В действительности, согласно полицейским отчетам, драматизма было куда меньше: не было обильной еды, не было туза пик и, очевидно, не было никаких признаков Лючано или Террановы. Однако результат был тем же. Массериа скончался, и с его смертью война Кастелламмаре закончилась.
Никого не удивляло, что Марандзано стал главным мафиозо в Нью-Йорке. Вскоре после смерти Босса Джо он созвал общее собрание всех семей города. Оно состоялось в большом зале на Вашингтон-авеню в Бронксе. По словам Джо Валаки, прибыли четыреста или пятьсот человек. Когда все собрались, Марандзано обратился к ним с речью.
«Все, что случилось в прошлом, уже позади, – сказал он. – Между нами не должно быть больше враждебности. Если вы потеряли кого-то в прошедшей войне, вы должны простить и забыть. Если был убит ваш брат, не пытайтесь узнать, кто сделал это, чтобы поквитаться. Стоит вам это сделать, и вы заплатите своей жизнью».
В прошлом, продолжил кастелламмарец, Босс Джо «обирал членов направо и налево». Теперь все должно было измениться. Семьям Мафии Нью-Йорка надлежало быть реорганизованными по военному принципу, «чтобы все было по-деловому и в соответствии с правилами». У некоторых семей будут новые боссы. Лючано возглавит банду Массериа. Сам Марандзано станет
Спустя годы Джо Бонанно предостерег от буквального толкования этого титула (он указал, что думать о Марандзано как о «правителе всех сицилийских кланов» было бы «вульгарно и поверхностно»). Однако в то время, судя по всему, большинство гангстеров считали нового босса именно всемогущим властителем. Одержав победу, Марандзано стал таким же деспотичным, как Массериа. Каждая мафиозная семья в стране должна была платить ему дань – сумма, собранная после войны, составила 115 000 долларов. И, совсем как его предшественник, новый босс боссов ожидал, что у него будет доля в каждом рэкете. Валаки их перечислил: «Итальянская лотерея, очень популярная тогда, строительные профсоюзы, контрабанда, ставки и все такое».
Марандзано был занят – возможно, слишком занят. Ему нужно было уделять внимание собственным делам, консультировать другие семьи и исследовать новые возможности. Его осаждали просители. Не имея времени ни на что и постоянно отвлекаясь, он навлек на себя гнев ближайших союзников, не сумев вознаградить их за риск, на который они пошли ради него, и глубокое возмущение глав семей, которые он обложил податями. К сентябрю, всего через пять месяцев после окончания войны, он больше не мог ладить с Лючано и Аль Капоне, боссом чикагской Мафии. «Нам нужно избавиться от них до того, как мы возьмем контроль надо всем», – сказал он своим телохранителям. Когда Лючано услышал об этом, он решил нанести удар первым.
Босс Джо расстался с жизнью на Кони-Айленде, преданный ближайшими друзьями. Шесть месяцев спустя подобным же образом окончил свой жизненный путь Марандзано. Его убийство было тщательно спланировано. Такое впечатление, что о том, что должно было произойти, знали даже мелкие мафиози. Друг Валаки посоветовал ему держаться подальше от конторы Марандзано 10 сентября 1931 года – день, назначенный для убийства. Когда пришло время, босс боссов остался один. Два еврейских бандита, нанятые Лючано и переодетые в полицейскую форму, нанесли ему смертельные огнестрельные и ножевые ранения.
По прошествии лет в мафиозных кругах ходили слухи о том, что смерть Марандзано была лишь первым убийством, срежиссированным Лаки Лючано в тот день. В этих историях утверждалось, что сразу за смертью босса последовала хорошо скоординированная бойня, в которой сгинули до шестидесяти его последователей: приверженцев его режима перестреляли, чтобы ликвидировать клановых кровожадных традиционалистов, угрожавших втянуть семьи в бесконечную вендетту. Лючано, в данной версии событий, организовал беспощадное устранение ряда боссов старой школы – «усатых Питов», то есть тех, кто испытывал больший интерес к доминированию в Маленькой Италии, чем к расширению на более крупные и прибыльные территории. Как поведали подобные россказни, убитых заменили «американизированные» гангстеры (в первых рядах был Лючано), которые куда меньше возражали против сотрудничества с несицилийцами (читай: с неитальянцами) и были заинтересованы главным образом в том, чтобы делать деньги. Если это была правда, то убийство Марандзано ознаменовало собой важный переход от мафиози первого поколения к новой и современной Мафии, способной доминировать в мире организованной преступности в Соединенных Штатах – и не только в итальянских кварталах – на протяжении десятков лет.
