– Не надо вешать нам лапшу на уши, – возмутился Алексей Бекетов. – Уж вы-то найдете спо-соб как полакомиться, не разбив стекла! Примеры были!

– Все мы помним ту евреечку из Луцка, дочь раввина! – захихикал Сашка Арцимович. – Уж такая была недотрога сдобненькая, ни на кого глаз не поднимала, а на вас подняла! А потом подняла и окошечко в светлицу! Ночью, конечно!

– Я разве вам об этом говорил? – нахмурил брови Ржевский.

– Так мы проследили за вами, а потом подсмотрели…

– Ай молодцы! – с непонятной усмешкой сказал волокита. – Впрочем, может эта наука впрок вам пойдет…

– Но что вы ей такого сказали, что она поплыла в руки?

– Спросил, как ей удается так легко идти, что на снегу не остаются следы?

– А она?

– Она обернулась, потом посмотрела на меня и обвинила в обмане.

– А вы?

– А я сказал: зато я увидел наконец ваши бездонные синие глаза и очаровался на всю остав-шуюся жизнь! А еще я увидел прядь волос, подобных благородному черному шелку, крае-шек бархатистой щеки, при сравнении с которой увянет самая прекрасная роза, а теперь еще вижу жемчужные зубы за упоительными губками, раздвигающимися в улыбке…

– И все?

– Нет, конечно. Но потом при встречах (а я подстерегал ее по дороге в различных укромных местах) она не спешила убежать, а напротив замедляла шаги, желая услышать все компли-менты, которые я придумывал. А однажды остановилась, слушая… А в другой раз, в без-людном переулке, мы стали целоваться…

– Да-а, – вздохнул Бекетов. – Таким даром слова никто из нас не обладает.

– Глупости, – не согласился поручик. – Я тоже пару лет назад был вам подобен: смущался при дамах, терял дар речи, трусил в общем. Но, понимая, что туплю, преодолел себя, стал придумывать заранее комплименты, говорить их в нужный момент и однажды девушка под-ставила мне губы для поцелуя. Теперь не придумываю ничего, все говорю экспромтом. Без слов же эти капризницы будут к вам слепы.

– Но вы так и не сказали нам, куда вас определили, – спросил Арцимович.

– К пожилому вдовцу по фамилии Грудзинский, выдавшему всех дочерей замуж, – заулыбался Ржевский. – Видимо, по личному распоряжению Александра Васильевича. Но я не в обиде: мне подсказали, что в его доме хорошая библиотека, а я все же читаю по-французски. К тому же нас вскорости ожидает бал, который обещал дать в честь прибытия полка губернатор – там-то мы и посмотрим на местных дам поближе…

Тут уместно будет дать портрет моего героя. Дмитрию Ржевскому должно было вско-ре исполниться 23 года. Роста он был чуть выше среднего, два аршина и семь вершков (173 см), строен, в плечах не сказать чтоб широк, но при снятии рубашки обнаруживались хоро-шо развитые рельефы всех его "членов". Лицо его нельзя было отнести к античным, но все же нос лишь чуть курнос и лишен горбинки, глаза ясные, с затаенной насмешинкой, брови ровные прямые, уши не лопушились, щеки не лоснились, усы вились как должно у гусара, а подбородок он тщательно брил. Еще хороши были губы: не тонкие и не толстые, а сораз-мерные, склонные к легкой улыбке и поцелуям. Волосы Дмитрия были пока тоже на зависть многим: густые, волнистые, почти черные, но он стриг их коротко, на старопольский манер, на что ему пеняли иногда его временные пассии.

– Зато под кивером голове хорошо дышится, – отвечал он.

– Как было б хорошо, если б ты, мон шер, вообще не надевал этот кивер и не покидал меня никогда! – пылко заклинали его.