В варианте формирования тревожно-озабоченной привязанности ребенок мучается сомнениями в том, будут ли его потребности удовлетворены, поскольку его просьбы то удовлетворяются, то остаются без ответа (и ни одна из реакций не достигает выраженности в 70 %). В такой ситуации ребенок изобретает способы, которые должны помочь ему сделать его потребности более слышимыми, а фигуру родителя – более доступной. В качестве таких способов появляются навязчивость в привязанности, когда ребенок не отходит от матери и не дает ей заниматься своими делами, а также специфическое усиление потребности, когда ребенок для того, чтобы его печаль, страх или боль были замеченными, становится очень расстроенным, очень испуганным или очень больным. Во взрослом возрасте эти тенденции становятся обращенными не к родителю, а к значимому партнеру, но по содержанию не меняются.
Таким образом разрушила свои значимые отношения Маша из примера выше: ее тревога, выросшая при угрозе ослабления связи с подругой, заставила ее усиливать давление на значимый для нее объект, как бы заставляя, принуждая подругу к тому, чтобы та Машу не бросала. Такая стратегия не работает, точнее – работает в обратную сторону: здоровый человек не выберет отношения из-за насилия партнера. Чем больше нас принуждают к чему-то, тем больше мы отдаляемся. Конечно, у каждого из нас есть свои способы соблазнения других людей, которых мы привлекаем интеллектом, вниманием, смешными историями, заботой о них. Но для Маши с ее экстремально выросшей тревогой такие мягкие способы стали недоступны и недостаточны – как тревожный ребенок, повисающий на ноге матери и тем только провоцирующий ее раздражение, она попыталась заставить подругу быть с ней упреками, шантажом и насилием. У этой пары бывших близких девушек нет шансов на возвращение отношений. Примечательно, что для Маши это не первая такая история, и в жизни она мучается одиночеством, осознавая, что все важные для нее люди рано или поздно бросают ее и делают это категорично и травматично для Маши. Правда состоит в том, что с каждым значимым объектом Маша не переносит фазу удаления и сепарации – становясь сначала тревожной, а потом регрессируя и расщепляясь на любящую и агрессивную часть.
Это значит, что Маша не осознает всей полноты своих чувств и собственное поведение для нее скрыто. То, что видит Маша, – это то, как очередной любимый отдаляется от нее все дальше, притом что она искренне и всем сердцем любит его и готова пойти на все, лишь бы остаться в этой близости. Упреки и угрозы, преследования, агрессивные выпады и акты для Маши остаются незамеченными, они происходят на ее теневой стороне. Выход для нее существует в признании своей агрессии и в работе над объединением своей расщепленной личности во что-то более цельное.
В современном видении теории привязанности используется также термин «дезорганизованная привязанность», которая формируется при чередовании двух небезопасных стилей или при насилии со стороны значимого взрослого. Такой тип привязанности можно описать как агрессивную, неустойчивую привязанность, смену фаз «иди сюда – иди отсюда». Он свойственен людям, функционирующим на пограничном уровне, либо развивается в отношениях, в которых есть насилие.
В редких случаях у детей не наблюдается тенденции к построению привязанности. Такой вариант развития относится к психиатрическим диагнозам и называется «реактивным расстройством привязанности». Этот термин следует отличать от более повседневного выражения «расстройство привязанности», под которым как раз и имеются в виду ненадежные типы привязанности, описанные выше.
Сепарационная тревога. Страх одиночества
Сепарационной тревогой называется страх отделения от других людей. В повседневной жизни он свойственен всем – именно из-за этого страха мы думаем о значимости отношений и принимаем решения, нацеленные на установление и поддержание связей, ищем встреч с другими людьми, обозначаем в речи краткосрочность расставания словами «до скорого» или «надо повторить» и так далее. Патологические варианты сепарационной тревоги проявляются, кроме расстройств привязанности, в повторяющихся паттернах разрывов, уходов, завершения отношений, которые преследуют человека, притом что он страдает от одиночества.
Эти разрывы присутствуют в разных отношениях – романтических, деловых, терапевтических. Сильнейший страх отделения и потери заставляет человека уходить самому, поскольку это дает бессознательное ощущение контроля: не меня бросили, а я бросил. Не всегда это осознанное поведение: иногда непереносимость сепарации превращается в провокативное поведение, нацеленное на принятие партнером решения о разрыве. Такие провокации незаметны для носителя и приносят ему много вины и страданий, но защищают его от формирования еще более серьезной тревоги непредсказуемого ухода партнера.
«Меня все бросают» – это сложная заявка на терапию, обещающая терапевту эмоционально тяжелый труд, медленное формирование альянса и высокий риск прерывания клиент-терапевтических отношений. Даже если человек уже вышел на определенный уровень осознанности и приходит с запросом «я всех бросаю», то механизмы внутри него по-прежнему остаются сильными и неподконтрольными.
Такую же динамику обещают личные отношения с человеком, который говорит о своем одиночестве – «друзей не осталось», «с девушками не получается», «никто никому не нужен». Хотя у всех разные потребности в количестве людей, каждый стремится к созданию своей безопасной социальной среды и в норме с годами ее создает. Тот, кто оказался одинок, делал что-то для этого и продолжит это делать. Для отношений с человеком, который жалуется на одиночество, характерно быстрое развитие – на первых этапах голод по отношениям заставляет человека идеализировать нового партнера, искать его времени и внимания, претендовать на много пространства в его жизни – и быстрый, часто необъяснимый, эмоционально отстраненный уход.
