Это был печальный конец выдающейся карьеры. Флинн оставался уверенным в том, что находится на грани раскрытия дела Уолл-стрит. Безусловно, он подобрался к разгадке ближе, чем гораздо более известный Бёрнс, которому также не удалось произвести аресты и который с самого начала был убежден, что во всем виноваты профсоюзы, от всей души им ненавидимые. Потеря жалованья в размере 7500 долларов стала ощутимым ударом для человека, которому нужно было кормить большую семью. (Как однажды заметил Палмер, «он сказал мне, что у него с полдюжины маленьких Флиннов, а он столь увлеченно работал на правительство, что не удосужился ничего отложить».) Флинн заработал немного денег, открыв собственное детективное агентство в Нью-Йорке, но, чтобы свести концы с концами, ему все же пришлось обратиться к другому виду деятельности, в котором он оказался действительно хорош. До конца своих дней он зарабатывал на жизнь писательством.
Начиная с 1914 года Флинн периодически публиковал статьи в таких газетах, как
К сожалению, все эти нагрузки оказались чрезмерными для стареющего детектива. В свои почти шестьдесят лет Флинн был отягощен лишним весом, являлся заядлым курильщиком крепких сигар и страдал от семейных проблем, выплескивавшихся в его трудовую жизнь. Его дочь Вероника и сын Элмер, которых он сделал партнерами в своем агентстве, довели бизнес до разорения. Оба крепко пили, тратили много денег и приводили в недоумение клиентов. Все более непредсказуемое поведение этой парочки огорчало их умеренного отца, и беспокойство подкашивало его.
Уильям Флинн скончался в октябре 1928 года от болезни сердца в возрасте 60 лет. Он умер разочарованным человеком.
Франческо Ортолева, подставленный Мафией Корлеоне и позже обвиненный в убийстве Джованни Веллы, был освобожден из тюрьмы в конце 1913 года. В возрасте шестидесяти пяти лет, «надломленный телом и отягощенный годами», как заметил Флинн, он отбыл двадцать один год за убийство. С учетом того времени, пока он гнил в камере предварительного заключения в ожидании суда, он провел в заключении четверть века – за преступление, которое совершил Морелло.
Почему палермского узника освободили именно в это время, остается неясным. Возможно, он просто отсидел свой срок и получил условно-досрочное освобождение. Возможно, в дело вмешался Флинн, как он сам однажды утверждал. Но семья Ортолевы долго ратовала за его освобождение – и обрела новую надежду, когда до Корлеоне долетели новости об осуждении Морелло за подделку денег. Сын Ортолевы, Джеймс, приехал в Нью-Йорк летом 1910 года, чтобы увидеться с Флинном и узнать, можно ли организовать поездку его матери в Атланту. Он надеялся, что вид женщины, с которой обошлись жестоко и несправедливо, побудит Морелло сознаться. Флинн не стал его обнадеживать. «Поскольку Морелло пытается подать апелляцию по своему делу, сомнительно, что он сделает признание, которое может нанести ему вред», – выразился он. Тем не менее Ортолева заслужил его симпатию, и он предложил ему работу в качестве доверенного секретаря. В следующем году Джеймс написал ряд писем, не возымевших результата, в федеральную тюрьму, пытаясь убедить мафиозо взять на себя ответственность за смерть Веллы.
Состояние здоровья позволило Франческо Ортолеве уехать в Нью-Йорк и прожить там последние годы с женой и сыном. Он прибыл в город на борту корабля «Сан-Гульельмо» 25 января 1914 года. «Я молюсь за него и его семью, – заключил Флинн, – а они благодарны мне и моей семье».
Большинство головорезов, гангстеров и фальшивомонетчиков, чьи пути пересеклись с семьей Морелло, канули в безвестность или встретили насильственную смерть.
