– Проведать родных.

– Партизаны у вас есть?

– Нет.

– А приходят?

– Нет, не приходят.

Когда обратно пойдешь?

– Вечером.

Но когда я возвращалась, на этом месте ко мне никто не вышел, а было очень страшно.

Вернулась, рассказала Лысенко обо всем, он уточнял, где полицай на дорогу вышел. Оказывается там была засада. Вот для чего меня посылали! Видит, была я в разведке.

Мама и потом не раз посылала меня на задания и не всегда все обходилось благополучно. Один раз случилось несчастье.

Зашли к нам сестры Орловы, попросили мою бабушку сходить в немецкий гарнизон за двенадцать километров, разузнать там кое-что. Дали ей пачку листовок.

Набрали мы малины, вроде идем продавать, и направились в путь. До места добрались к вечеру. Зашла в дом, а там девица из нашей деревни. Мы даже обрадовались такой встрече, еще не знали, что она, оказывается, к немцам подалась. Хозяин сразу куда-то ушел и вскоре вернулся с тремя полицаями. А девушка эта показывает на нас:

– Вот эти от партизан пришли.

Отвели нас в комендатуру. Бабушку сразу стали так бить, что-то все у нее выпытывали. Потом за меня принялись, расспрашивали, с каким заданием мы пришли. Я и вправду ничего об этом не знала. Сначала прикинулись ласковыми, вежливо выспрашивали, бывают ли партизаны в деревне. Я сказала, что ни одного не видела. Тогда начали пугать – наганом размахивали. Принесли резиновую нагайку, стали бить по лицу, по голове – куда попало. И все приговаривали:

– Зачем в село пришли? Какое задание получили? От кого?

Били долго. Сколько это продолжалось – не помню. По очереди – то меня, то бабушку – водили на допросы. Так в течение недели. О том, что нас арестовали, быстро стало известно. Уже на другой день я увидела в щель маму около комендатуры. Но к нам ее не пустили. К счастью, бабушка ухитрилась все листовки незаметно выбросить в уборную. Это нас и спасло, а то бы всю семью расстреляли.

Когда меня в детстве кто-нибудь обижал, я горько плакала, а когда немцы били, не издала ни единого звука. Только закрою глаза и крепко сожму губы. Страшно было, слов нет. И сейчас в дрожь бросает, как вспомню. Я только одно знала: пусть мучают, расстреливают, но ничего им не скажу.

Потом – какой это был день, не знаю – привели нас в канцелярию, отдали бабушке паспорт и сказали, чтобы мы немедленно убирались. Мы чуть ли не бегом все двенадцать километров пробежали. В тот день, когда возвратились, мама заметила, что у меня появились седые волосы, и долго я ходила будто деревянная.

Прошло много лет. Однажды идем мы с Марией Орловой по Пскову, навстречу нам мужчина. Она меня спрашивает:

– Ты его раньше нигде не встречала?