Вместе с генерализованным тревожным расстройством или отдельно от него могут возникать фобическое расстройство, паническое расстройство и обсессивно-компульсивное расстройство.
Фобии
Фобии – это приступы сильного страха, связанные с воздействием определенного стимула или стимулов. Выделяют специфические фобии (страхи конкретных явлений, предметов или живых существ), социальные фобии и агорафобию (так как этот страх имеет более комплексную структуру, чем изолированная боязнь открытого пространства, его выделяют в отдельную категорию). Есть также термины, которые звучат идентично названиям фобий, но являются при этом не приступами страха, а устойчивым негативным отношением к чему-либо: юдофобия, гомофобия, ксенофобия. Эти феномены частью тревожных расстройств не являются.
Специфических фобий великое множество. У одного человека их может быть несколько. Сильный страх ограничивает взаимодействие человека с миром, иногда – довольно серьезно: например, страх летать на самолетах делает невозможным или труднодоступным мобильный образ жизни. Люди боятся пауков, микробов, собак, темноты, аварии, крови или уколов. Более специфическими страхами являются, например, страх карликов, зеленого цвета, хриплых голосов, числа 8 и так далее.
Вне зависимости от того, насколько распространен конкретный вид фобии, у них одинаковая природа, имеющая отношение к проекции. Фобия возникает как возможность отреагировать, с одной стороны, какое-то собственное отрицаемое качество или чувство, а с другой стороны – как само это отрицание в виде избегания. Например, довольно распространенный страх пауков (или насекомых вообще – инсектофобия) может иметь отношение к собственной агрессии, властности, потребности оказывать влияние на других людей и даже поглощать их. То, что приписывает человек паукам, принадлежит на самом деле ему самому – но принадлежит нелегально, невыносимо и поэтому приписывается внешнему миру, отвергается и избегается.
Таким образом, специфическая фобия – это тень личности. В классическом упражнении гештальт-терапии при работе с фобиями человеку самому предлагают побыть тем, чего он так боится: падающим самолетом, кусающим псом, огромным богомолом, монстром под кроватью (так же в гештальте работают с ночными кошмарами). Это всегда вызывает сильные чувства, чаще всего – отрицание самой такой возможности вначале, отвращение, страх, но потом, если это получается, – то радость, силу и энергию. Так всегда происходит, когда человек возвращает себе отщепленные, спроецированные части и становится более цельным. Каждый возвращенный себе кусок увеличивает жизненную силу личности.
Например, если монстр – это я, то и агрессия моя, и садизм, и сила. Женщина не боится никого в ночном лесу тогда, когда точно знает, что самое страшное в этом лесу – это она сама. Лица, заглядывающие ночью через окно с желанием причинить вред, пауки, плетущие свои паутины из мстительных, отвратительно садистичных соображений, кукла, которая всех обманула и по ночам распоряжается своим телом как хочет, – это все я и есть. Это не значит, что я буду заглядывать в окна, пытать насекомых или убивать людей. Это значит, что во мне есть гнев, есть удовольствие от власти и есть сила – и было бы замечательно, если бы она принадлежала мне в чистом виде, а не проецировалась на подкроватных монстров.
То же самое может относиться не только к фобиям, но и к меньшим по интенсивности устойчивым страхам, например – быть бедным, остаться одиноким, водить. Анализ содержания этих переживаний помогает установить индивидуальную для владельца страха избегаемую – и одновременно желанную – сторону жизни. Бедность может ассоциироваться со свободой от обязательств и бессознательно выглядеть избавлением для контролирующего, обо всех заботящегося человека. Быть бедным для него значит не помогать, а самому нуждаться в помощи, не напрягаться, а получить отдых и расслабленность. Боящийся одиночества может втайне от себя мечтать о самостоятельности и свободе (или о запретной возможности не рожать и не воспитывать детей, не обслуживать супруга, заниматься только собственной жизнью). Боящийся летать может запрещать себе потерю контроля или запрещать себе отделение от своей семьи: так молодая женщина, у которой прочные связи со своими обожаемыми родителями (они живут рядом, у родителей есть ключи, и они приходят несколько раз в неделю, чтобы помочь, прибраться, приготовить еду, когда она и ее муж на работе, они созваниваются каждый день и в курсе всех повседневных мелочей друг друга и так далее), боится летать, поскольку бессознательно хочет сесть на самолет и больше никогда в этот удушающий уют не вернуться и стать наконец той, кто она есть сама по себе.
