Кашо Ферро, видимо, доставляло удовольствие его высокое положение. Но для любого преступника подобная публичная известность всегда представляла опасность. В мае 1926 года в ходе решительной кампании против Мафии, начатой по распоряжению Муссолини, дон Вито был арестован. В старой Сицилии это оказалось бы для него лишь временным препятствием. Однако когда один из многочисленных крестных сыновей Кашо Ферро обратился за поддержкой к местному влиятельному землевладельцу, тот отклонил просьбу с холодным замечанием: «Времена изменились». Когда дело дошло до предания старого босса суду, фашистский режим не стал играть с огнем. Дону Вито были предъявлены обвинения в причастности к двадцати убийствам, восьми покушениям на убийство, пяти грабежам, тридцати семи актам вымогательства и пятидесяти трем прочим правонарушениям, которые сопровождались угрозами применения насилия.
Приговоренный после непродолжительного судебного разбирательства в одностороннем порядке к пожизненному заключению, Кашо Ферро исчез за неприступными стенами тюрьмы Уччардоне в Палермо. Там, как писал Бардзини, он без труда обрел власть как над тюремными надзирателями, так и над заключенными, разрешая споры и прекращая вражду. Даже будучи правдой, это не помогло ему: он умер в тюрьме. По словам Арриго Петакко, итальянского журналиста и биографа Джозефа Петрозино, конец старого дона был поистине дьявольским, приличествующим его положению. Случайно оставленный в тюрьме после того, как в 1943 году в нее попала бомба и заключенных эвакуировали, он «умер от жажды и ужаса в мрачной заброшенной тюрьме, как злодей из старых романов». Правда была менее мелодраматична. Кашо Ферро скончался у себя в камере от сердечного приступа в 1942 году. Дон Вито оставил после себя слова старой сицилийской пословицы, тщательно вырезанные на стене: «Сердце друга раскрывается в тюрьме, в болезни и в нужде». Надпись была видна до конца 1960-х годов, потом ее в конце концов закрасили.
Возвышение Кашо Ферро на Сицилии совпало с визитом на остров, который предприняли Джузеппе Морелло и Волк Люпо, пребывая в панике в 1921 году. Представляется возможным, что могущественный мафиозо, двумя десятилетиями ранее являвшийся их союзником в Нью-Йорке, был одним из тех, к кому обратились эти двое в попытках отвертеться от смертного приговора.
Тем не менее проблема была решена – приложил к ней руку Кашо Ферро, Ник Джентиле или какой-либо другой босс Мафии, вмешавшийся в дело: Игнацио Люпо смог вернуться в Соединенные Штаты в мае 1922 года, когда проблемы с Тото д’Акуилой были позади. Однако мафиозо сразу столкнулся с проблемой иного рода. Агент Секретной службы, дислоцированный на острове Эллис, опознал его луноликий образ, когда он сходил на берег, и иммиграционная служба задержала его на три недели как потенциально нежелательного человека и вероятного кандидата на депортацию. Чтобы обеспечить его освобождение, пришлось предъявить копию приговора, подписанную для него президентом Гардингом, – внушительный лист пергамента, скрепленный печатью и лентой.
Люпо вернулся в Нью-Йорк 12 июня. Там, во многом благодаря защите, которую обеспечил Чиро Терранова (вдобавок предоставивший ему красивый дом о шестнадцати комнатах на фешенебельной Авеню Пи в Бруклине), он без труда возобновил свое прежнее ремесло вымогателя. К началу 1923 года Волк усердно работал, управляя оптовой компанией «Ля Роза Фрут Кампани», которая поставляла в продуктовые магазины и рестораны по всему Бруклину продукты по завышенным, как обычно, ценам. Этот бизнес продолжался бо́льшую часть десятилетия, а когда он был продан, Люпо некоторое время работал агентом по продаже лимонов, пока его внимание не привлекла торговля хлебобулочными изделиями. У него был большой опыт в управлении подобными предприятиями, и он построил прибыльный рэкет. Сообщалось, что в 1925 году он снова вернулся в Италию, чтобы положить в банк деньги, заработанные за последние три года, на общую сумму три миллиона долларов. Торговля хлебом, которую он начал со своим единственным сыном Рокко в 1933 году, поначалу велась лишь с одним грузовиком. Через три года их уже было восемь, а Люпо стал самопровозглашенным президентом Ассоциации итальянских пекарей. Выплата взносов ассоциации гарантировала ее членам возможность беспрепятственно управлять своими магазинами, хотя обычно защита, которую продавал Волк, была защитой от него самого.