Пьетро Индзерилло, владелец кафе, предоставивший бочку, в которую засунули тело Бенедетто Мадониа, бежал из Нью-Йорка, когда до него дошли новости об облаве Секретной службы на фальшивомонетническую организацию Морелло. Он вернулся в Италию, где в октябре 1911 года один из осведомителей Флинна неожиданно наткнулся на него в Милане и выяснил, что тот возобновил работу фальшивомонетчика. Путь Джузеппе ди Приемо был более короток: он умер на борту корабля, когда возвращался домой на Сицилию где-то после 1909 года. А вот двое других американских мафиози успешно восстановили свое положение на острове. Карло Костантино, один из убийц, посланных по следу Петрозино в 1909 году, остался в Палермо и продолжил карьеру грабителя, афериста и торговца спиртным. Он умер в конце 1930-х годов от сифилиса, которым заразился в Нью-Йорке. Его подельник Антонио Пассананти пережил всех членов семьи Морелло. Осужденный в 1911 году на четыре года за убийство, Пассананти скрывался во время раскола Мафии в середине 1920-х и потом периодически всплывал в отчетах итальянской полиции аж до начала 1960-х годов. В первую неделю марта 1969 года в возрасте девяноста лет он покончил с собой, выстрелив себе в голову. Годом или двумя ранее Пассананти запоздало порвал с жизнью преступника. Последняя заметка в полицейском досье гласит: «Он более не связан с преступными личностями [и] отныне не может считаться опасным для общества».
Немногое известно и о Ральфе Даниэлло, или Цирюльнике Ральфе, который в июне 1918 года признал себя виновным в причастности к организации засады и убийству Ника Террановы. С учетом показаний, по которым были осуждены пятеро его товарищей-каморристов, он был приговорен к условному наказанию. Однако Цирюльник не спешил выходить на свободу. Убежденный в том, что оставшиеся на свободе члены банды убьют его, он умолял судью оставить его за решеткой, пока всех его сообщников не посадят в тюрьму.
Даниэлло воспользовался вторым шансом, который подарил ему приговор, и год жил без приключений. Затем, в 1920 году, он поспорил с кем-то в баре на Кони-Айленде, набросился на противника и был арестован. На этот раз тот факт, что он служил осведомителем, не впечатлил судью, и ему пришлось отсидеть пять лет за преступное нападение. Вероятно, Ральф надеялся, что пятилетний срок смоет память о его предательствах. Вместо того чтобы бежать от мести своих коллег, после освобождения он переехал в Нью-Джерси, купил салун и жил там открыто под своим настоящим именем, Альфонсо Пепе. Это было роковой ошибкой. Меньше чем через месяц после выхода из тюрьмы Ральф беседовал с другом у своего бара в Ньюарке, когда к нему приблизился некий мужчина. Незнакомец вытащил пистолет и со словами «Вот ты и попался!» трижды выстрелил в него.
Даниэлло умер в агонии от ранения в живот. Его убийца запрыгнул в автомобиль, в котором сидели еще двое, и скрылся под канонаду из пятнадцати выстрелов, произведенных им и вторым пассажиром в направлении толпы. Убийц Цирюльника так и не нашли. Как заявила полиция Ньюарка, наиболее вероятным мотивом была месть.
О Пеллегрино Марано, боссе Каморры на Кони-Айленде, одном из многих подозреваемых, которые могли отдать приказание убить Даниэлло, в последний раз слышали на суде над Сапожником Тони в июле 1926 года. Отбыв к тому времени семь лет из двадцати за убийство Террановы, Марано наотрез отказался давать показания против своего сообщника. «Я не буду говорить, – сказал он суду. – Я никого не знаю». Его лейтенант Джузеппе Вокаро был столь же молчалив. «Семь лет назад, – заявил он, – я поклялся на могиле матери, что никогда не буду свидетелем ни против, ни в пользу кого бы то ни было». Обоих каморристов вернули в камеры.
Последние годы Алессандро Воллеро, главаря банды с Нэйви-стрит, описаны более подробно, во многом благодаря случаю, который в 1920-х годах поместил Джо Валаки в камеру тюрьмы Синг-Синг. Валаки, к тому времени заклятый враг Чиро, был рад узнать, что его сокамерник – тот, кто убил брата Террановы. Он вспоминал, что именно босс Каморры привил ему вкус к глубоко укоренившейся вражде между сицилийцами и неаполитанцами. «Если есть одна вещь, которую мы, выходцы из Неаполя, должны помнить всегда, – проповедовал Воллеро, – так это то, что если вы двадцать лет общались с сицилийцем, а потом у вас возникли проблемы с другим сицилийцем, то тот сицилиец, с которым вы общались, пойдет против вас. Другими словами, им нельзя доверять».