Не подлежит сомнению, что событиями в Нью-Йорке воспользовались мафиози во всех уголках США для того, чтобы избавиться от соперников, поддерживавших Марандзано. Убийства происходили в Детройте и Питтсбурге; три расстрела было совершено в Нью-Джерси, включая убийство одного гангстера, который был брошен в реку Пассаик «с железной трубой, вбитой в задницу». Доказательств того, что эти смерти связаны, нет, как нет и свидетельств того, что в 1931 году Мафия обладала достаточными ресурсами, позволявшими организовать кровопролитие подобного масштаба. Восстание Лючано было скорее связано со стремлением отказаться от жесткой иерархии боссов, которую пытались навязать Марандзано и Массериа, нежели с порывом к обновлению. Никогда больше Мафия не провозглашала кого-либо
Мафия образца 1900 года, «подданные» Джузеппе Морелло, в действительности имели с Мафией Лючано больше общего, чем считается обычно. Существование прочных связей между ветвями братства на Сицилии и в Соединенных Штатах можно проследить еще во времена Клешни, как и принятие в ряды братства несицилийцев или существование «совета» или «Комиссии», которые даже Джо Бонанно считал порождением 1930-х. Мафиози, служившие Морелло, продолжали жить и процветать при Лючано. Стив Ля Салле, который в течение многих лет был лейтенантом Клешни, в 1930-х снова вышел на арену как участник одного из крупнейших лотерейных рэкетов в Нью-Йорке.
Что касается репутации Мафии как самой грозной, самой эффективной и самой прославленной банды в Соединенных Штатах, то этим она тоже обязана Морелло в большей степени, чем гораздо более известным бандитам поколения Лючано. История Мафии в США начинается не с убийства Марандзано, как пишут тут и там. Ее корни следует искать несколькими десятилетиями ранее, в пыли и крови Корлеоне и в разбитом сердце семьи Морелло[103]. Понимание этого открывает путь к пониманию американской Мафии в целом.
Джузеппе Морелло пережил большинство своих друзей и множество врагов, главным из которых был Уильям Флинн, остававшийся главой Секретной службы до 1917 года. Шеф добивался успехов всегда, в том числе в годы, предшествовавшие вступлению Америки в Первую мировую войну, когда в отсутствие контрразведывательных организаций, которые в будущем возьмут на себя ответственность за безопасность, его агентство взвалило на свои плечи часть бремени по поимке шпионов и диверсантов в Соединенных Штатах.
Наиболее активной державой в этом отношении была Германия, стремившаяся не только повлиять на американское общественное мнение, но и помешать своим врагам получать боеприпасы и прочие грузы из Америки. Флинн назначил для противодействия этим усилиям одиннадцать человек, и они многого добились. Самый известный инцидент произошел с немецким дипломатом, доктором Хайнрихом Альбертом, чей портфель один из людей Флинна перехватил в переполненном трамвае. Дело, возбужденное по данному поводу, раскрыло множество изобличающих документов, включая бухгалтерские книги, показавшие, что Альберт потратил 27 миллионов долларов на создание шпионской сети в Соединенных Штатах. Немецкими деньгами финансировались забастовки в доках, нападения на суда и минирование заводов, производивших боеприпасы.
Дело Альберта и другие успехи во время войны принесли Флинну славу, которая не сопутствовала ему в годы борьбы с контрафактным бизнесом. Он наслаждался ею, и трудно было бы не прийти к заключению, что слава немного вскружила ему голову. Не питавший отвращения к вниманию общественности к своей личности, Флинн всегда любил принимать полноценное участие в операциях и получать заслуженную долю почестей – пристрастие, приличествующее скорее руководителю маленького отделения Секретной службы, нежели директору агентства национального масштаба. Теперь он трудился над противостоянием страны немецкому шпионажу, произнося устрашающие речи от Нью-Йорка до Калифорнии. В одном интервью газете Флинн сообщил, что в США работают 250 000 германских шпионов. «Может быть, – добавил он, – один из них сейчас сидит рядом с вами». Эти дикие заявления напоминали громкие фразы более позднего и менее принципиального агитатора, сенатора Маккарти[104].
Подобные провокационные слова подчеркивали бульдожий патриотизм Флинна, но они же вызывали значительные вспышки гнева в немецкой и ирландской общинах. Давление на шефа быстро возрастало, и никого не удивило, когда в ноябре 1917 года он подал в отставку из Секретной службы, заявив, что устал и получил приказ отдохнуть. Вскоре выяснилось, что истинной причиной его ухода было отсутствие со стороны Вашингтона поддержки его жесткой позиции в отношении контрразведки. Давним противником великого детектива был Уильям Байярд Хейл, газетчик немецкого происхождения, придерживавшийся прогерманских взглядов, который был влиятельным корреспондентом в Берлине до вступления Америки в войну. Хейл вернулся в Нью-Йорк, и Флинн провел специальное расследование в отношении него как потенциальной угрозы национальной безопасности.
