– Да мы не те, за кого себя выдаем, мы партизаны… Бери пальто – и за нами. Откажешься – прикончим на месте!

– Вы допускаете непоправимую ошибку, – сказал «мастер». – Я – советский разведчик, переброшенный сюда Москвой. Сегодня под утро мне предстоит руководить диверсией на реке Великой. Если вы сорвете операцию, ответите головой.

Думаю он сам понимал наивность своей уловки, придуманной только для того, чтобы как-то оттянуть время.

– Всё. Одевайся и пошли!

На допросе «мастер» долго увиливал от прямых ответов, старался запутать следователя. Пришлось устроить ему очную ставку с учительницей Ефимовой. Наконец он вынужден был признаться, что в начале войны слался в плен, потом в Пскове был завербован гестапо. После обучения в спецшколе его забросили в советский тыл где он совершил диверсию. По возвращении получил новое задание: выдавая себя за бежавшего из лагеря военнопленного, обходить села, чтобы выявить место расположение партизан, а заодно и помогающих им местных жителей. Он назвал себя Жигуновым. Но установить, настоящая ли это фамилия или из «легенды», но не удалось.

Случилось это глухой ночью. Я только что прилег отдохнуть и вдруг сквозь дрему слышу, как кто-то на пониженных тонах, но горячо спорит с моим ординарцем Петром Ивановым.

– Да пойми ты, упрямая голова, не могу я его сейчас будить, он только что…

– Надо мне, очень надо, – перебил густой простуженный голос. – Не на блины ведь пришел, дело неотложное.

– Опять ты за свое. Человек две ночи не спал. Горит у тебя, что ли?

– В том-то и дело, что горит, Доложи, и поставит на этом точку.

– Ладно, – сдался наконец Петр. Но не успел он произнести привычное: «Батя, к тебе», как я уже был на ногах. Спал в одежде, а сапоги натянуть – дело секундное. Подрывника Семена Дмитриева я знал хорошо. После его побега из лагеря военнопленных мы не paз встречались, подолгу беседовали – такая уж у начальника особого отдела должность: доверяй, но проверяй. Дмитриев понимал это и не обижался. А вот сейчас предстояла, так сказать, незапланированная встреча. Видимо, у него что-то очень важное случилось.

– Возвращались мы вчера с задания, «железку» рвать ходили, – начал рассказывать Дмитриев. – На обратном пути встретились с группой подрывников из другого отряда. Остановились, самокрутки свернули. Я за дерево прикурить зашел, чтобы ветром огонек не задуло, затянулся, дымок разогнал и глазам своим не верю. В той группе подрывников вижу Борю, лагерного «дружка». Улыбается, что-то рассказывает. Из-за дерева не выхожу, все приглядываюсь – не обознался ли?

Точно, он, Борис Токарский, живой и невредимый. Даже за старшего в группе.

Как же так, думаю, он же, подлюга, гитлеровцам продался, завербовали они его в свою, разведшколу, еще и меня уговаривал с ним вместе пойти. И вдруг среди партизан очутился!

Стою я так за деревом и чувствую: сейчас кинусь на него. Задержим – и к вам в особый отдел. А потом решил: а вдруг спугну, может уйти, ведь при оружии он, да и нужно ли его сейчас брать? Наверно, лучше с вами наперед поговорить. Вот и пришел… Да, чуть не забыл. Когда стали отходить от встречной группы, слышу: «Ларин, перекус надо бы сделать». А он в ответ: «скажу когда, не забыл». Почему Ларин, если он Токарский? Токарский Борис Иосифович…

Я слушал Дмитриева не перебивая.

– А может быть, ты обознался? спросил я Семена. – Ведь бывает, два человека до того друг на друга похожи – родная мать не различит.

– Да что вы, товарищ старший лейтенант, никакой ошибки, – решительно ответил Дмитриев. Это он, Борис Токарский!

– Ну а ты-то этому Ларину на глаза не попала – спросил я, мысленно восстанавливая облик этого крепкого, ладного парня, который появился в нашей бригаде немногим более месяца тому назад.

– Нет я за деревом так и простоял.