Кроме проекций, в формировании специфических фобий участвует травма: например, если человека покусала собака или он попал в аварию, то он какое-то время будет бояться сталкиваться с собаками или садиться за руль. В норме такие страхи недолговечны и проходят, компенсируются психикой за несколько недель. Устойчивость таких страхов после периода в два-три месяца может говорить об осложненной психической ситуации, в которой есть запреты, и следовательно – проекции. То же самое можно сказать о страхах, связанных с умершими людьми: некоторое время, пока психика проходит через этапы горевания, включающие в себя медленное осознание и проживание всех эмоций по поводу умершего, образ недавно потерянного человека может вызывать ужас – и это будет указывать на идеализацию и на необходимость прожить негативные чувства к нему. Пока я отрицаю свой гнев – то этот гнев будет принадлежать мертвецу, и чем он сильнее, чем настойчивее он будет меня преследовать.
В книге Стивена Кинга «Оно» у Билла, одного из главных героев, есть умерший младший брат, который со временем становится ужасным источником страха для мальчика. Конечно, он его идеализирует, и конечно, он считает себя виноватым в его смерти. Когда он проходит путь горевания и более полно осознает свои чувства по поводу случившейся трагедии, в том числе – гнев на родителей за то, что они так и не смогли это пережить, и собственную острую жалость, – то страх перестает существовать. До этого он в плену своей вины и ярости на чудовище, которое забрало жизнь его брата и тем самым изменило его собственную. Этих чувств недостаточно для переживания горя. Билл страдает страхами и навязчивыми идеями.
Социальные фобии отличаются от специфических фобий принципиально только тем, что направлены на людей. К таким страхам относится страх осуждения или отвержения со стороны других людей, невозможность расслабленно и спонтанно общаться в старых и новых компаниях, избегание новых знакомств, ощутимое переживание напряжения при необходимости социальных контактов, приступы страха в конфликтных коммуникациях, публичных выступлениях, на собеседованиях и экзаменах, выраженные сложности с подбором слов в личном общении, притом что в переписке такие сложности намного меньше или вообще отсутствуют. Человек, страдающий социальными фобиями, избегает общества, поскольку взаимодействие с другими людьми причиняет ему серьезные страдания как во время (непосредственно приступ страха), так и после (приступ стыда за свое скованное или неадекватное ситуации поведение). Ему трудно выносить ситуации, связанные с публичностью или оценкой, что значительно осложняет ему путь по социальной лестнице и требует особых условий с ограниченной публичностью. Также социальные фобии сокращают количество близких и дальних знакомых, а значит – и количество друзей. Последнее обстоятельство влияет на количество потенциально доступной поддержки в тяжелых ситуациях и создает сложности, связанные со сверхценностью в отношении очень ограниченного числа контактов.
Среди внутренних феноменов, при которых высока вероятность развития социальных фобий (и, одновременно, на которые наличие социальных фобий указывает), можно назвать два: жесткое СуперЭго и параноидный перенос. Эти два феномена не исключают друг друга, однако обычно все же присутствуют при разных структурах личности и требуют разного подхода в коррекции. Кроме того, социальные страхи могут быть обусловлены социальными травмами – насилием и травлей.
Жесткое СуперЭго при социальных фобиях – это условное название критикующей родительской фигуры, которая, в отличие от депрессивных динамик, пользуется не виной, а стыдом. Такой родитель говорит: «Не так стоишь, не так сидишь, ведешь себя странно, люди подумают, что ты боишься, все увидят твои трясущиеся руки, все увидят, какой ты тупой, все заметят, что ты двух слов связать не можешь» – и так далее. Эта внутренняя часть может быть прямым воспоминанием о ком-то конкретном или собирательным образом нескольких значимых взрослых: родителей и других членов семьи, педагогов, врачей.
Когда человек воспитывается таким образом, то он считает правдой убеждение, что мир относится к нему оценивающе, агрессивно, что он миру не нравится. Но когда мама говорит дочери: «Фу, посмотри на свое платье, сейчас все увидят, какая ты грязнуля, и не будут с тобой играть», – она приписывает миру свое собственное раздражение и разочарование. В действительности мир разный, и люди в нем отличаются друг от друга очень сильно, и на любое человеческое проявление мир способен дать самую разнообразную реакцию – от действительного отвержения и агрессии до безусловного принятия и даже гордости за те же самые вещи (например: «Какая ты умница, что умеешь быть свободной и не думаешь о чистоте платья, потому что это всего лишь вещь»). Взрослея, мы можем организовывать себе среду поддержки, а не отвержения, поскольку в мире ее достаточно.
