На станции Евгения могла бы сбежать, но ей не позволят: тот же Гена убдит. Во время остановки она, вероятнее всего, вернётся на «женскую половину». Размажет слёзы, пообщается, подуспокоится. После этого её уже поздно будет сталкивать под колёса: ненатурально для спонтанного самоубийства. Вот Геннадий и подсказывает начальнику: мол, совсем мало времени остаётся, примите быстренько решение!
Если быть откровенным с самим собой — а Николай Иванович всегда предпочитал эту позицию! — то придётся признать, что именно вмешательство Геннадия решило участь Жени.
Я в равной мере сочувствовала всем участникам этой истории.
Женьке. Легко было представить, как она ненавидит себя за глупый промах, как сгорает со стыда и как терзается она от страха в ожидании решения нашего руководителя, как её кидает каждую минуту от надежды к отчаянию.
Саша. Мается от чувства собственной вины. Он только теперь понял: как Женькин друг — а они действительно дружат, — он не должен был потакать её капризам, как взрослый, военный человек, должен был сообразить, что поступок, который Женьке приспичило совершить, не так безобиден, что лучше всего было бы постараться остановить её, пусть рискуя навлечь её гнев.
И даже Николаю Ивановичу я в данном случае не могла не посочувствовать. Сколько наблюдала, он относился к Жене очень терпеливо, совсем не формально и, безусловно, с доверием. Так что для него её проступок должен быть подобен удару в спину. Когда руководитель получает от оператора информацию или поручает определённую работу, то вынужден полностью полагаться на этого человека. Оператор, на которого нельзя положиться, тем более вышедший из-под контроля, для руководителя Лаборатории — лишняя головная боль. А ведь у него и так забот выше крыши!
Чтобы посочувствовать каждому, не обязательно погружаться так глубоко в рассуждения. Но Сима пристала ко мне с расспросами и дотошно выясняла мою позицию в отношении этого конфликта. Я сначала решила, что она просто никак не может определиться сама, чью сторону принять, потому и собирает разные мнения. А потом закралось подозрение, что Симка расспрашивает меня совсем с иной целью. Подозрение оставалось смутным, не оформленным в чёткое суждение. Впоследствии оно полностью подтвердилось. Так или иначе, я свернула разговор, в котором ни Лида, ни Катерина почему-то не приняли участия.
На нашей, обычно такой светлой, «женской половине» воцарилось тягостное, молчаливое ожидание. В такой атмосфере долго не продержишься. К Женьке нельзя: прогонит и сама же расстроится ещё больше. Хоть в коридоре поболтаться. Я тихонько выскользнула в дверь.
— Значит так, Геннадий. Ты — парень хваткий, сообразительный. Цели, планы у тебя наверняка — о-го-го! Вот если хочешь достичь большего, запомни: никогда не торопись, просчитай все ходы, все последствия. Возможность, как ни заманчива, редко бывает последней. Тем более возможность убрать человека. Есть миллион способов — один надёжнее другого. А что бдительный — молодцом! Когда поезд замедлится, проследишь. Если что — поймаешь её. Но никого не устраняем. Понимаем?
Вот этого Бродов не побрезговал бы убрать. При первой же возможность.
— Слушаюсь!
В голосе — плохо скрытое разочарование. Так его нельзя отпустить.
— Есть, Гена, в руководстве людьми такая военная хитрость.
Николай Иванович сделал вид, будто с самого начала планировал поделиться с Геннадием «тайным знанием».
— Если человек совершил проступок в первый раз — даже весьма серьёзный, — объясни, в чём он не прав, подожди, понаблюдай. Если раскаялся и, думается тебе, что искренно, — прости. Благодарность — великая сила! У тебя и у дела, которому ты служишь, не будет более преданного сторонника и помощника, чем такой человек. Понимаем?
Каждый в свой срок открывает лично для себя прописную истину. Геннадий слушал так заинтересованно, что едва не заглядывал начальнику в рот.
— Вот. Но поймаешь на втором проступке — сразу устраняй, без раздумья! Это запомни крепко: второго раза не прощают!
— А она что… У неё что, первый… проступок?
— Ну… По моим сведениям, да. У тебя другая информация?
— Нет, я просто спросил. Спасибо… за доверие, Николай Иванович! Разрешите идти?