Как и его шурин Терранова, Волк изо всех сил старался представить себя законным бизнесменом, а свое богатство – результатом упорного труда. «Он особенно любил быть дома с семьей после работы и не захаживал в салун или еще куда, – утверждал его брат Джон. – Он всегда ложился спать рано, чтобы быть способным с утра заняться делами». Любые жалобы на его методы, настаивала Сальватриче, его жена, исходили от конкурентов, которые просто завидовали его успеху. Правды в этих словах немного. В действительности Люпо преуспел в бизнесе настолько, насколько и в своих угрозах. Он проходил подозреваемым в нераскрытом деле об убийстве подрядчика по имени Руджерио Консильо в октябре 1930 года, а год спустя ему было предъявлено обвинение в убийстве конкурента, который бросил вызов монополии, установленной им в сфере торговли виноградом в Бруклине: этот рэкет в 1920-х приносил сицилийскому гангстеру Фрэнки Уале пятьдесят долларов с каждого вагона. В тот раз на Люпо указал свидетель, выбрав его из девяноста четырех человек на Манхэттене.
Обычные проблемы (не в последнюю очередь – невозможность найти людей, достаточно смелых, чтобы свидетельствовать против Мафии на открытом судебном заседании) не позволили окружному прокурору предъявить обвинение по этим делам. Но в Бруклине нашлась по меньшей мере одна гневная и принципиальная женщина, выступившая против вымогательства Волка. Роуз Витале, владелице пекарни на Макдональд-авеню, 557, было предложено вступить в ассоциацию пекарей, но она отказалась платить завышенные взносы Люпо. За этим последовали угрозы, а когда Витале снова проявила упорство, в ее магазине таинственным образом вспыхнул пожар. Позже перевернулся один из ее грузовиков, а в других были приведены в действие бомбы со зловонным газом, чтобы испортить хлеб.
В июле 1935 года Витале решила, что с нее хватит, и обратилась в полицию. Полиция приняла меры. Игнацио и Рокко Люпо были арестованы в своем доме и провели в тюрьме следующие четыре месяца. К тому времени, как они вышли, Витале уговорила нескольких столь же упрямых членов ассоциации пекарей присоединиться к ней и выступить с показаниями. Люпо ответили новыми угрозами и несколькими избиениями.
Тот факт, что некоторые жертвы Волка нашли в себе мужество выступить против него, многое говорит об изменившихся условиях жизни Нью-Йорка. К середине 1930-х Люпо было около шестидесяти, и ему не хватало юношеской прыти. Его сын Рокко был сделан из другого теста, а силы их давнего защитника, Террановы, тоже угасали. Новое поколение мафиози, пришедшее к власти после войны Кастелламмаре, не имело причин поддерживать того, чьи друзья и союзники по большей части покинули этот мир, и Витале, видимо, почувствовала, что в угрозах Люпо было больше пустословия, чем реальной опасности. Политический климат в городе тоже менялся. Новый мэр, Фьорелло Ла Гуардиа, устроил встряску полиции и открыто выступал против преступников. Сочетание этих факторов сделало возможным отпор рэкету Волка со стороны Витале.
