В области социальных фобий такие переносы всю агрессию, принадлежащую личности (часто немаленькую, у человека с параноидными чертами обычно много жизненных сил и много гнева), приписывают окружающим людям, которые теперь выглядят злыми, манипулятивными, осуждающими, критикующими, потребляющими, способными к воровству и предательству. Эти страхи, в отличие от варианта «запуганного», даже и выглядят не страхами, а подозрительностью, контролем и превентивной агрессией. Однако они так же ограничивают человека в социальных взаимодействиях, лишают его гибкости и свободы, делают невозможным или затрудненным его развитие и вызывают сильную тревогу.
Например, Зоя, врач-ординатор, считает, что медсестры на ее работе относятся к ней с презрением. Ей кажется, что, когда она заходит в ординаторскую, все умолкают, а когда она выходит, то все начинают обсуждать ее и смеяться. Из-за этого страха она с трудом взаимодействует с ними, хотя должна, и с трудом ходит на работу. Сама профессия увлекает Зою, у нее достаточно способностей и амбиций для развития, но агрессивная атмосфера на работе мешает ей развиваться в доступном для нее темпе. Когда Зоя замечает (а потом долгое время постепенно учится осознавать замеченное), что это она сама относится к этим женщинам агрессивно, что это ей свойственно презрительное обесценивание их личностей и профессионализма, то ее социальные страхи заметно снижаются. То же самое происходит и в других сферах ее жизни. Знакомство и признание собственной агрессивности дает ей свободу от мучающих ее долгое время подозрений и тревог.
Социальные страхи, возникающие в результате травмирующих событий, развиваются по двум вариантам. В первом они постепенно снижаются и безвозвратно проходят по мере проживания человеком того, что с ним произошло, либо сохраняются в виде выносимого беспокойства в ситуациях, похожих на травмирующую. Такое беспокойство начинает работать как часть охранных систем: тот, кто получил травму в общении с людьми, теперь будет использовать этот опыт для большей заботы о себе и своих границах в подобных ситуациях. Например, люди держатся подальше от хулиганов, пьяниц, сумасшедших. Женщина, у которой в прошлом есть болезненный роман с женатым человеком, теперь сверхбдительна к потенциальным новым партнерам на предмет их свободы от обязательств. Мужчина, которого подставили в партнерстве, может предпочитать работать один. В целом такая настороженность не мешает жить, но при растущих ограничениях или изменении контекста (например, при росте бизнеса и необходимости партнерства) она доступна коррекции через новые убеждения и идеи.
Во втором варианте такие страхи остаются устойчивыми и даже растут, становясь частью динамики посттравматического стрессового расстройства. Подробнее о травме и такой динамике будет сказано в соответствующей главе.
Агорафобию отделяют от специфических страхов (хотя она включает в себя страх открытых пространств) и социальных страхов (хотя она включает в себя страх взаимодействия с людьми) по причине ее комплексности и более позднего развития. Страх, который постепенно ограничивает передвижения и замыкает человека в безопасном пространстве своего дома, развивается в связи с эмоциональной травмой, полученной от человека или людей, либо в экстремальной стрессовой ситуации. Агорафобия развивается после катаклизмов, несчастных случаев, эпизодов насилия. Ужасное чувство потери контроля, которое возникает у свидетеля экстремальных событий или у жертвы чужой агрессии, заставляет ее делить мир на две части – безопасную часть собственного дома и вызывающий ужас остальной мир. В таком виде агорафобия также является частью посттравматического стрессового расстройства со флешбэками и диссоциациями, о которых будет рассказано в главе о психических травмах.
В легкой степени агорафобии человек не замыкается дома, но стремится избегать ситуаций, ограничивающих его социальную свободу: например, находиться в толпе или быть в таких условиях, в которых невозможно быстро и незаметно уйти, таких как кресло стоматолога, автомобиль такси или зрительный зал. В этих случаях исследование чувств человека по поводу контекста происходящего и его компании в этом контексте может обнаружить подавленные чувства, которые и превращаются в приступ паники. Например, тревога по пути в университет может указывать на внутренний конфликт, связанный с учебой, или на сложные чувства к своим одногруппникам, или на подавляемую депрессию от непомерных требований, которым студент не соответствует.
Более чем в половине случаев агорафобия сопровождается депрессией. Тяжелая агорафобия привязана к травме. Легкая агорафобия является частью комплексного тревожного расстройства и работает по его принципам.
