— Хорошенькое дело, герр Прессер! — негодовал Ландлер, хотя его вполне устраивало такое решение. — Но чтобы вас не мучили угрызения совести, пусть будет так. Даю слово, что он потом уедет. Но больше ни за что я не ручаюсь. — Прессер кивнул, а Ландлер, повернувшись к письменному столу и отодвинув пресс-папье, быстро схватил конверт. — Если вы все-таки наказываете юношу, зачем вам заявления? Они вам ни к чему, герр Компрессор. До свидания. — И засунув конверт в карман, он направился к двери.
Не успел он выйти из кабинета, как начальник политической полиции вернул его. «Сорвалось дело», — подумал Ландлер с досадой.
— Я хочу пожать вам руку, герр Ландлер, — услышал он шутливый голос Прессера. — Подчеркиваю это, ибо как начальник политической полиции проявляю некоторую слабость, высоко ценя вас.
Пожав протянутый ему указательный палец, Ландлер со вздохом облегчения закрыл за собой дверь.
Итак, с этим делом покончено. Прессер — человек не злой и неглупый. Ему хватило ума понять, что произошел бы международный скандал, если бы он стал, как заядлый реакционер, преследовать политических эмигрантов.
Но и молодым товарищам-коммунистам не мешало бы проявлять больше осторожности. Неосмотрительная, бессмысленная смелость способна лишь повредить им.
Когда на основе соглашения между советским и венгерским правительствами в начале 1921 года стали возвращаться из России на родину бывшие венгерские военнопленные, даже некоторые хорошо подкованные коммунисты впали в заблуждение, грозившее серьезными последствиями. Больше ста тысяч свидетелей русской революции, среди них немало ветеранов гражданской войны, коммунистов и сочувствующих делу рабочего класса, вступали на родную землю. И Бела Кун считал, что, примешавшись к ним, все коммунисты-эмигранты могут вернуться на родину и покончить навсегда с контрреволюцией. Газета, издаваемая венграми в Москве, «Вёрёш уйшаг» не раз писала об этом плане. Порицала венцев за то, что они еще не создали на родине партийного центра и поэтому коммунистам там приходится действовать в рамках социал-демократической партии, что они не ведут агитации в профсоюзах против уплаты взносов в социал-демократическую партию и так далее. Всю эту критику, кроме вопроса о создании партийного центра, венцы не принимали всерьез. Неужели отказаться от легальной работы в рамках социал-демократической партии? И разоблачать, обрекать на провал борющихся в Венгрии товарищей из-за того, что, добившись успехов в профсоюзах, они не начинают кампании против социал-демократической партии? Неужели" должны вернуться на родину все эмигранты и даже те, кто непригоден для подпольной работы? И рисковать всеми резервами партии, когда хортисты — вблизи это лучше видно — готовятся арестовать и наказать возвращающихся на родину коммунистов и сочувствующих им, собирают материалы, вербуют доносчиков, создают концентрационные лагеря? Неужели вести безоружную толпу в атаку на вооруженные до зубов жестокие офицерские отряды? Пока что единственный возможный путь борьбы в Венгрии — это дезорганизация, ослабление белого террора. Венцы в «Пролетарии» подвергли критике положения статей «Вёрёш уйшаг» и перенесли спор на конгресс Коммунистического Интернационала.
Подобные дискуссии происходили на III конгрессе Коминтерна летом 1921 года. Многих авторитетных коммунистов сбивала с толку начавшаяся повсюду в Европе консолидация капиталистического строя, пошатнувшегося во время мировой войны, и они хотели, организовав восстания, сдвинуть с места корабль революции, попавший неожиданно в штиль.
Ландлер выступил на конгрессе. Он подчеркнул, что подготовительная революционная работа должна проводиться там, где есть трудящиеся массы, то есть в профсоюзах, и коммунистам нельзя упускать из виду повседневных требований рабочих.
В основу решений конгресса легли, конечно, ленинские идеи, но осужденную наступательную тактику многие и в Коминтерне, рассматривая ее как истинно революционную, считали простительным грехом. Двойственность эта отразилась и на работе специальной комиссии, занимавшейся дискуссией в венгерской партии. В конкретных тактических и организационных вопросах она почти целиком признала правоту венцев, или, как их тогда называли, фракции Ландлера. Но решила, что в новом, временном Центральном комитете фракция Куна должна иметь на одно место больше, объяснив это тем, что в вопросе партийного строительства у сторонников наступательной тактики более четкая цель.
