Но то была лишь первая и самая безобидная часть истории. Дальше началось наиболее неприятное для наших военных: товарищ Бродов вызывал их по одному и каждого песочил — тихо, но увесисто и долго.

Женька, хоть и напуганная, заявила:

— Пойду к Николаю Ивановичу. Пусть мне сразу достанется: это же я всех втянула в историю!

— Да. Ты втянула в историю целый отряд взрослых, сознательных командиров, — спокойно заметила Серафима. — Пойди сообщи об этом товарищу Бродову. Может, он развеселится.

Женя поджала губы и примолкла.

— А я придумала записывать. Мы все участвовали, — заявила Лида.

Полдня длилось «избиение» военных. Мы извелись, потому что ждали своей очереди «на ковёр».

Вот вроде бы затихли голоса в соседнем помещении, а нас всё не вызывают. Потом мы услышали твёрдые шаги и коллективно вздрогнули.

Войдя, Николай Иванович обвёл нас строгим, ледяным взглядом:

— Поняли свою ошибку? Возражения, вопросы есть?

Оставалось только последовательно: сначала — кивнуть и потом — отрицательно помотать головой.

— Впредь любые ваши эксперименты согласовывать со мной. Докладывать на стадии замысла.

Он резко развернулся и вышел.

То, что специально к Жене товарищ Бродов не обращался, все присутствующие сочли хорошим знаком, то есть не числит Николай Иванович за ней какой-то особой вины. Но Женя очень расстроилась, вбив себе в голову, что впала в особую немилость. Мы дружно уговаривали, что ей, в сущности, есть чем гордиться: её прогнозы так точны, что угрожают невольно вскрыть военную тайну! Однако Женю ничто не могло утешить.

Поразмыслив, я пришла к выводу, что в данном случае товарищ Бродов прав. Дар каждой из нас — это сила и оружие. Нужно пользоваться им осмотрительно, с учётом возможных последствий. А мы повели себя беспечно и безответственно. Причём все — в равной степени, Женя — не больше и не меньше других.

Похожие соображения пришли в голову и Лиде. Та сразу высказала их Женьке вслух, найдя мягкую, совсем не обидную форму. Катя её поддержала. Женька — как порох — могла всё же обидеться. Чудо: не обиделась! Но и не согласилась категорически:

— Что ж, что военная тайна? Все свои! Кому ещё доверять, как не своим?! Кто бы продал? Ну, скажите, кто?!

В общем, она и осталась такой «несогласной», при своём мнении. Но взяла себя в руки, дуться не стала, приложила усилия, чтобы вернуть себе доброе, спокойное расположение духа и не пропустить очередной сеанс «помощи фронту».

И всё же история на том не закончилась. Прошёл день или два — и разразилась гроза пострашнее. При первых её ударах я не присутствовала, так как дело происходило в «курилке».

Для операторов действовал полный запрет на курение и алкоголь. Военные же курили все, кроме товарища Бродова. Он этого не обсуждал, но мы-то видели: у него лёгкие не в порядке. Ничего опасного — что-то давным-давно зарубцевавшееся. Однако давало о себе знать: воздуха ему вечно не хватало. Потому он не разрешал военным курить на «мужской половине» — гнал в тамбур.