Возмездие было не за горами. 11 января 1936 года, через несколько недель после выхода Люпо из тюрьмы, губернатору Нью-Йорка Герберту Леману была подана официальная жалоба, подписанная несколькими бруклинскими пекарями. В ней утверждалось, что Волк и его отпрыск, управляя своими пекарнями, продавали товары по себестоимости, чтобы подорвать бизнес остальных и наказать их за непокорность. Подписавшие призывали Лемана расследовать деятельность мафиозной «организации убийц». Губернатор передал информацию окружному прокурору для того, чтобы тот принял меры, и именно в кабинете окружного прокурора была обнаружена трещина в броне Люпо. Копия приговора, которой Люпо размахивал на острове Эллис, не являлась полным и официальным помилованием, как считал Волк. Его освобождение было условным, и указ президента Гардинга оставался в силе только до тех пор, пока Люпо действовал в рамках закона. В документе было ясно сказано, что в том случае, если он вернется к преступному поведению, его могут немедленно возвратить в тюрьму для отбытия оставшегося срока. Дополнительное расследование или судебное разбирательство при этом не требовалось. Президент оставил за собой исключительное право решить исход дела.
В соответствии с рекомендацией Лемана преемник Гардинга Франклин Рузвельт вскоре подписал необходимый приказ. На рассвете 13 июля к дому Люпо подъехала бруклинская полиция. Волк был арестован и отправлен в Атланту задолго до того, как его друзья или адвокаты почуяли опасность.
Звук захлопнувшихся за спиной дверей федеральной тюрьмы был шокирующим ударом для Люпо. Ему оставалось отбыть 7174 дня, или почти двадцать лет срока, и освобожден он мог быть не ранее 4 марта 1956 года, когда ему исполнилось бы семьдесят девять лет. Без надежды на помилование и с весьма призрачной перспективой условно-досрочного освобождения его единственный шанс заключался в том, чтобы оспорить законность отзыва помилования Рузвельтом, и в 1937 году на имя начальника тюрьмы в Атланте была подана петиция о выдаче судебного постановления для пересмотра дела. Процесс, получивший известность как «Люпо против Цербста», опустошил финансовые запасы семьи Люпо и закончился унизительным поражением, хотя стал достаточным основанием для того, чтобы права президента в случаях смягчения наказания приводились в пример в учебниках по юриспруденции и по сей день. В том же году до Волка дошли вести о том, что его сын оказался неспособен поддерживать хлебопекарный бизнес. В конце сентября Рокко Люпо был объявлен банкротом.
В данных обстоятельствах неудивительно, что тюремный врач нашел физическое и психическое состояние Люпо ужасным. «Обследование выявило следующее… пожилой белый мужчина, очень тучный, который проворно входит в кабинет для осмотра и отвечает на жаргоне, но хорошо понимает по-английски, – отметил врач. – В настоящее время он нервозен, раздражителен и возбудим, имеет склонность к жалости к себе и к некоторой слезливости». У Волка диагностировали шумы в сердце и варикозное расширение вен на обеих ногах. По словам его брата, во время ареста у него случился нервный срыв. Согласно результатам обследования в Атланте, его коэффициент интеллекта равнялся 70, то есть пациент был на грани умственной отсталости; к тому же обнаружились признаки «старческого психоза».
Во время отбывания первого срока в Атланте Люпо обращал мало внимания на тюремные правила. В 1910 году его помещали в одиночную камеру за «мошенничество», в 1911-м – за братание с другими заключенными и в 1919-м – за «нарушение правил». Случались тогда и другие выговоры и предупреждения. Теперь же он был сломлен. В 1936-м, вскоре после его возвращения в тюрьму, были зарегистрированы два незначительных инцидента, но в остальном досье заключенного безупречно. Люпо даже получил благодарность от пошивочной мастерской, в которую был назначен на работу, за пошив застежек на брюках.
