«Потому что ты больше ничего не знаешь. Никого не знаешь».

«Ладно, я бегу за отцом. И куда мы бежим?»

«Не знаю. Речь не о том. Представь, что между вами есть расстояние – и ты желаешь его преодолеть. Но чтобы его преодолеть, нужно стать кем-то».

«Та-а-ак… И?»

«Разве это не странно? Что нельзя восполнить несоответствие подражанием».

«А зачем что-то восполнять? Какое несоответствие? Честно, все это пока звучит очень оторванным от жизни. И, по-моему, попахивает диагнозом, – хихикнула Татьяна, легонько навалившись на Владислава Витальевича и полушутя толкнув его плечом, однако ее неожиданный цинизм ему не пришелся по душе, – ты только не обижайся. Я просто представляю себе романтизм в иной форме. Воплощенный в конкретике. А когда размышляешь о чем-то отвлеченном, далеко уходишь и перестаешь быть понятым окружающим. Нельзя отрываться от земли, иначе ты просто останешься непонятным. Понимаешь? Ты можешь рассуждать, например, о желании быть похожим на отца. Я так понимаю, ты это имеешь в виду? Ты можешь об этом рассуждать не в столь абстрактном ключе, а, например, следующим образом…»

Но Владислав почему-то разозлился. Может, это была поучающе-высокомерная манера с ним говорить, может, предыдущее циничное замечание, а может, он злился на самого себя за то, что вписал эту девчушку, как неправильное слово, в нерешенный кроссворд собственной жизни – и теперь она только мешается ему на пути к разгадке.

«Я просто хочу сказать, – перебил он, хотя не расслышал, что она говорила и на чем остановилась, – я хочу сказать, что нужно бросить вызов. Бросить вызов оставшемуся расстоянию, понимаешь?»

«Э-м… А ты слышал, что я говорила? Или ты имеешь в виду, что…»

«Я говорю то, о чем думаю, – сказал Владислав, – я хочу выразить эту разницу… это расстояние… понимаешь? Одним стихом».

«Одним стихом? Сперва тебе нужно понять, о чем он…»

«Не совсем. Я просто жду. Жду, когда выговорюсь».

«Понимаю», – попыталась улыбнуться Таня.

«Я тебя не обидел?»

«Нет, а чем? Зачем спрашиваешь?»

«Потому что хочу, чтобы мы еще погуляли, – сквозь зубы ответил Владислав, – завтра. И послезавтра, и еще…»

«Погуляем».

«Я тебе уже говорил, как волновался, когда хотел к тебе подойти, когда ты читала стихи на набережной…»

«Да, говорил».

«Просто я, можно сказать… – Владислав задумался, но он знал, что хотел сказать, и все же удивился, что набрел на эту мысль, а хотел он сказать ей, что, несмотря на свои чудовищные габариты и спартанское телосложение, внутри он был неизмеримо мал и тщедушен, настолько мало и тщедушен, что даже крохотное, как кончик иглы, намерение заговорить с незнакомым человеком, едва ли не разрушило его психику, сотрясло его вегетативную систему до основания, – я бы хотел взойти на трибуну. И прочесть громогласно…»