Воллеро стал наставником Валаки и даже предложил молодому человеку познакомить его со своим товарищем, неаполитанцем, чикагским гангстером Аль Капоне. Именно он намекнул на существование тайного преступного братства, называемого Мафией, – организации, о которой Валаки, уличный преступник итальянского происхождения, и не подозревал. Он с нетерпением ждал дальнейших сведений, но Воллеро понял, что сказал слишком много. «Не волнуйся, парень, – посоветовал он своему протеже. – В свое время ты узнаешь все, что нужно. Не мне это тебе говорить».
К тому времени, когда Воллеро был освобожден из тюрьмы в 1933 году, Валаки воплотил в жизнь предсказание своего сокамерника. Посвященный в семью Тома Гальяно во время войны Кастелламмаре, бывший взломщик стал членом организации, которую всегда называл Коза Ностра, управляя лотерейным рэкетом под защитой амбициозного бандита Вито Дженовезе. Валаки, занимавший низкое положение в организации, многого не понимал во внутреннем устройстве Мафии. «Кто знает, что, черт возьми, происходит?» – однажды пожаловался было он. Однако его познаний было достаточно, чтобы понять, что жизнь Воллеро находится в опасности. Друг старого лидера Каморры вскоре обратился к Валаки за помощью. «Старик никого не знает из нынешних, – объяснил этот человек, – но он слышал, что ты с Вито и другими. Сможешь уладить дела для него?»
Валаки старался как мог. Дни господства Морелло – Терранова ушли в прошлое, и дальновидный Дженовезе поначалу не хотел вмешиваться: «Когда, черт побери, это случилось? Двадцать лет назад?» В конце концов босс согласился поговорить с Чиро Террановой, и прошел слух, что проблема была решена. Валаки передал Воллеро хорошие новости, и тот был так благодарен, что настоял на том, чтобы молодой человек нанес ему визит. «Это было что-то, – рассказывал Валаки. – Он построил всю семью в шеренгу, чтобы приветствовать меня. Он называл меня своим спасителем. Ну, мы посидели за столом, и тогда я видел его в последний раз. Позже я слышал, что он уехал в Италию и тихо там умер».
На Сицилии Вито Кашо Ферро, которого в последний раз видели в Нью-Йорке в ночь бочкового убийства в апреле 1903 года, а слышали шесть лет спустя в Палермо как о подозреваемом в деле об убийстве Петрозино, вернулся в свой родной город Бизакуино и обнаружил, что местная Мафия набирает силу.
Эта ситуация идеально подходила коварному и амбициозному гангстеру. Кашо Ферро неустанно трудился на протяжении двух десятков лет – вначале над тем, чтобы укрепить собственное положение как влиятельного лидера в своем районе, а затем, чтобы усилить хищническую хватку Мафии во всех видах преступности в западной Сицилии. За это время он разбогател на угоне скота и превратился из почти неграмотного крестьянина в одного из самых влиятельных людей на всем острове. Согласно одному полицейскому отчету 1907 года, Кашо Ферро контролировал организованную преступность в трех провинциях Сицилии и имел ряд влиятельных друзей в политических кругах. Поговаривали, что в начале 1920-х власть его во внутренних районах за пределами Палермо была такова, что мэры городов, через которые он должен был проехать, ждали у городских ворот, чтобы поцеловать ему руку.
Сомнительно, чтобы у сицилийской Мафии за всю ее долгую и братоубийственную историю когда-либо был более уважаемый – и даже любимый – предводитель. «Дон Вито, – отметил итальянский писатель Луиджи Бардзини, – довел организацию до совершенства, не прибегая к необоснованному насилию»… [Он] правил и внушал страх, в основном используя свои личные качества и естественное влияние. Помогал ему и внушавший благоговение вид. Он был высоким, худощавым, одетым элегантно, но мрачно. Длинная белая борода делала его похожим на мудреца, проповедника из Новой Англии прошлого века или уважаемого судью… Будучи очень щедрым по натуре, он никогда не отказывал в помощи и раздавал миллионы на ссуды, подарки и благотворительность. Он прилагал все силы к тому, чтобы восстановить справедливость… При его правлении сохранялись мир и порядок».