Работа поднимала ему настроение. Он так увлекся и ею, и песней, что не заметил девочку Шулу. Юная принцесса все же сошла с тропинки. Она спускалась по небольшой скале позади Имука с корзинкой, полной водорослей, и глазами, блестевшими озорством. Все ближе и ближе подкрадывалась она, пока не оказалась у него за спиной. После чего с диким хохотом высыпала всю бурую траву, что была в корзинке, на голову Имуку!

Разглядев, кто так с ним шутит, Имук вскочил и бросился на нее с сердитым криком. Он попытался поймать свою подружку, но, конечно, та была куда проворнее. Она плясала на большом камне, до которого он не мог добраться, смеясь и корча рожи. Заметив собственную тень на песчаном отвесе, Имук тоже засмеялся: водоросли свисали у него с плеч, словно грива косматого зверя. Смеясь, он упал на четвереньки и закачал взад-вперед головой, мыча, как молодой скальный тюлень, который впервые решился поухаживать за юной тюленихой и поет ей теперь свою песню.

– Ха-мууууу, – мычал он. – Я танцую в глубине. Я станцую, ты уснешь, будешь жить со мной на дне… ха-мууууу.

Девочка взвизгнула от удовольствия и тоже упала на колени, включаясь в игру. Она перекинула волосы на лицо.

– А вот неееет, – пропела она в ответ. – Я не с тобой. Я не буду под водой…

Друзья распевали и раскачивались, пока, возвращаясь со сбора кореньев, на тропинке не показалась бабушка мальчика Ум-Лаладжик. На миг она застыла от страха, ошеломленная тем, что открылось ее глазам на берегу под обрывом. Рассмотрев, что это всего лишь Шула и Имук, она сменила страх на гнев. Она принялась бросать в них грязные коренья.

– Глупые дети, – бранилась она. – Наглые непочтительные дети! Вы решили подразнить духов? Чшшшш! Какая глупость! Какая опасная глупость.

– Это всего лишь игра, бабушка, – отозвался Имук.

– Очень глупая игра, даже для детей. Немедленно прекратите и займитесь делом. И побыстрее. Ибо слыхала я, что нынче последний день осени. Зима придет с минуту на минуту.

– Где ты это слыхала, старая бабушка? – спросила Шула с невинной улыбкой. – Неужто ветром надуло? – Принцесса не упускала случая подшутить над старой сборщицей кореньев и ее привычкой выдувать газы.

– Опять дразнилки! – хрипло закричала Ум-Лаладжик. – Дразнилки и глум!

Она снова принялась бросаться в них кореньями. Шула взвизгнула и спряталась за корзинкой. Для такой старой женщины Ум-Лаладжик бросалась сильно и метко. Это она научила Имука. В конце концов она прекратила бомбежку и тяжело вздохнула:

– Если тебе так надо знать, нечестивая девчонка… Мне сказал об этом ворон Тасалджик. Еще он сказал, что нынче ночью будет буря. Страшная буря. Поглядите. – Она указала на горы. – Видите, как пляшут в темных тучах верхушки сосен? Тасалджик сказал мне, что она так и начнется. Люди Морского Утеса должны завершить сбор в этот день, иначе к следующему сезону в длинном доме будет много урчащих животов. Так что поторопитесь! И довольно шуток.

Как только старуха уковыляла с обрыва к длинному дому, Шула покатилась со смеху.

– Этот ворон – известный врунишка, – сказала она. – А живот у сборщицы кореньев урчит в любой сезон.

Имук смеялся вместе с ней. Люди часто шутили над звуками, доносившимися из живота старой Ум-Лаладжик, называя ее Барабан с Корнями или Звонкий Пузырь. Или Паучья Скво – ибо она и вправду напоминала паука с тонкими ручками-ножками и большим брюхом. Но Имук любил старую женщину и знал, что при всех своих рычаниях и урчаниях она очень мудра, так что он взялся помогать Шуле заново наполнять корзину.

Когда с камня был снят последний комок водорослей, под ним обнаружилась красивая резная кость. За игрой Имук совсем о ней позабыл. Он хотел убрать ее с глаз, завернуть обратно в материю, но девочка упросила показать ей, что это такое.

– Разве у меня, – сказала она обиженно, – хоть когда-нибудь в жизни были от тебя секреты?

Он знал, что не было. Очень медленно он развернул обертку.

– О, Имук! – воскликнула она. – Это ручка… Ничего прекраснее я никогда не видела! Никто никогда не вырезал такой удивительной ложечной ручки! Но где ты найдешь для нее раковину? Во всем море таких нет.