Согласно протесту, поданному разъяренным репортером на имя президента Вудро Вильсона, наблюдение за ним включало визит наводящего страх сотрудника Секретной службы, который угрожал его семье. Когда Бюро расследований Департамента юстиции (предшественник ФБР) получило приказ проверить жалобу, оно пришло к выводу о том, что Флинн действовал «не только вне полномочий закона, но и вразрез с актом Конгресса, ограничивающим деятельность [его] службы», и ему пришлось уйти. Его сменил заместитель Уильям Моран, еще один ветеран Секретной службы, оказавшийся впоследствии более гибким, вплоть до продажности.
Получилось так, что Флинну выпал шанс насладиться еще одним, последним «ура» в его честь как детектива, и произошло это именно потому, что он придерживался твердых взглядов на вопросы национальной безопасности. Через два года после его ухода из Секретной службы в доме Генерального прокурора США А. Митчелла Палмера раздался взрыв огромной силы, фактически разрушивший здание. В тот вечер по всей стране прогремело восемь таких взрывов – все, кроме одного, в домах судей и политиков, возбуждавших дела против анархистов и радикальных социалистов. Вдобавок шестнадцать бомб, заложенных в письмах, были обнаружены в нью-йоркском почтовом отделении, где их отложили в сторону по причине недостаточной оплаты почтовых расходов. Через несколько месяцев, в сентябре 1920 года, на Уолл-стрит, напротив штаб-квартиры фирмы «Джей Пи Морган энд Кампани» раздался еще один ужасающий взрыв. На этот раз подрывники привели в действие большое взрывное устройство, спрятанное в фургоне доставки.
Согласованные террористические действия подобного рода были беспрецедентны в Америке. Хуже того, это произошло в то время, когда страну охватил страх перед коммунизмом и профсоюзами. Палмер, потрясенный до глубины души, бросил все силы своего Департамента юстиции на поиск виновных. Чтобы выполнить эту миссию, ему нужен был блестящий детектив, и выбор Флинна был очевиден. Спешно отозванный из полуувольнения (к тому времени он уже принял синекуру в качестве главы Федерального управления железнодорожной полиции), прежний шеф Секретной службы был назначен директором Бюро расследований. Задачу наблюдения за подозреваемыми радикалами Флинн возложил на амбициозного клерка Департамента юстиции по имени Дж. Эдгар Гувер, а на себя лично взял выслеживание подрывника.
Это было практически невыполнимое задание, ставшее еще более сложным из-за нехватки информации и надежных осведомителей, но Флинн все же почти справился с ним. В качестве наглядного примера усердной детективной работы, в которую он всегда верил, можно привести то, что его люди обнаружили этикетку на обрывке одежды у развалин дома Палмера и, наведавшись в каждую прачечную в каждом из восьми городов, в которых были взорваны бомбы, со временем выследили человека, ответственного за взрыв. Круг подозреваемых в организации взрыва на Уолл-стрит они сузили до такой степени, что Флинн с уверенностью отнес подозреваемых к последователям анархиста по имени Луиджи Галлеани. Он даже вызвал своего старого осведомителя Сальваторе Клементе и отправил его в Италию с тем, чтобы проникнуть в банду. Клементе, выдав себя за американского радикала итальянского происхождения, завязал полезные контакты, но все же не сумел добраться до Галлеани, который бежал в Швейцарию. Флинн продолжал попытки найти его, но ему так и не удалось добыть убедительные доказательства, которые можно было бы использовать в суде.
К началу 1921 года общественное мнение обернулось против Бюро расследований. Оптимистичные заявления Флинна, при любом удобном случае утверждавшего, что дело находится на грани раскрытия, казались все более пустыми. Люди требовали арестов, а не обещаний и теорий, а Бюро не могло их произвести. Поддержка в Департаменте юстиции также ослабла, поскольку Флинн не смог решить проблему резкого падения морального духа среди своих сотрудников. Что еще хуже, Гувер предпринял серию рейдов, в результате которых десять тысяч подозреваемых радикалов были задержаны и более пятисот из них оказались депортированы без убедительных доказательств того, что они вообще были преступниками. «Рейды Палмера», как их называли, с точки зрения общественности обернулись настолько сокрушительным провалом, что при новой администрации Гардинга Флинн не мог сохранить свою работу. В августе 1921 года на посту директора Бюро расследований его сменил другой известный детектив, Уильям Бёрнс – человек, прославившийся благодаря в равной степени как поимке радикалов, взорвавших здание редакции