- Что-то не припоминаю, - облила меня русоголовая ушатом холодной воды.
Дверь отворилась, быстрым шагом вошел молодой смуглолицый человек, отдал хозяйке кабинета какие-то бумаги и хотел было уходить. Она его остановила:
- Паша, вот деткор приехал из Западной области, поговори с ним.
- Пошли со мной, - пригласил чернявый.
Когда мы зашли к нему в комнату, он усадил меня на диван и тепло улыбаясь, предложил:
- Давай знакомиться. Павел Трояновский. А тебя как величать?
Фамилию мою, говорит, встречал, а вот заметок моих не помнит. Глядя на мое враз потухшее, обескураженное лицо, он успокоил:
- Да ты не расстраивайся. Знаешь, сколько нам пишут? Сотни тысяч.
- А наша школа во всей стране одна, - стоял я на своем. - У нас и директор, хоть и молодой - ну, как родной отец, он всех любит и его тоже. Участок у нас школьный образцовый. У других сорняками заросли, а у нас чистенький. Ухаживаем. Стенгазету нашу называют: настоящий боец за знание. А на районной олимпиаде сколько наших учеников призы получили - восемь!
- Это, конечно, хорошо, - не переставая улыбаться, говорил Трояновский. - Только ведь страна огромная и деткоров у “Пионерской правды” - целая армия. Представляешь, армия! Так что не плачь от того, что мало печатают.
Нет, не дошли мои переживания до редакторов “Пионерки”. Не верит Москва слезам, не верит.
Спустя 15 лет, в 1947 году, я вновь встретился с Трояновским. В Куйбышеве, в небольшом приволжском ресторанчике мы сидели с ним, потягивали янтарное жигулевское пиво и вели неторопливый разговор о делах тогдашних и событиях прошедших. Трояновский в годы только - что отгремевшей Великой Отечественной был довольно известным военным корреспондентом, его репортажи, очерки часто печатались в “Красной звезде”. После войны побывал на Нюрнбергском процессе, где судили фашистских главарей, объездил другие страны Европы. У меня тоже к тому времени за плечами был десятилетний стаж военного журналиста.
- А я ведь встречался с вами, - говорю, - 1932 году. В “Пионерской правде”. Плакался, что печатаете мало меня.
- Постой, постой, - вспыхнули искорки в глазах Павла. Он неотрывно смотрел на меня. - Да я ведь помню ту встречу. Угловатый такой деревенский парень. В сапогах, в картузе, в старом, матерчатом пальто. Ну да, конечно, Шура из Западной области.
- Точно, - рассмеялся я.
...Три дня мы с Василием Марковичем провели в Москве. Полный незабываемых впечатлений возвращался я домой. В Климово поезд пришел ночью. Не стали ждать утра. Сразу же, прихватив связки книг - Василий Маркович побольше, я поменьше - отправились в путь.
Ночь была лунная. Небольшой морозец пощипывал уши. Шаги гулко отдавались в ночной тиши. Над лесом, над уходящей вдаль дорогой висел выщербленный, источающий холодный серебристый свет пятиалтынный. Идти было легко и радостно.
Глава 5. В пургу
Ой, коротки зимние дни, обрубки какие-то. Не успеет блеклое, выстуженное морозом солнце подняться на высоту стоящего у старой школы вяза, как снова поспешно начинает по наклонной катиться вниз, к недалекому горизонту. Глядишь, дымчатая пелена начинает обволакивать все вокруг: дома, отдельно стоящие деревья сливаются в одну темную, зубчатую полоску, а затем и вовсе растворяются в тягучей серой мгле, как соль, опущенная в воду. А если к тому же разгуляется непогода, небо заволокут тяжелые, достающие едва ли не самой земли тучи, да ветер закуролесит снежной заметью, - тогда и совсем день прямиком переходит в ночь.