Обсессии и компульсии
Обсессии – навязчивые мысли, компульсии – ритуальные действия, которые призваны облегчить навязчивые мысли и сами по себе тоже являются навязчивыми. Черты обсессивности и компульсивности могут быть выражены на разных уровнях. В тяжелом случае говорят об обсессивно-компульсивном расстройстве, при котором человек большую часть своего времени и жизненных сил вынужден тратить на обдумывание тревожных мыслей и ритуалы, нужные для успокоения.
Такими тревожными мыслями являются страхи и тревоги, беспокойства о будущем или сожаления о прошлом. Человек может беспокоиться о том, выключил ли он газ и свет при выходе из дома, закрыл ли дверь. Может пытаться контролировать определенный характер своих мыслей (например, ни в коем случае не думать о плохом) и для этого навязчиво думать о хорошем, производя мыслительные ритуалы в виде молитв или других устойчивых формулировок. Может гонять мысль «надо что-то делать, надо что-то делать». Может бесконечно вспоминать прошлые провалы, выискивать неверные решения, сокрушаться и винить себя в сделанном и несделанном.
Отличительной особенностью обсессий являются стереотипные формулировки – все мы можем думать о таких вещах, но в обсессиях мы раз за разом думаем о них в одних и тех же словах. Они могут казаться нам удачными, откликаются в нас, снова и снова вызывают одни и те же чувства, не имея динамики. Например, «я избегал реальности», «надо было учиться», «что-то случится», «мама умрет», «со мной что-то не так» и очень распространенное «надо что-то делать».
Мысли не всегда сформулированы конкретными словами, иногда это желания, образы, например «я должна ему понравиться», «мне нужно ему это рассказать», «я должна быть худой». Стереотипность формулировок тогда заметна при разговоре с кем-то еще. Иногда это помогает обнаружить собственные обсессии: сказанное вслух, это становится замеченным и самим человеком, и его окружением. Это может стать хорошей опорой: в стереотипиях нет жизни, и там, где они присутствуют, есть проблема, и это нужно заметить. До отсутствия такого осознавания человеку может казаться, что его процесс мышления нормален и обоснован. Даже после того, как стереотипии становятся заметными, к ним сложно отнестись как к чему-то болезненному, поскольку они кажутся основанными на реальности. Например, человек может привести множество аргументов о том, что он действительно упустил свой шанс в жизни, – но это не имеет значения, поскольку сама природа этих мыслей – это не реальность, а тревога.
Например, человек, испытывающий тревогу «надо что-то делать», каждый день пишет себе планы на завтрашний день – и успокаивается, хотя назавтра ничего из запланированного не выполнит. Тот, кто тревожится о запертой двери, может закрывать ее особым образом, чтобы запомнить. Тревожные мысли могут вызывать потребность упорядочивать пространство (это тот симптом обсессивно-компульсивного расстройства, который широко известен в массовой культуре) – разложить предметы на столе по особой схеме, посчитать шаги особым образом, сложить вещи так, чтобы они находились в совершенстве. Человек может считать, что если он сделает от магазина до дома ровно тысячу шагов, то это хорошая примета и ничего плохого не случится, его мать не умрет, войны не будет, дом не сгорит. Если он уложит чемодан особым образом, то с самолетом все будет хорошо (и, соответственно, если он сделает что-то неверно или небрежно, то обязательно случится катастрофа).
Навязчивым, компульсивным сбросом напряжения можно назвать покупки вещей, которые не нужны, или не запланированы, или которыми не будут пользоваться (например – обучающих курсов или книг, которые никогда не будут прочитаны, но в данный момент снимают тревогу «надо учиться», «надо что-то делать» или «со мной что-то не так»). Курение и мастурбацию также можно назвать компульсиями в определенных контекстах. Самоповреждающее поведение может выполнять такую же роль.
Навязчивые мысли отмечают собой рост тревоги, уводя при этом человека от настоящей причины, которая по-прежнему остается в необходимости сдерживать свои истинные посылы и желания. Чем больше сила этого сдержанного, тем сильнее обсессия, тем сложнее компульсия, тем больше шансов, что навязчивый цикл закончится большим саморазрушительным эпизодом, в котором человек все же выразит агрессию, но направит ее на собственное тело (в отличие от депрессивного, который наказывает себя в основном мыслями, обсессивно-компульсивному свойственно прямое физическое самонаказание в моменты невыносимого напряжения, с которым он не может справиться обычными ритуальными способами).
