– Кусай его за нос, Чмошка, если начнет приставать. У тебя зубы острее, чем у него.
Но Чмошка была только счастлива поваляться и поскулить. После жизни с Папа-папиным пометом этот старый сердитый ворчун, наверное, тоже был неплохим утешением. Собаки валялись и рычали, пока Алиса наконец не рассмеялась и не швырнула в них ракушками:
– Все, хватит. Не укатайтесь до смерти. Хотите спагетти из банки? Сейчас найду чем открыть…
Так, словно это была команда закончить церемонию, собаки просто завозились в ракушках. С коробкой консервов в руках Алиса зашагала по грязной темной дорожке енотовых следов к металлической лестнице и открытой двери.
Трейлер лежал в руинах: порванные упаковки от «Орео», разбросанные кукурузные хлопья, повсюду макароны-рожки, разбитая бутылка кулинарного хереса, пожеванная колода покерных карт с голенькими цыпочками на рубашках – хуже, чем в берлоге у Папы-папы, честное слово. Весь интерьер, как легким снегом сцену, обсыпало гусиным пухом из разорванного спального мешка. Алиса также отметила коричневые кучки, оставленные в разных местах, но не без умысла: в чашке для сакэ на столешнице, в ящике для вилок и ножей, на северном полюсе небольшой лампы-глобуса, стоявшей у книжной полки. Алиса снова заусмехалась. Ага, старый Марли устроил себе неплохой мальчишник: поел пасты, поиграл в покер, попил сладкого вина – ну, и не смог удержать себя в руках. Или в лапах, если точнее. Подожди она еще день, наверняка застала бы его за просмотром порнухи: Бэмби в постели с Дамбо.
Она нашла под раковиной пакеты для мусора, а в том, что, вероятно, было шкафом Грира, – метлу. Одежда выглядела так, словно ее долго мучили на Марди-Гра, и пахла тем же – черным ромом, и брютом, и одеколоном «Кул-спайс». Метла служила вешалкой для галстуков – ее перевернули вверх ногами, а галстуки цепляли между соломинок. Повесив галстуки на воротник лиловой спортивной куртки, Алиса взялась подметать мародерский бардак. Все-таки она чувствовала себя отчасти за это в ответе. Если бы она заходила регулярно, как обещала, дебош никогда бы не случился. Эти первобытные животные ритуалы приводят к беспорядкам, если не следить за ними как следует.
Больше всего требовала уборки территория Грира – основное буйство происходило вокруг его незаправленной койки. Его особенное цветочное амбре, должно быть, привлекало животных – территория Айка, с другой стороны, осталась сравнительно чистой. Порван спальный мешок, но, судя по всему, чисто для красоты. Ни тебе крошек «Орео» на подушке, ни коричневых букетов на вещах. Здесь жила мужская особь, к которой другие мужские особи относились с уважением и держали дистанцию. Или вообще не замечали. Может, со всеми этими умерщвлениями плоти Саллас достиг просветления и лишился запаха, – говорят, это удается некоторым отшельникам и святым мужского пола. Женского тоже – Алиса могла бы таковых вспомнить, правда, они не были святыми.
Как только был изведен гусиный пух, а опрокинутые фотографии поставлены прямо, маленькая ниша Салласа превратилась в образец умеренности и аккуратности. Все расположено с толком и удобством – как в каюте, вдруг поняла Алиса, или в камере… там, где нужно занимать поменьше места, потому что ничего другого у человека не будет, пока не выйдет срок. Привычка времен флота и тюрьмы.
На прикроватной книжной полке стояли часы и лампа на гибкой ножке. Часы старомодные, с круглым циферблатом, в лампу вкручена старая лампочка накаливания. Не простой спартанец, отметила Алиса, а сентиментальный. Единственным настенным украшением служила забавная открытка из тех, что продаются в любой сувенирной лавке: черно-белое фото Куинака и его зазубренных окрестностей с шутливой надписью большими красными буквами: «ПРИВЕТ ВАМ С КРАЯ СВЕТА!»
