И вот Аня в избе особого отдела. У меня в руках вынутый из спичечного коробка краешек газеты. На нем корявые буковки складываются в слова: «Рыбу продают в Печках». Это означало, что разведшкола абвера находится в этой деревне.
А в коробок старик вместе со спичками положил несколько пуговиц, с десяток сапожных гвоздиков, моточек ниток, иголку – все ценные вещи по тому времени. Хитер был лесник: случись, попадет коробок в чужие руки, чтоб никаких подозрений не вызвал.
Теперь можно было готовить радиограмму в Центр. И глядя, как на консервной крышке сгорает бесценная записка деда Никандра, я уже складывал в уме первые строки своего радио донесения в Ленинград. Через несколько минут наш радист Иосиф Карлович Дейлидинас отправил в эфир сигнал: «Прошу внеочередного приема». К такой просьбе мы прибегали лишь в экстренных случаях. Быстро пришел ответ: «Прием разрешаем».
На Большую землю ушла телеграмма, в которой сообщалось место абвершколы, сжато излагался план операции.
С особым нетерпением ждал я ответа из Центра. Через сутки пришло сообщение: «Приступайте к выполнению».
С этой минуты план стал боевым приказом.
Глава 2
Наедине с врагом
Скоро разобьем эти черные полчища фашистов и тогда вернемся на родину с победой.
От обильных летних дождей дорогу развезло, и вся она читалась опытным глазом разведчика как оперативное донесение. На ее податливом месиве отчетливо отпечатались следы грузовиков и штабных легковушек танковых траков и орудийных колес. И чем ближе к Пскову тем гуще ложились следы. В неярком солнце засветились вдали купола старинных церквей, которые он сразу узнал, хотя и видел впервые. Весь план города он выучил назубок с чужих слов.
У него была легкая, упругая походка уверенного в себе человека. Поношенное темно-серое пальто нараспашку, пиджак довоенного покроя, старенький свитер брюки-полугалифе да порядком стоптанные кирзовые сапоги с короткими голенищами. В облике молодого человека угадывалась армейская выправка, которая впрочем, не очень вязалась с кепкой-велосипедкой сдвинутой на затылок. А рыжеватые бачки и лихо подкрученные усики придавали ему несколько фатоватый вид, делая похожим на провинциального приказчика. Казалось, он был весьма доволен собой.
Перед контрольно-пропускным пунктом он с некоторой суетливостью извлек аусвайс и угодливо вложил его в пухлую руку немца. Посмотрев документ, тот натужливо произнес:
– Ты есть Лазареф?..
– Я, я, – закивал молодой человек и добавил: – Если позволите…
Но немец его уже не слушал и, повернувшись спиной, сделал жест, каким регулировщики дают разрешение на проезд автотранспорта.
«Документ надежный», – облегченно подумал Лазарев. Первое испытание было позади. И, нырнув под шлагбаум, он зашагал с такой уверенностью, словно всю жизнь прожил в этом городе.
Так появился в Пскове Александр Иванович Лазарев которого я отправил на выполнение особо важного задания. Не одну ночь «водил» я его по городу, набрасывая на бумаге расположение улиц и площадей, рынка вокзала, пристани. Надо было только сделать поправку на то, что многих домов уже не существовало и целые кварталы лежали в руинах. Среди, битого кирпича он увидел табличку с надписью «Улица Единства». Это было все, что осталось от некогда оживленной магистрали.
И, глядя на это пепелище, Александр вспомнил заметку из партизанской газеты. В ней говорилось о том, что фашисты продуманно, шаг за шагом, разрушают город на реке Великой не только потому, что это крупный населенный пункт ненавистной им Страны Советов. Они уничтожают его древние крепостные сооружения, у стен которых не раз позором кончались кровавые походы немецко-прусских полчищ.
Случись тому немцу у шлагбаума сейчас встретить Лазарева, он увидел бы совсем другого человека. Исчезло на лице выражение угодливости, в глазах вспыхнула ненависть, желваки напряглись на скулах. И хотя он сумел быстро взять себя в руки, все увиденное сейчас осталось в его сердце.
На площади гремело радио. После бравурного марша передавались «последние фронтовые известия». Кончался август 1943 года. Позади были прорыв блокады Ленинграда, сокрушительное поражение гитлеровцев на Волге, разгром врага на Курской дуге, а геббельсовские врали все еще пытались убедить население «в неминуемой победе гитлеровского рейха и его доблестных войск».