Но Яромира отчаянно замотала головой, и в голове немного прояснилось. На поляне стояла телега. На ней рядком куклами лежали раненые, над ними хлопотал мохнатый целитель. Вокруг толпилось с полдюжины всадников. Чуха никак не могла поймать глазами их лица. Чей то усатый рот знакомым басом сказал:

– Имя своё помнишь?

– Яр…, – сипло выдохнула она.

– Ну, парень, с боевым крещением тебя! В рубашке родился. Дай ему ещё глоток, Илон, – заслужил.

В губы опять уперлось жёсткое горлышко. Чуха глотнула, уже не чувствуя ожога. Различила остроносое лицо – смеющиеся глаза, ровные белые зубы и ямочки на щеках. Спросила:

– А теперь что делать? Опять туда?

Вокруг засмеялись. Усатый сотник – теперь Яромира узнала его – весело сказал:

– Ты смотри, как понравилось! Нет, малец, пока закончили. Отдышись. До Тони вернёмся – там будешь делать. Куда попадёшь.

Ух, улыбаясь, протянул ей фляжку. Чуха взяла и сама сделала глоток.

У Тони веселиться не пришлось. Потеряли многих. Не на всех засеках удалось так сразу удачно расправиться с врагом. Особенно на третьей. Там шли отборнейшие силы цангов – в непреклонной решимости сокрушить крылатое воинство. Это им не удалось. Дружинам должно было отбиться, и они отбились. Но какой дорогой ценой!.. И то, что вражеские потери были значительнее, утешало слабо. Не утешала и успешная контратака, в которую тотчас же по прибытии была брошена личная аргусова малая дружина, выжегшая остатки наступавших вражеских частей и разметавшая одно из укреплений, где укрывались обозы цангов и палатки их целителей. Она же спалила останки павших, собрала и доставила последних годных для исцеления раненых. В общем, веселье было б неуместно.

Если для победных здравиц и в самом деле было не время, то и горевать оказалось некогда. Именем венценосной чины Собор издал срочный указ об укреплении поредевших рядов порубежного войска. В Крепость тут же потянулись свежие силы. И Аргус каждодневно производил смотры и учения обновлённых дружин. Ведуны лечили опалённый лес и возводили новые зелёные укрепления.

Выходившему в обеденный зал Яру теперь немедленно расчищалось место за одним из столов. Ещё там, на сборной поляне, ему рассказали, что подстрелил он не кого-нибудь, а вражеского сотника, а с дерева снял старшего дозорного этой засеки, да ещё и уцелел в первых рядах стрелков, что с новичками случается крайне редко… А после того, как объявившийся на другой день у Тони Аргус признал в парне ученика приграничного старшины, обнял по-братски и распорядился включить в свой счёт все его расходы на постой, хозяйка прониклась к юному постояльцу прямо-таки материнской заботой.

Однако чуха не собиралась здесь задерживаться. Теперь она всей душой стремилась в Терем – так вдруг захотелось повидать родной дом. А объехать надо было, согласно оговорённому в подорожной пути, ещё немало: пол-Заграничья – от рудников владетельной чины до Межгранья. Кроме того, ей трудно было участвовать с новыми приятелями в попойках. И неприятно оказалось видеть, как они, а особенно – ух, подзывали кривляющихся в освещённом загоне полураздетых девиц. Этим обстоятельством её девичья сущность возмущалась больше, нежели их речами, каких Яромира не слыхивала и в своих казармах. С вечера дружески распрощавшись с ухом, отметив у сотника подорожную, заказав для них у хозяйки обильный стол (Аргус не обеднеет), чуха спозаранку засобиралась в дорогу. С удивлением она обнаружила, что ей очень жаль оставлять уютную горенку, куда уже слабо просочился вкусный запах печёного хлеба. Наверное, и Дрыга с сожалением покидал набитую кормушку. Потому что уже за воротами всё ещё продолжал жевать ухваченное из неё напоследок.

К рудникам вела тщательно отсыпанная и хорошо утрамбованная дорога, проложенная меж скал. В последней, крохотной, в три двора, древенке Яромира останавливаться не стала. Не стала даже, как было собиралась пару поворотов назад, раздражённая зноем и однообразностью придорожных раскалённых каменных глыб, поить здесь шумилку. Слишком грязны и убоги были домишки, слишком неопрятны и визгливы дети, слишком оборваны, худы и лживо-подобострастны взрослые. Не понравились их перешёптывания и переглядывания за её спиной, не понравились уклончивые ответы на расспросы о близости рудника, не понравилась торопливость, с какой помчались куда-то через окраинную каменистую пустошь двое босоногих и бритоголовых чумазых ребятишек. Перед тем, на первой владетельной заставе, она уже видела поселенцев такого разбойничьего вида. Они как раз, понукаемые парой надсмотрщиков, отсыпали камнем дорожку к караульне, где чуха отметилась и выслушала предостережения первого-из-старших ухов о небезопасности проезда в одиночку по здешним местам. Не то, чтоб она испугалась, просто побрезговала спешиваться на захарканный, усыпанный каким-то неопознаваемым мусором, двор. Столь разительным был контраст с памятной ей чистотой и достатком родного подворья. Казалось странным, что их дорогая владетельная чина, да приумножится её здоровье, содержавшая в таком образцовом порядке Терем, не распорядилась о наведении хоть мало-мальски похожего на него в своих новых, доставшихся в приданное от мужа, владениях.

Как оказалось, останавливаться здесь не было нужды, потому что, подняв зверя повыше над этой обойдённой милостью Макоши древенкой, она увидела знаменитую сторожевую башню Бельмесса, дрожащую в далёком знойном мареве. Разглядела даже тесно прилепившийся к ней небольшой теремок, обнесённый мощной стеной, по которой неспешно прогуливались крохотные зелёные фигурки дозорных. Различила два ряда плоских домиков возле зияющей чёрным провалом скалы и будто заглатывающей им широкую серую ленту дороги. Завидев башню, Дрыга сам не пожелал спускаться на дышащий пыльным зноем щебень, а стрелой устремился к теремку, словно разглядев вдалеке желанную привязь у колодца. На пути попались ещё две такие же заплёванные древенки, но Яромира даже не стала присматриваться к их недобро щурящимся из-под ладоней обитателям.

От башни отделилось двое всадников. На подлёте разглядели хозяйкины цвета – трава по серебру – чухиных боевых браслетов, повернули назад, ведя за собой принятым в Тереме порядком – один впереди гостя, другой сзади.

В теремке оказалось сонно и прохладно. Внизу, в дальних подклетях тонко зудело сверло, где-то рядом мерно постукивал ткацкий стан, тихо напевала женщина. Дозорный ступал бесшумно, будто боялся спугнуть царивший здесь покой. Кто-то, должно быть, оружейник, позвякивая металлом, протопал по галерее, лязгнул засовом, и терем опять окунулся в дремотно невесомый лепет звуков. Дозорный буркнул: "Погоди, доложусь", – исчез в одной из резных дверей, потом выглянул, поманил: "Заходи!" Яромира, таща из-за пазухи грамоту, шагнула в просторную светлицу, вежливо поклонилась, назвалась:

– Витязь Яр, ученик старшего воеводы Лара, – проездом из Порубежья к Терему.

Рудничный посадник, грузный пожилой витязь, мельком глянул на печать, мягко отвёл чухину руку с протянутой бумагой и, дружески потрепав по плечу, поздоровался:

– Ну, с приездом. Рад видеть подобру-поздорову.