Она подошла поближе – посмотреть, что предлагал книжный шкаф. Верхнюю полку отвели под фотографии в рамках, которые она только что ставила вертикально. Теперь она рассмотрела их получше. Это, должно быть, знаменитая платиновая блондинка-жена, сидит в садовом кресле, одета в шорты и блузку с открытыми плечами и воротником-стойкой, банка с чем-то ледяным и фруктовым балансирует на алюминиевом подлокотнике. А здесь молодая пара на полосатых ослах – классически тихуанский черно-белый снимок. Может, медовый месяц. А это эскадрилья военных моряков на палубе с «ночными бабочками». И вся команда на палубе «Су-Зи» восемь лет назад. Кармоди усмехается и дурачится, наставляя водяной шланг на Грира, спящего на кипе сетей. Последовавшая расплата в кадр не попала.
Еще фотографии блондинки и Салласа вместе – за столиком в каком-то ночном клубе… на крыльце передвижного дома, немногим отличающегося от этого реликта с красной крышей, – но ни одного снимка с ребенком; нигде ни одной фотографии знаменитого ребенка.
Две нижние полки занимали книги – старые книги в твердых переплетах. Прислонившись бедром к кровати, Алиса стала читать названия. Глаза у нее постепенно становились все круглее. Через минуту она сказала:
– Ладно, Саллас, я впечатлилась.
Дело было не в самой подборке, хотя и она впечатляла достаточно: каждый том – проверенная американская классика: «Моби Дик»… «Когда я умирала»… «И восходит солнце»… «Гроздья гнева»… «На дороге». Дело было в том, каких книг там
Набор из серии «Сокровищница литературы», которую можно заказать, не отрываясь от ночного телевизора, простым вводом номера кредитки: «Отборная классика в красивой пластиковой упаковке, а также на лазерном диске… Читатель/Зритель такой-то». Рядом с другими переплетенными томами коробка выглядела совсем не к месту. Алиса ее достала и посмотрела на корешки. «Детская классика». Из всей плотной продуманной выставки на прикроватной полке только эта небольшая коробка и указывала на то, что в прошлом человека был ребенок.
Печать на коробке не тронута, книжки так и остались в пленке. Алиса провела по срезу ногтем большого пальца и разорвала полиэтилен. Предстали корешки: «Серебряные коньки»… «Питер Пэн»… «Шула и Морской Лев». После минутного колебания Алиса разрезала ногтем усадочную пленку и достала «Шулу».
Такое же издание было у нее в детстве, только это сократили примерно втрое. Печатные дома «Сокровищницы литературы» проделывали эту операцию с большинством текстов, не защищенных авторским правом. Тем не менее красивый старомодный шрифт был на месте, сколько ни ужимай, а удивительно тонкие перистые иллюстрации возникали то там, то здесь прямо из текста, обильные и проницательные. Как же она любила когда-то эти книжки про Шулу… даже просто смотреть и трогать. Господи, как они ее захватывали. Истории достаточно сложные, чтобы юному читателю было над чем поломать голову, но в их сердцевине колотилась барабанная дробь самой аутентичной мифологии. Иллюстрации соблазняли и заманивали, оставляя при этом много места воображению. Отличная акварель. Девочкой Алиса думала, что старая загадочная эскимоска-рассказчица Изабелла Анютка рисовала эти иллюстрации сама, но теперь, конечно, она знала, что это не так. Теперь все знали, что Анютка – это обман, ни капли эскимосской или другой родственной крови не было в пенсионерке и бывшей учительнице математики из Нью-Джерси, собиравшей свои истории в публичных библиотеках из осколков этнических легенд. Может, в нанятом издательством художнике было больше аутентичности? Иллюстрации всегда несли в себе какую-то искру, как та резная фигурка в мотеле. Алиса надеялась, что она была хотя бы пра, эта художница, а не очередная круглоглазая фальшивка. Она открыла страницу с именами. Там была длинная история изданий и обновленных копирайтов, но ни слова о художниках. На титульном листе, однако, сжатое дымчатыми линиями заявочного рисунка, что предварял все истории про Шулу, – берег моря, длинный дом в отдалении, спина Шулы с привычными развевающимися волосами ежевичного цвета, ее взгляд поверх скал и утесов прикован к дому ее племени – Алиса нашла имя. Несколько секунд понадобилось на то, чтобы составить его из букв: Л… Е… Й… Б… О… черт. Джозеф Адам Лейбовиц! Рыбий черт. Не просто круглоглазый, но вдобавок
ШУЛА И МОРСКОЙ ЛЕВ
Танец теней
Изабелла Анютка