церквям Управление по делам религий или Отдел Единого фронта ЦК КПК. Поскольку атеистическая идеология указывает на желательность сокращения числа верующих в отдельно взятом уезде или по всей стране, если число последователей религии, особенно христианской, растет слишком быстро, местные кадры управления или отдела могут столкнуться с административными выговором или не получить повышения. Соответственно, чиновники оказывают на религиозные организации давление, стремясь замедлить их рост.

Однако чем больше существует препятствий для получения полноправного членства в церкви, тем больше в конгрегациях по-настоящему преданных верующих и тем меньше оппортунистов, стремящихся воспользоваться церковью в своих целях.

Таким образом, подобные меры властей способствуют поддержанию высокого уровня мотивации среди членов церквей [lannaccone 1994]. В свою очередь, именно подвергаемые давлению церкви проявляют более высокий уровень миссионерского энтузиазма, а верующие их общин становятся ролевыми моделями, которые вдохновляют новых искателей и новых потенциальных верующих. В результате спрос на религию пробуждается у все большего числа людей.