– Я представляю себе маяк, – произнесла она и посмотрела на Нильса. – С желтыми и красными полосами, немного поблекшими. С выпавшими от старости камнями. Маяк, который лижут волны. Это моя безопасная гавань, место, куда можно вернуться. Без него я бы и правда потерялась.
12
Пошел снег. Прозрачные хрупкие хлопья кружились на ветру. Они падали с белого низкого неба и таяли в воздухе, не долетая до поверхности моря.
– Ну как твоя статья? Продвигается? – спросил Сверре.
Бундэвик начинал уставать от острова и своего небольшого расследования. Он был в плену какого-то странного беспокойства. По утрам он без всякой причины просыпался до рассвета. Ему хотелось встать и пройтись, но холод останавливал его. А если бы и не холод, то всё равно: в нескольких метрах от двери сарая, что стал его пристанищем на острове, начиналось море, и, значит, дорога заканчивалась. Идти некуда: куда ни посмотри – всюду вода. Ему было здесь тесно, и Бундэвику уже хотелось уехать.
– Так себе.
Они направились в северо-восточную часть острова, к крошечному кладбищу семьи Бьёрнебу.
– Чем больше я пытаюсь понять, тем быстрее правда ускользает от меня. Суннива Бьёрнебу будто была сразу несколькими разными женщинами!
Когда друзья подошли к могилам, снег повалил особенно сильно. Снежинки садились на пальто, шапки и волосы. Белой вуалью они покрывали скалы, вереск, сухие кустики морошки и надгробия. Стало скользко: идти следовало осторожнее. Небо помрачнело, тучи совсем спрятали солнце.
– Ты ведь понимаешь, – вкрадчиво произнес Бундэвик, – что в «Госпоже Алвер» очень много общего с историей Элизы. Вплоть до полных совпадений.
– Конечно. Этот рассказ – как поднятый щит, но поднятый не для того, чтобы укрыться, а для того, чтобы дать отпор врагам.
– Я убежден, что Сунниву вдохновили драматические события жизни ее двоюродной сестры. Полагаю, Элиза доверилась ей и рассказала обо всём, что с ней произошло. А Суннива после всего этого взялась за рассказ – как журналист, выслушав очевидца, пишет свой материал. Согласись, другого объяснения быть не может.
Сверре наклонился и медленно, будто с нежностью смахнул снег с имени, вырезанного на деревянном надгробии.
Суннива Бьёрнебу.
– Может быть и так, как ты говоришь, – согласился Сверре, с трудом выпрямляясь: с годами из-за холода и влажности у него развился артрит. – Может, Суннива пересказала историю Элизы. Ну и что с того?
– Нет, я о другом. У меня есть основания полагать, что рассказ написала сама Элиза.
Сверре долго молча смотрел на него, наконец улыбнулся и покачал головой.
У надгробия лежал высушенный цветок и венок из березовых веток.
– Это мои внуки сделали, Карин и Сюннёве, – сказал он.
Сверре повернулся к другу и вздохнул, как будто взял на себя всю тяжесть этого разговора.