Но значимый взрослый рассказывает не об этом, а о том, что у мира его лицо. Это неосознанный обман – обычно стыдящий родитель действительно верит в то, что говорит. Если способность к конфронтации с таким родителем заблокирована, то его слова внутри ребенка будут поддержаны идеализацией. Если же у него есть возможность с родителем спорить и с ним не соглашаться – то у такого ребенка будет и возможность сравнивать родительские слова с чьими-то еще, считать их неправильными, не соглашаться или соглашаться частично. Если же у ребенка такой возможности нет, то ему остается только считать родительские слова истиной.
В этом случае социальные страхи формируются в результате обычного запугивания.
Люди, страдающие от стыдящего, директивного, насильственного внутреннего родителя, и во взрослом возрасте могут выглядеть робкими детьми. У них мало жизненных сил, они редко бывают спонтанными, они предпочитают избегать конфликтов или строят отношения, манипулируя таким образом, что внимание, направленное на них, оказывается только безопасным. Последнее возможно, например, при принципе «лежачего не бьют»: в социальных взаимодействиях эти люди могут проявляться настолько хрупкими, беспомощными и уязвимыми, что вызывают у своего окружения желание одновременно отдалиться и позаботиться. При возникновении противоречий или конфликтов они склонны к уходу из ситуации – часто через выплеск своей агрессии, которая потом остается с ними надолго в виде мстительных фантазий, жалоб, пассивно-агрессивных реакций.
Запуганные родителями люди производят впечатление частично съеденных, поглощенных, выглядят как люди, от которых отрезали что-то значимое. В психическом смысле так и есть: их родители, приписав всему миру собственные черты, лишили своих детей всего мира и множества собственных качеств и проявлений. Например, Михаил, который смог освоить только рабочую профессию и работает в бригаде рабочих на правах младшего, боится вступать во взаимодействие со своими коллегами, боится просить повышения зарплаты, боится претендовать на более ответственную работу. Живет он с родителями – отстраненной матерью и разочарованным в нем отцом, который регулярно напоминает сыну, что если бы у Михаила не росли руки из одного места, то он был бы на хорошем счету и давно бы стал самостоятельным. Отец у Михаила также рабочий, но успешный, профессиональный, обеспечивает семью. Сына он считает слабаком. Когда Михаил все же приходит к мысли о том, что рабочая специальность ему не подходит, и начинает искать возможности для обучения в сфере IT – отец высмеивает его в стиле «руки не на месте, и мозгов недостаточно». Даже притом что Михаил догадывается, что его отец не прав, он долгие годы избегает изменений в своей жизни, поскольку боится подать заявку, боится отказа, а больше всего боится того, что не справится с учебой и останется жить с родителями в вечном, безнадежном позоре.
С параноидными переносами дело обстоит иначе. Вообще «параноидный перенос» означает специфический для личностей с параноидными чертами и параноидным типом характера феномен психологической защиты по типу переноса, при котором все собственные неугодные качества, желания и устремления приписываются человеку или окружающим людям. Здесь этот термин используется как более общий, не относящийся только к выраженным параноидным личностям (о которых более подробно будет рассказано в главе о личностных расстройствах), но возникающий как некое проявление параноидности при любых других ведущих личностных структурах. Параноидный перенос – быстрый, негативный и интенсивный.
Параноидные переносы касаются зависти, ревности, социально неугодных желаний, худших человеческих черт, которые носитель такого феномена приписывает конкретному человеку, или своему ближайшему окружению, или абстрактным группам людей, или всему человечеству в целом. Последнее – самый заметный пример такого переноса: тот, кто говорит: «Все люди злые», сам злой, тот, кто подозревает всех в гомосексуальных желаниях, обладает ими. В близких отношениях это тяжелые люди, подозревающие других в меркантильности, мстительности, сексуальной распущенности. Можно привести пример (он также будет рассмотрен в главе о личностных расстройствах), в котором муж испытывает сексуальное желание к жене друга, но переносит его на свою жену и обвиняет ее в том, что это она хочет этого самого друга и потому инициирует встречи с этой парой. Параноидные черты (и переносы) могут появляться при дементных и других нейродегенеративных процессах. В случаях параноидного расстройства личности они могут достигать уровня бреда.