Годы тянулись медленно. Посещения родственников и друзей становились все реже. Многие были уже мертвы. Дочери вышли замуж. Сальватриче в Нью-Йорке была слишком стара и слишком бедна, чтобы доехать до Джорджии. Если слухи о богатстве, положенном на банковский счет в Италии, были правдой, то от него ничего не осталось, когда Соединенные Штаты объявили войну режиму Муссолини в 1941 году. Товарищей у Волка почти не было. Большинство тех, кто сидел вместе с ним, были значительно моложе него. Во время прогулки он держался особняком, описывая круги по тюремному двору, и в своем одиночестве становился все более религиозным. По словам Цио Трестелле, дружественного мафиозо, который однажды приехал на поезде в Атланту повидаться с ним, Люпо регулярно посещал мессу и пришел к некоему раскаянию за выбранную им жизнь. В письме к старшей дочери Онофрии он признавался: «Меня одолевают воспоминания. Все эти годы в Америке… Мне кажется, будто их никогда не было. Я хотел бы снова быть мальчиком на Сицилии и умереть молодым, очень молодым и не знать этих лет борений и зла».
Волк все еще находился в Атланте, когда в 1945 году наступил мир. Он уже давно вошел в пенсионный возраст. Год спустя, в десятую годовщину его возвращения в тюрьму, тюремный врач отметил, что старик «быстро сдает, становясь все более дряхлым и впадая в детство». Летом дело Люпо было пересмотрено и получена рекомендация освободить его, пока семья еще могла заботиться о нем. Однако тяжба по поводу законности условно-досрочного освобождения для нарушителя условно-досрочного освобождения продолжалась, и старик был выпущен из Атланты только утром 21 декабря 1946 года. У него в кармане было 7 долларов и 83 цента – все его тюремные сбережения. Надзиратель дал ему немного взаймы, чтобы он мог доехать до Нью-Йорка.
Игнацио Люпо вернулся в город под Рождество, являя собой живое подтверждение пословицы о том, что преступление не окупается[106]. Путь длиной в пятьдесят лет, усеянный убийствами и вымогательствами, оставил его самого и его жену без средств к существованию. В какой-то момент в 1940-е годы Сальватриче, одна, без гроша в кармане, была вынуждена продать свой многократно перезаложенный дом, и теперь пара переехала в съемную комнату в Квинсе. Время от времени их навещали дети. Волк Люпо умер через три недели после освобождения, 13 января 1947 года, в возрасте 69 лет. В газетах об этом не написали ни слова.
Матриархи клана Морелло – Терранова жили дольше, но умерли в такой же безвестности, что и Люпо. Анджела Терранова, жена Бернардо, мать четырех братьев, державших в страхе весь Нью-Йорк, умерла в Квинсе в 1941 году в возрасте девяноста двух лет. Дважды овдовев, она пережила второго мужа более чем на три десятилетия. По меньшей мере семь из ее десятерых детей умерли раньше нее, в том числе все сыновья. Анджела скромно жила в Соединенных Штатах почти пятьдесят лет и, как и положено жене мафиозо, не оставила никаких записей о своих мыслях и чувствах. Жизнь подарила ей некое изобилие – относительно того существования, которое она влачила бы, оставшись в Корлеоне, – но она определенно не была богата. Она умерла в квартире невестки на 222-й улице, в которой прожила только восемь месяцев. Осознавала ли она, что насильственная смерть троих сыновей и внука были ценой, которую она заплатила за это скромное удобство, сказать невозможно.
Немногим более известно о последних годах жизни жены Морелло. После убийства мужа Лина с «вулканическими глазами» больше не вышла замуж, хотя и пережила его почти на сорок лет. Она вырастила четверых детей, которые прожили долгую жизнь. Младший из них страдал синдромом Дауна и умер в Нью-Йорке в возрасте восьмидесяти трех лет в 1967 году.
Последним из клана Терранова был Чиро. Король артишоков сохранял свое влияние на протяжении всей войны Кастелламмаре и оставался важной фигурой в преступном мире Нью-Йорка начала 1930-х годов. Он жил с семьей в большом розовом доме в Пелхэм-Мэнор, богатом районе на северной окраине города, поддерживал свою базу в Гарлеме и сохранял интерес к своему прежнему овощному рэкету. При Лаки Лючано он также сохранил долю в лотерейном рэкете как младший партнер Голландца Шульца.