— Сегодня что, среда? — спросил он, протирая очки. — Жду не дождусь воскресенья. Мы снова устроим конкурс по рассказыванию анекдотов. После прошлого провала я основательно подготовился, собрал десятка два новых анекдотиков.

— Бросьте об этом! — отмахнулся расстроенный Ландлер, которому было сейчас не до шуток.

Реваи без очков не видел его огорченного лица и продолжал говорить о воскресном конкурсе.

Эмигрантская жизнь и тоска по родине породили странные развлечения. Одни эмигранты часами с увлечением говорили о венгерской кухне, о приготовлении разных блюд, другие перечисляли железнодорожные станции от Будапешта до Дебрецена или Папы и ожесточенно спорили: Мезёкерестеш и Мезёньярад — две станции или одна и та же. Партийные лидеры в свободное время состязались, кто из них знает наизусть больше венгерских стихов, а иногда и анекдотов. Ландлер был непревзойденным знатоком Петёфи, а Реваи помнил больше, стихов Ади. Когда Ландлеру приходилось туго, после Араня, Вайды, Киша он декламировал свои юношеские поэмы, написанные перед мировой войной по случаю какого-нибудь рабочего праздника. «Это мои стихи, — в таких случаях говорил он, — венгерские, но не выдающиеся». Однако стихи собственного сочинения были и у Реваи, опубликованные во время мировой войны в журналах «Ма» («Сегодня») и «Тетт» («Действие»), нетрадиционные, непривычно звучащие. Прочтя несколько своих произведений, Реваи скромно замолкал и предоставлял слово Ландлеру. А в состязаниях по рассказыванию анекдотов Ландлер был непобедим. И если соперники помоложе, предварительно подготовившись, представляли серьезную опасность, он шел на всякие хитрости, чтобы не уступить пальму первенства. Начинал с анекдотов, насколько он знал, известных его противникам, а свои приберегал напоследок. Если же и это не помогало, припоминал всякие забавные случаи из собственной жизни. Например, один из последних: начальник политического отдела венской полиции, вкрадчивый и с виду покладистый Прессер, которого Ландлер прозвал Компрессором, однажды спросил его: «Герр Ландлер, как поживают, что поделывают венгерские эмигранты?» Он любезно ответил: «Благодарю вас за интерес к нам, занимаемся поджигательством».

— Сейчас не до анекдотов! — Ландлер порицающе смотрел на Реваи. — У нас хватает забот. — И он бросил на стол полученный в кафе «Шоттенгауз» конверт. — Мало нам всяких бед, теперь еще я должен объясняться с Компрессором. И знаете из-за чего? Наш товарищ, студент-медик Якаб, два дня назад шел по улице, а навстречу ему небольшая группа демонстрантов. Тогда он, романтик в душе, вдруг не выдержал и запустил камнем в подвернувшегося ему под руку полицейского, а потом дал деру. Горе не в том, что в крайнем возбуждении он забыл, что мы не имеем права вмешиваться во внутренние дела Австрии, иначе нам грозит высылка, — все равно мы участвуем во всех выступлениях наших австрийских товарищей, — а горе в том, что он забыл о своей необычной внешности. На другой же день, то есть вчера, меня вызвал Компрессор: «Имеются серьезные подозрения, что венгерский эмигрант, студент по фамилии Якаб, и есть тот горбатый молодой человек, который на углу улиц Икс и Игрек бросил камень в постового полицейского. Следовательно, вы нарушили условия, на которых мы приняли вас в качестве эмигрантов в Вену. Мы вынуждены подвергнуть студента аресту и после показательного суда над ним выслать отсюда всех венгерских эмигрантов».

Жевавший булочку Реваи рассмеялся: «Старик, конечно, не может удержаться от своих обычных шуток». И, положив на колени записную книжку, потихоньку записал под столом последний анекдот о Компрессоре. — Что же вы ему ответили?

— «Вот уж не думал, герр Компрессор, что вы такой рьяный националист. Неужто вы полагаете, если горбун бросил в полицейского камень на венской улице, то это непременно венгерский коммунист? У бедного, усердного студента, загруженного занятиями, не остается времени для общественных выступлений. Разве среди недовольных венцев нет ни одного горбуна? Держу пари, что в австрийской коммунистической партии наберется около десятка».

— А что на это сказал Компрессор?

— «Видите ли, герр Ландлер, я вызвал именно вас, ибо, насколько мне известно, вы выпутаетесь из любого положения. Исключительно неприятное дело. Если я не возбужу следствия, меня ждут неприятности. Но я не желаю вам зла. Если десять горбунов признают себя членами австрийской коммунистической партии, с Якаба снимется подозрение и от меня будет отведен удар. Австрийские коммунисты-горбуны ничем не рискуют. Раз нарушитель порядка не был задержан на месте происшествия и есть несколько человек, к которым подходят его приметы, с нас взятки гладки». Теперь я несу Компрессору заявления.

Продолжая хохотать, Реваи записывал анекдот.

— Вот как! Для вас это забавная шутка! — набросился на него Ландлер. — Тогда я поручаю вам отыскать товарища Якаба, основательно отчитать его и, когда он примется возмущаться осуждением его героического поступка, передать ему, что в будущем году я отправлю его в Москву. Неосторожным, легкомысленным людям не место в Вене! — К удивлению Реваи, он вынул из конверта какие-то бумажки. — Представляете, сколько пришлось попотеть австрийским товарищам, чтобы в течение суток раздобыть эти заявления. Из воров и нищих выбрали десяток горбунов и заплатили им как следует. Лишь бы не выдать Компрессору подлинных имен коммунистов.

Поняв наконец, что с ним не шутят, Реваи перестал смеяться и, озабоченно теребя свои густые волосы, начал просматривать заявления.

— Не сердитесь, Старик, но это неразумный шаг. Если такой материал попадет в руки Прессера, буржуазная печать поднимет шум, что в австрийской коммунистической партии полно преступных элементов, и в качестве доказательства использует заявления горбунов.

— Сейчас моя задача — показать их Компрессору, — вздохнул Ландлер, — но не оставлять у него.

Озабоченный, он направился к двери, но тут же вернулся.

— Посмотрите, дружок, как я пойду, последите за моей походкой. Я попытаюсь подражать одному человеку. Попробуйте отгадать кому. — Вдруг он понял, что Реваи и это может принять за шутку; шепотом он объяснил ему, в чем дело. — А если и на нашем съезде был тот человек? — упавшим голосом прибавил он. — Тогда он знает всех членов ЦК на родине! Ужасно!

Реваи отпрянул назад, взволнованно вскочил с места.

— Нет, Старик! Не трудитесь напрасно, с вашей фигурой у вас ничего не получится. Погодите! Давайте переберем всех активистов из Венгрии. Или знаете что? Надо спросить Херишта, он лучше их знает.

Херишт — это был псевдоним Пандора Секера, одного из руководителей Коммунистического союза молодежи в Венгрии. Херишт-Секер тесно сотрудничал со многими коммунистами и участвовал в подготовке съезда. Недавно решили послать его учиться в русскую коммунистическую академию, и он перед отъездом в Москву на несколько недель поехал на родину, чтобы устроить свои дела и попрощаться с родными.

— Херишт уже вернулся в Вену?