Так поступает Валерий: у него в жизни прослеживаются циклы сильного сближения – быстрого расставания, в которых люди сменяют друг друга примерно раз в год. Несколько месяцев он прикладывает все усилия для того, чтобы стать частью жизни другого человека в качестве друга или романтического партнера. Обстоятельства его жизни как будто подталкивают их к сближению: например, может оказаться, что у обоих сейчас сложности с работой или оба хотели бы жить у моря, и они начинают жить вместе, экономя деньги или отправляясь в путешествие, чтобы изменить жизнь. В это время часы разговоров, жертвенность, душевная близость типичны для Валерия, ему кажется, что вот этот человек наконец подходит ему, что у них особая, уникальная связь.
Спустя несколько месяцев Валерий начинает провокации: требует много и часто, обижается, если ему чего-то не дают, становится пассивно-агрессивным. В этот период для него характерны какие-то странные неудачи, которые вроде случаются с ним, но влияют непосредственно на его нового партнера или партнершу. Например – он может подраться на дороге, угодить в полицейский участок и просить денег на то, чтобы откупиться. Или он может разбить чужую машину. Или привести на вечеринку людей, которые создадут конфликты, украдут деньги или втянут друзей в сомнительные схемы, которые потребуют времени, денег, энергии, а закончатся хорошо если ничем.
Партнер Валеры при таком поведении рано или поздно начинает сильно раздражаться и отдаляться. Валера, конечно, решает, что его снова предали и бросили, обиженно прекращает дружбу (на что его партнер испытывает большое облегчение и начинает медленно приходить в себя от наведенного морока) и начинает поиск нового партнера.
С терапией, несколько коротких попыток которой Валерий делает за последние годы, дело обстоит точно так же: сначала он активно участвует в процессе, просит новых или более частых встреч, говорит о том, что терапия очень ему нужна и у него множество тем для этой работы, подчеркивает исключительность своего терапевта – и резко обрывает контакты. Иногда для такого разрыва используется прямой конфликт, но чаще Валера провоцирует своего терапевта на постоянные отказы и использует это для аргументации «мне нужен кто-то другой». Такими отказами становятся отказ о встречах во внеурочное время, отказ поддерживать переписку между встречами, отказ работать в долг или взаимозачетом, отказ участвовать в качестве инвестора в новой бизнес-схеме (или вообще знать подробности о мелких и крупных нарушениях закона, в которых Валера живет). У терапевта нет шансов сделать свою работу, так же как у нового Валериного приятеля нет шансов на то, что он сможет быть тем самым хорошим другом, которого Валера ищет: он тоже предаст его через несколько месяцев, поскольку Валера сделает для этого все возможное.
Повторяющиеся события всегда указывают на некоторые незавершенные травматические процессы в психике. В случае с сепарационной тревогой мы имеем дело с травмирующим одиночеством, с травмой потери, причиненной в раннем возрасте и не пережитой. Такое положение дел делает одиночество невыносимым и одновременно самовозобновляемым – психика снова и снова воспроизводит ненавистный паттерн в попытке переработать ужасные чувства по этому поводу во что-то новое и ресурсное.
Эту переработку, которая может происходить при помощи терапевта, можно описать в виде четырех больших процессов – или фаз развития, которые в норме естественно и последовательно сменяют друг друга по мере взросления. При развитии, отягощенном потерей, эти фазы нуждаются в искусственном воспроизведении и могут быть параллельными друг другу.
Первый большой процесс, или фаза развития, продвигает ребенка от изначального нарциссического восприятия мира к пониманию того, что в этом мире существуют и другие объекты, обладающие своей волей, чувствами и желаниями. Первичный нарциссизм заставляет младенца существовать так, словно весь мир вокруг и все люди вокруг существуют в качестве его функций и для удовлетворения его нужд. Для него не существует ни себя, ни других, все вокруг слито в один неразличимый ком, в котором теряются не только авторы чувств, но и сами чувства. Кто из нас хочет есть? Кому из нас тревожно? Что вообще сейчас происходит, почему нам плохо?
Первая сепарация – это болезненный для младенца опыт того, что его мать существует не согласно его личной воле, как и ее приходы и уходы. Если этот опыт будет хорошим, если мать будет достаточно терпелива и предсказуема, а у младенца хватит сил на переживание факта его отдельности – то начнется новая фаза развития, когда из слитого кома неясных психических ощущений появится Другой, и одновременно появлюсь и Я. Первый опыт границ создает личность.
Если этот опыт проходит плохо, то у ребенка появляется опыт того, что отношения (вместе со Мной и Другим появляется категория отношений) всегда фрустрируют. Слишком много боли на этом этапе становится недоверием к отношениям вообще, и в дальнейшем в жизненном опыте человека как будто подтверждается идея о том, что отношения всегда приносят больше боли, чем удовольствия, больше страданий, чем наслаждения, и больше ненависти, чем любви.