Бал был объявлен на третий день по прибытии полка. С утра все офицеры начистили до блеска парадные ботики (короткие сапожки), отпарили доломаны и чакчиры, начистили пуговицы и галуны (не сами конечно, а руками денщиков), одели свежие рубашки и преис-полнились радужными надеждами, после чего чинно отправились в обширный дворец Радзи-виллов, стоящий на центральной площади Старого города – одноэтажный, но высокий, с дву-мя подъездами в колоннах и протяженной мансардой. Внутри дворца, за входом, гостей встречали пан Радзивилл (склонный к полноте мужчина лет под сорок) и его жена (статная дама второй свежести, то есть за 30 лет), а также губернатор Ланской (еще статный, но седой человек лет 55) с супругой (лет 45), полковник Новосельцев (бравый, высокий, большеглазый и кудрявый несмотря на свои 35 лет) и атаман Платов (какой-то невзрачный, 60-летний, с жиденьким волосиками на почти плешивой голове).

Когда Ржевский вошел во дворец, он был полон гостей, толпившихся (как это было видно из вестибюля) уже в бальной зале. Чеканя шаг, поручик подошел к чете Радзивиллов, представился и приложился к надушенной ручке дамы. Тотчас он полуобернулся к губерна-тору, отдал честь и поцеловал руку уже подусталой Варвары Матвеевны. Скосив глаз на полковника, получил от него яростный взгляд и даже краешек сжатого кулака из-за спины, после чего, оставив кивер на попечение ливрейного слуги, направился в зал. Там он мигом сориентировался и подошел к своей братии, прибывшей на бал в полном составе, то есть всемером.

– Где тебя носило, Ржевский? – спросил командир его эскадрона ротмистр Епанчин. – Мы тут уже полчаса толкаемся, а ты тянешься? Вот-вот начнут полонез играть…

– Так все ждали меня? – вполголоса, но форсированно спросил Ржевский и чуть еще прибавил звука: – Я пришел господа, можно начинать!

В ответ он услышал смешки из другой группы офицеров, а также из кучки русских, видимо, девушек. Ротмистр вновь открыл рот, чтобы обрушиться на авантюриста, но тут в зал вошли распорядители бала, образовали три пары (Новосельцев с Анной, старшей дочерью Ланско-го, а Платов, видать, танцором не был) и под торжественные звуки полонеза двинулись с лег-кой присядью вдоль длинного-длинного зала. За ними тотчас стали выстраиваться все новые и новые пары, к которым смогли присоединиться и гусары 1 эскадрона, наскоро пригласив стоящих у стен польско-литовских паненок и дам. Был среди них и Ржевский.

Танцевал он со своей дамой механически, скользя взглядом по другим парам и отмечая выдающихся красотой паненок, Таких было, разумеется, немного, но одна (статная, полно-грудая, надменная blond лет около 18–19) ему очень приглянулась. "Ее и буду арканить", – сказал он себе и стал поджидать "цепочки" – прохода дам вдоль строя мужчин с обменом рукопожатиями (в перчатках, конечно). Вот вожделенная блондина приближается, вот каса-ется его руки и…

– Мильпардон! – негромко воскликнул он и засеменил за паненкой, зацепившись рукавом до-ломана за ее рукав (посредством незаметного крючка, им самим нашитого) – Мой доломан опять сошел с ума!

– Что? – также негромко воскликнула она по-французски, дернула рукой, но только еще крепче нанизалась на крючок. – При чем тут доломан? Отцепитесь от меня!

– Прошу, не подавайте виду, – шепнул негодник. – Для окружающих будем делать вид что ничего особенного не происходит. Я постараюсь нас расцепить, иначе сумасшествие моего доломана, влюбившегося в ваше платье, может перекинуться на нас. А нам нельзя влюбляться!

– Почему это? – машинально спросила блондина и тут вгляделась в статного гусара.

– Поздно, – трагическим тоном сказал Ржевский. – Ваш взгляд меня уже пронзил, сердце мое забилось лихорадочно, руки запылали, а дыханье перехватило. Можете потрогать меня в лю-бом месте, и вы убедитесь, как сильно треплет меня страстное чувство к вам!

– Вы смеетесь надо мной, поручик! – воскликнула девушка.

– Я бы не осмелился, – со всей возможной серьезностью заверил Митя. – Обозревая этот зал, я неизбежно наткнулся взглядом на вас и в самом деле затрепетал. А тут случай свел нас вместе и мой трепет достиг апогея. Я, Дмитрий Ржевский, умоляю, ма шери, скажите мне свое имя, чтобы я отныне повторял его изо дня в день, из ночи в ночь!

– Что? Вы Ржевский?! – почти вскричала паненка и вдруг заулыбалась. – Значит, вы хотите знать мое имя? Я – Каролина Ржевуская! Быть может, ваша сестра в каком-нибудь колене!

Дмитрий ошалело на нее посмотрел и тоже заулыбался, все больше и больше.

Расстались Ржевский и Ржевуская по-дружески, но без обещаний. В ходе последующих танцев (кадрили, вальса, мазурки и снова кадрили) Дмитрий танцевал с разнообразными женщинами и все с большим воодушевлением. Ибо следил за Каролиной и заметил, что она посматривает в его сторону. Но вот был объявлен последний танец перед ужином (вальс), и Ржевский стремительно оказался возле прекрасной полячки.

– Я могу пригласить вас на вальс? – спросил он с наигранным спокойствием. Каролина сме-рила его тем самым надменным взглядом и вдруг сказала: – Только в том случае, если от своего права на вальс откажется пан Михал.