Вопрос с получением гражданства затягивался, но в конце концов мне пришли все подтверждающие документы. 22 июля 1942 года я стал гражданином США, и студия распространила такое заявление: «Кассини получает гражданство и отказывается от титула».
Я был не против отказаться от титула — в последние годы он приносил мне одни неприятности (а сам я и так знал о своем происхождении). Но студии
Я добровольно предложил свои услуги военной разведке, считая, что мое знание языков может принести пользу в этой сфере, но ответ от них получил только через несколько лет.
«Почему бы тебе не пойти служить в войска береговой охраны?» — предложил мне Рэй Старк после того, как я получил гражданство.
«Почему бы нам вместе не пойти служить в войска береговой охраны?» — предложил мне Виктор Мэтьюр, когда мы сидели в студийном буфете.
В первые тревожные месяцы после атаки на Перл-Харбор все частные яхты должны были патрулировать береговую линию в поисках японских подводных лодок. У Мэтьюра была шестидесятичетырехфутовая (около 20 метров) яхта, которая называлась «Счет из бара». «Смотри, как все хорошо получается, — сказал он. — Мы сможем выполнять свой долг, не отрываясь далеко от дома. В любом случае, я уверен, что эта война долго не продлится».
Виктор Мэтьюр, если кто не помнит, был крупным мужчиной родом из Кентукки. Его родители были швейцарцами, но большинство людей считало его итальянцем из-за темных кудрявых волос, римского профиля и полных губ. У него было два основных актерских приема: он поднимал бровь, чтобы обозначить легкий скептицизм, и кривил губы для выражения всех остальных эмоций. Эти два приема сделали Виктора звездой, что приводило его в полный восторг, но мне он все равно нравился, даже после того, как он признался мне, что разрушил мой роман с Бетти Грейбл. Он был невероятно тщеславен и зациклен на себе, но при этом не лишен самоиронии и умения посмеяться над собой. По настоянию Виктора мы немедленно отправились в вербовочный центр бойцов береговой охраны и заявили о готовности отдать яхту во временное пользование (я предложил выкупить половину ее стоимости).
К нашему удивлению, береговая охрана приняла на службу всех троих — яхту, Мэтьюра и меня, и вскоре мы уже бороздили воды океана около острова Каталина в составе экипажа из восьми человек. Нас вооружили глубинными бомбами, которые, несомненно, разнесли бы нас в клочья, если бы мы ими воспользовались (у яхты просто не хватило бы скорости достаточно быстро отойти от места взрыва). Мне присвоили звание пожарного первой статьи, но команда дружно избрала меня коком, услышав мою итальянскую фамилию. На питание каждому бойцу выделялось восемь долларов в день, что было совсем неплохо. Мы тратили эти деньги вскладчину, и это позволяло нам есть по-царски. Без сомнения, ни у какого другого подразделения американских вооруженных сил не было столь изысканного меню. Я постоянно готовил элегантные европейские блюда. Команда была счастлива, все, кроме Мэтьюра, который был вечно голодным. Размер порций его не устраивал, и в перерывах между трапезами он совершал налеты на камбуз, поедая майонез столовой ложкой прямо из банки.
Виктору выпала более сложная боевая задача: он стал дозорным. Это позволяло ему целыми днями работать на палубе над своим загаром и выглядеть неотразимым, когда они Ритой Хейворт ходили вечерами на премьеры.
Главным же достоинством нашей службы, помимо возможности посидеть после обеда на палубе с сигарой, пока другие мыли посуду, был ее график. Двое суток мы патрулировали прибрежные воды, а на следующие двое суток нас отпускали по домам. Я мог проводить время с Джин, играть в теннис и участвовать в голливудской светской жизни.
При этом в голливудских развлечениях я принимал участие чаще, чем Джин, которая постоянно работала. Увольнения на берег у меня проходили так же весело, как у любого моряка, и это привело к одному из самых неловких моментов в моей жизни.
Наш друг, великий пианист Артур Рубинштейн, живший в то время в Лос-Анджелесе, как-то устроил у себя дома вечеринку, на которую Джин не пошла. Так что я оказался предоставлен сам себе и быстро напился, что было для меня не редкостью — двух мартини мне для этого вполне хватало. Я начал флиртовать с очень привлекательной женщиной — женой популярного в то время европейского актера. Она тоже порядком набралась, и вскоре мы оказались в моей машине, а потом припарковались на тихой улочке в пригороде Бель-Эр.
Когда я вернулся домой, Джин уже спала. В трезвом, как мне казалось, уме — эта иллюзия часто посещает нас после большого количества спиртного — я решил тщательно замести все следы. Я аккуратно повесил свою военную форму, поверх нее столь же аккуратно выложил чистое белье, а то, что на мне было, скомкал и куда-то засунул.
На следующее утро меня разбудила Джин. Она уже была одета и собиралась ехать на съемки. «Я хочу встретиться с тобой сегодня», — сказала она.
«Да, я приеду на студию».
«Нет, не на студию. Мы встретимся в шесть… у моего адвоката».
«У адвоката?»
«Да, мы разводимся». И прежде чем я успел спросить ее «Но почему?», она сунула мне под нос мои скомканные трусы со следами помады на самом компрометирующем месте. Джин насторожили аккуратно выложенные наутро форма и чистое белье, и в этот ранний час она уже успела узнать, с кем я вчера развлекался (она позвонила Рубинштейнам и сказала: «Как жаль, что я не смогла к вам прийти. Олег замечательно провел время. А кого он подвозил домой?»). Она также позвонила пострадавшему европейскому актеру и все ему выложила. Он оказался настоящим джентльменом и ответил ей, что она, по всей вероятности, ошиблась. Но утихомирить Джин было непросто; она настояла, чтобы я извинился перед актером, что я и сделал, создав у всех ощущение неловкости. Слишком большая плата за такую маленькую шалость. Но виноват во всем был я сам: не нужно было попадать в это глупое и унизительное положение.
Джин в то время вообще была мной недовольна. Она считала, что моя военная служба недостаточно почетна — по крайней мере, я мог бы стать офицером, как остальные обитатели Голливуда. Но по неписаному закону в офицеры береговой охраны, как и в офицеры флота, производили только уроженцев США. Тогда мама подключила свои связи в Вашингтоне.
Присвоения мне звания офицера береговой охраны она добиться не сумела, но ей удалось нечто лучшее: специальным актом конгресса меня перевели в кавалерию, где дозволялось служить офицерам-иностранцам. Хотя гарантии получения звания не было никакой. Сначала мне, как и всем, предстояло пройти начальную военную подготовку в Форт-Райли[105], штат Канзас, а потом, если получится, стать курсантом офицерской школы. Легкой жизни, как в службе береговой охраны, не предвиделось, но это была