Первым делом ее поразил запах – густая тошнотворная смесь органики с неорганикой. Она раздражала ноздри и до слез обжигала глаза. Оставалось только моргать и кашлять. Когда зрение вернулось, у Алисы перехватило дух при виде сцены, что продолжала разыгрываться, несмотря на ее появление. На голой пружинной сетке кровати качался на коленях Папа-папа, его коричневую задницу, теперь окончательно голую, покрывали красные полосы. Одной рукой он цеплялся за кроватный столбик, другой – сжимал деревянную пони. Пурпурная грива развевалась в воздухе, а пурпурный пластмассовый нос зарывался в заросли одной из дочерей Папы-папы – старшей, подумала Алиса. Девочка полулежала на матрасе с опухшей улыбкой и в персиковой ковбойской шляпе. Средняя дочь была рядом с сестрой – опиралась на локоть и курила сигарету. На ней была замшевая жилетка и галстук-боло. На самой младшей красовался головной убор с перьями, ленточками и колокольчиками. Она стояла перед отцом на четвереньках, выла через нос и бренчала колокольчиками, как северный олень. Алиса с большим трудом удержала в желудке три чашки кофе, – выплеснувшись наружу, они неплохо дополнили бы сцену.

В изножье кровати стояла Женушка-жена. На ней тоже была новая ковбойская шляпа и пара подходящих по цвету сапог. С узором из кленовых листьев. Папа-папа и впрямь явился с «Калгарийского Стампида». Канадские спонсоры по-прежнему предпочитали, насколько это возможно, награждать индейских участников побрякушками. Есть вещи, которые никогда не меняются.

Старуха тоже получила сувенир – небольшой зеленый хлыстик из тех, что продают с подарочных лотков. Так вот что породило пистолетные хлопки и красные полосы.

Хрипы и подвывания доносились из открытой двери в ванную. Подвывал лохматый щенок-полухаски. Вокруг тонкой собачьей шеи по-ковбойски повязали красную бандану, но платок был слишком велик, пес запутался и пытался стащить его с себя зубами. Хрипела еще одна толстая девочка – значит, дочерей было все-таки четыре, – одетая в старую фуфайку и термокальсоны. Неужто этой беспризорнице не досталось подарка с родео? Затем Алиса разглядела в ее широких ноздрях что-то желтое. Амилнитритные ампулы. Вот откуда шел этот неорганический запах. Заботливый Папа-папа не забыл никого.

– Все вон!

Алисин крик потряс эту живую картину. Ее дико колотило – и от страха, и от возмущения; она боялась, что еще немного – и она искоренит подчистую весь этот грязный фриз, к черту ключицу. – Вся ваша гнилая грязная толпа… сию минуту вон!

– Погоди, сестра, – прокудахтал старик, улыбаясь тремя зубами, – полегче, давай поговорим. Все в порядке. Все спокойно. Нюхнуть хочешь?

– Я хочу, чтобы вы все отсюда убрались! Сию минуту! Все! Немедленно! Валите на свалку и гребите свиней, раз это ваш стиль, прямо сейчас! Ваше говно я вам потом отправлю.

– Погодите, миссис Кармоди, сестрица, – повторила женщина вслед за мужем. – Не надо сердиться. Подумаешь, большое дело. Это ж исторический факт, вы же знаете, что многие старые вожди любили затевать отношения со своими…

– Убирайтесь вон! – завопила Алиса.

Они, должно быть, заметили ее дрожащие пальцы на спусковых крючках дробовика, потому что фриз распался в одно паническое мгновение. Без лишних слов и дискуссий они понеслись прочь, завернутые в рваные полотенца, халаты и одеяла, сперва за угол, потом в залитые солнцем заросли кипрея, откуда недавно появился старик. Вороны сообщали об их перемещениях по пустырю.

Все уже давно исчезли из виду, но прошло немало времени, прежде чем Алиса опустила ружье и прислонилась к подоконнику. Ее вырвало горьким коричневым соком, но ей было плевать, на что он попал.

Почувствовав себя лучше, она прополоскала рот и принялась выкидывать за дверь вонючий семейный хлам: теннисные тапки, журналы и коробки с косметикой, грязное белье, тарелки и ложки, спрятанную в шкафу электроплитку, дорогие очки «Слитман», коробку новейших и мерзейших щелок с Мясной улицы. Она выбрасывала крупный хлам, пока не запыхалась, затем с новым отвращением накинулась на мелочь. Даже свиньи не стали бы копить это бесполезное барахло, они втоптали бы его в землю своими острыми копытцами.

Только ванная вызвала у нее меньше отвращения. К ее удивлению, на поддоне там не валялась кучами дешевая косметика, масляные склянки и спутанные волосы. Все это было брошено на туалетный столик в спальне, словно расчищали место для чего-то ценного. Столешницу ванной комнаты покрывал толстый слой черной грязи, на которой лежали инструменты: ножи, зубила и наждачные колеса. Плитки пола полностью покрывала стружка, и на всем аргиллитовая пыль, как блестящий черный снег. Старая жена, очевидно, превратила ванную в студию резчицы – она работала, сидя на стульчаке, пока девчонки в комнате смотрели по локалке свое мыло. Бедные глупые пра. Не сказать чтобы уродки, разве что толстоваты. В добрые естественные времена к ним приплывали бы свататься полные лодки толстоватых храбрецов. Теперь им остается довольствоваться Папой.

Алиса нашла поделку, над которой работала женщина, – почти десять дюймов длиной и почти законченную. Алиса покачала ее в ладони и провела пальцем по всей эбеновой длине. Задумывался ворон, а может, гагара. Но резчица начала с головы и сделала ее слишком большой для такого куска материала, так что пришлось резко сужаться. У фигурки не было ни расправленных крыльев, ни ног, только голова с клювом, а сложенные крылья плавно переходили в изящный полукруг хвоста, похожий на дольку черной луны. Алиса вспомнила «Птицу в полете» Джакометти[49]. Свободный полумесяц Джакометти был, конечно, намного мощнее – суть и сущность парящего полета, заключенная в бескрылую абстракцию, – но и эта старая жалкая корова подошла довольно близко. Фигурка несла в себе искру этой сущности, вполне ощутимую искру.

Алиса поставила фигурку обратно на столешницу и смела все в наволочку.

Покончив с номером 5, она отправилась в номер 2. Юная мексиканская пара, должно быть, за ней следила. Когда Алиса постучала в дверь, они уже упаковали сумки и теперь стояли среди своих вещей с поникшими головами. Уходя, юноша настоял, чтобы Алиса взяла чек, покрывавший их долг.

– Por favor[50], миссис Кармоди, вы были добры так нас.

Взяв чек, Алиса хмыкнула – банк был в Масалтане. Когда эти дети скрылись из виду, она разорвала чек на части.

В апартаментах Старого Норвежца она провела больше времени, аккуратно укладывая в картонные коробки книги, фотографии и коллекцию трубок. В один прекрасный день Норвежец еще объявится. Но даже если нет, эти вещи заслуживали той небольшой порции уважения, с которой он явно к ним относился. Она сложила коробки в кладовку за прачечной, проследив, чтобы та, где были фотографии в рамках, стояла на самом верху. После этого занялась окнами.