Например, так живет молодая женщина Инна. Она живет с мужем, но того почти никогда нет дома, он много работает, а когда приходит – то всегда очень усталый и недоступный. Инна чувствует себя виноватой за такую его усталость: ведь это он купил им квартиру, сейчас он копит на машину, а того, что зарабатывает Инна, хватает только на нее саму. Поэтому в их семье не принято выражать негативные чувства к мужу: он кормилец, и ему тяжело. Инна с мужем много разговаривают в переписках в течение дня, обмениваются анекдотами или смешными картинками, но о важном никогда не говорят. Секса у них нет несколько лет: муж устает. Дни Инна (она возвращается рано) проводит, прибираясь в их небольшой квартире, протирая все поверхности, заботясь о собаке. Когда муж приходит – он всегда поправляет картины, перемывает стаканы, подметает пол в коридоре. Ни слова упрека не говорит, а если Инна психует – совершенно ее не понимает: он же сам сделал, а не ее заставил, и вообще он устал.
Еще у Инны есть мама, которая ужасно болеет и вечно попадает в какие-то плохие истории: например, покупает набор ножей у мошенников и потом плачется Инне на то, какие плохие бывают люди, или годами через суд решает вопрос с подтопленным потолком, или получает такую медицинскую помощь, которая только ухудшает ее состояние. Инна заботится и о маме тоже: пробует вернуть деньги за ножи, ищет адвокатов и ведет с ними переговоры, бывает на всех судах, ходит с мамой по больницам, приемным, инстанциям, потому что мама болеет. Отказать ей нельзя, выбрать удобное для себя время – тоже, поскольку тогда хрупкая мама становится очень агрессивной и говорит, что у дочери «ничего нельзя попросить, ну и ладно, тогда я сама, эгоистка, ты как твой отец, бестолочь, лентяйка, лишь бы по своим делам шляться, а во сколько ты вообще вчера вернулась домой, а где ты ходишь».
Инну мучают мысли о том, что мужу, маме и собаке грозят какие-то опасности, что они могут умереть. Она боится, что такие мысли накликают на них беду, и про себя все время проговаривает: «Все будет хорошо», «На все божья воля», или читает «Отче наш». Ее ежедневная уборка в однокомнатной квартире занимает три-четыре часа, она перетирает всю посуду, вытряхивает ковры и накидки, чтобы на них не было собачьей шерсти, моет двери, несколько раз подметает и моет пол в коридоре, где живет собака (в последний раз – перед самым приходом мужа с работы). Если ей нужно выйти из квартиры – перепроверяет газ, окна, двери, возвращается, перепроверяет, возвращается, перепроверяет… Со всеми этими ритуалами может хотя бы выполнять свои повседневные обязанности и делать то, чего ждут от нее мама и муж. Если что-то идет не так – заболела собака, или у мужа что-то случилось на работе, или мама снова попала в какую-то беду, – то Инна идет в туалет, закрывается там и бьет себя по голове, вырывает себе волосы, раздирает себе лицо ногтями. Это может продолжаться часами. Ни муж, ни мама на это особого внимания не обращают: выслушивают ее рыдания, мама по телефону говорит: «Успокойся», муж спрашивает через дверь, идет ли она спать, достает йод и выставляет его на видное место на кухне. Мама наутро звонит и спрашивает, где Инна, они же договорились идти туда-то. Инна встает, перепроверяет газ, чайник, утюг, розетки, окна и идет. Днем переписывается с мужем и шлет ему смешных котиков.
Не обязательно, что обсессивно-компульсивные проявления представлены у человека в таком тяжелом виде, как в истории выше. Навязчивость мыслей и ритуальность поведения может обостряться в стрессы, являясь в каком-то смысле адаптивной реакцией на невыносимые мысли и чувства. Такие симптомы могут проявляться в виде магического мышления и магических ритуалов при сильном беспокойстве: например, пользоваться одной и той же ручкой на экзаменах, или надевать определенную одежду на важные встречи, или удерживать в голове определенную мысль или образ (себя в защитном коконе света, луча, нисходящего с небес до собственной макушки, каких-то других энергетических образов). Переживающий тяжелое расставание может обсессивно-компульсивно заниматься спортом, или сексом с другими людьми, или работой. Еще одним вариантом ОКР при расставаниях является сталкинг за бывшим возлюбленным и его новым партнером. Иногда такие компульсии остаются в рамках слежки в сетях, и тогда они вредят только самому носителю, но иногда степень навязчивости идей преследования требует реальных действий, и тогда это может угрожать всем.