Благодаря большинству в ЦК фракция Куна считала, что победа в дискуссии осталась за ней. Председатель специальной комиссии в Исполкоме Коминтерна, членом которого был и Кун, называл фракцию Ландлера «центристской». Все это повлекло за собой бесконечную цепь взаимных обвинений, атак и контратак, обид. За несколько недель спор так обострился, что Ландлер и его сторонники чуть не вышли из Центрального комитета. «Делающие революцию во что бы то ни стало» (так называл Ландлер членов противоположного лагеря, сами себя они называли «строителями партии»), возглавляемые Поганем, хотели полиостью вытеснить ландлеровцев из партийного руководства, и работа венских коммунистов оказалась парализованной.
В начале 1922 года Коминтерну пришлось опять заниматься этой дискуссией. Создали новый Центральный комитет из трех членов, который должен был работать в Будапеште; Ландлер и Кун в него не входили. В то время Бела Кун встретился с Ландлером в Москве. Они помирились и дали обещание бороться против проклятой фракционности.
Свои обещания оба они сдержали. После московского примирения и Кун, и Ландлер проявляли больше сговорчивости. Но страсти никак не могли улечься. «Армии», не видя перед собой дальней перспективы, руководствовались менее принципиальной и более личной точкой зрения, чем их «полководцы».
Лишь один член нового ЦК приехал в Венгрию, но был вскоре выдан доносчиком. Два других тоже попали в тюрьму — один в Германии, второй в Словакии.
Поэтому Центрального комитета фактически не было. Венгерские коммунисты обратились за помощью к Ландлеру, с которым и раньше поддерживали связь. Он делал все, что от него зависело, ему помогал венский руководитель рабочей молодежи Имре Шаллаи.
Как рядовой член партии и как простой солдат он вел за собой армию. Он был Стариком, его советы все принимали как указания. Выходила газета, работал семинар секретарей партийных организаций, готовился и переправлялся через границу пропагандистский материал. Для свободы передвижения людей снабжали фальшивыми документами. Тайно переходя границу в Надькёлькеде, приезжали в Вену за инструкциями коммунисты с родины, и в Венгрию ездили посланцы Ландлера. Но долго так не могло продолжаться. Коминтерн не получал вообще никаких сведений о венгерском коммунистическом движении, потому что члены ЦК были арестованы, а Енё Ландлер не обладал никакими особыми полномочиями. По просьбе коммунистов Венгрии, эмигрировавших в Вену, и трех тысяч, живших в Советской России, Коминтерн взялся наконец наладить работу венгерской партии.
Так после московских примирительных совещаний 1924 года был создан обладающий полномочиями ЦК Организационный комитет, членами которого стали Кун, Дюла Алпари и Ландлер. Позднее туда кооптировали Хирошшика и Ракоши, создавших в Венгрии подпольный секретариат. Образование Оргкомитета помогло ликвидировать противоречия, восстановить единство среди коммунистов и провести съезд, на котором избрали теперь уже постоянный Центральный комитет. Положение наконец стабилизировалось.
…Семинар секретарей партийных организаций на этот раз проводили в большом доходном доме; один прогрессивный австрийский адвокат предоставил на время отпуска свою контору. Когда к врачу или адвокату без конца звонят в дверь, это не вызывает подозрения. На лестнице Ландлер, запыхавшись от быстрой ходьбы, остановился на минутку. Участники семинара, приехавшие из Венгрии молодые коммунисты, с нетерпением ждали его, зная по опыту, что его лекции не только глубоко содержательны, но и увлекательны.
Войдя в адвокатскую контору, Ландлер прежде всего спросил старосту, не появлялся ли Херишт и нет ли известий от Реваи. Херишт не показывался, а Реваи просил передать, что не нашел в консульстве нужного человека, которого, как он слышал, успел предупредить об опасности один венгерский товарищ.
Кто мог предупредить Херишта? О какой опасности? Как все это выяснить? Дело еще больше запуталось.