– Что-то не припомню.

Тогда она мне и рассказала, что во время оккупации он по заданию партизан служил в полиции в Воронцове, куда нас с бабушкой посылали и где нас арестовали. Оказывается, шли-то мы тогда как раз к нему.

Было мне в ту пору одиннадцать лет…»

Маленькая, проворная Лида Павлова в свои девятнадцать лет казалась совсем еще девочкой. И партизанская кличка для нее как-то сразу придумалась – Перепелкина. А чтобы разнобоя не было, добавили имя Галка. Она и в самом деле была немного похожа на птичку. Невеличка уже пороху успела понюхать.

Во время войны с белофиннами юная телеграфистка железнодорожной станции Псков служила в армии, была в нескольких километрах от переднего края.

– Поэтому, когда началась Отечественная война, – рассказывала мне Павлова, – я сразу же отправилась в Псковский горвоенкомат. Прихожу туда – батюшки-светы, возле стола дежурного толпа мужиков, не подойти. Пришлось поработать локтями. Предъявляю мобилизационное предписание.

– Доченька, ступай к маме! – выкрикивает кто-то из толпы. Смеются. Мне же не до смеха.

– Нам тут с мужчинами не разобраться, – сердито говорит дежурный, – а детский сад по другому адресу.

Я действительно ростом особо не вышла, но очень обидно мне стало. В слезах ушла на свой телеграф. Вторую попытку сделала уже в Луге. Туда я прибыла с последним составом, который ушел из Пскова 7 июля. Дело в том, что там по мобпредписанию находился запасный пункт моей явки. Как только остановился поезд, я бегом в райвоенкомат. Но повторилась та же история: и здесь со мной не пожелали возиться.

Наступила ночь, светлая, теплая. Доплелась я до какого-то скверика, усталая, голодная, села на скамейку и уснула. Сколько проспала – не знаю. Наверное, недолго. Разбудил меня патруль. Расспрашивать ни о чем не стали, а сразу отвели в комендатуру. Я там все о себе и рассказала. Выслушали меня, накормили и уложили спать.

Утром привели меня и еще несколько человек в райком партии. Поначалу удивилась: почему именно сюда? Потом махнула рукой ладно, лишь бы поскорей определиться.

Вызывали нас по одному. Наступила и моя очередь. Беседовал со мной человек средних лет в гражданском костюме. Себя не назвал, а все больше меня расспрашивал – где росла, чем занималась, есть ли родные. И вдруг неожиданно:

– А что, если мы тебя обратно в Псков отправим?

– Там же немцы… Я на фронт хочу.

– Там тебя фронт и ждет.

Короче говоря, предложил он мне подпольную работу. Признаюсь, как услышала, сердце от страха замерло: «Куда тебе такое? А если завалишь дело, что тогда?» Подумать-то подумала, но сказать не сказала.

– Хорошо, – говорю, – отправляйте, постараюсь.

Через два дня Павлову тайно переправили в Псков. Здесь оставались ее близкие – мать, сестра с больным мужем и детьми. Лида сказала родным и соседям что уезжала с последним эшелоном, да не повезло: разбомбили его, вот и пришлось вернуться. Звучало это вполне убедительно.

– За эти несколько дней город страшно изменился, – продолжает Лида. – Кругом развалины обгорелые стены. Приказы – один свирепей другого. На всякий случай запомнила, кем они были подписаны: начальником окружной военно-полевой комендатуры генералом Гофманом, военным комендантом города майором Миллером, начальником полиции безопасности СД гауптштурмбанфюрером СС Энгельмайером…

В первый же день своего возвращения стала невольной свидетельницей жуткого зрелища: на центральной площади города повесили двух мужчин. Было объявлено что их заподозрили во «враждебных действиях против рейха». Для устрашения на площадь согнали жителей окрестных домов, случайных прохожих.