Тишину нарушил в ДИЗО-ПКТ чей-то крик, была слышна очередь ударов дубинок оперативников о чью-то откормленную задницу. Это был Влас. Как позже я узнал, после доклада Репы Власа бежали арестовывать даже повара из столовой. Его облепили, словно пчелы матку, когда тянули его в карцер. Влас со страху не успевал даже дослушать до конца вопрос, как уже соглашался и признавал вину по всем пунктам. На тот момент он готов был признать убийство Кеннеди, при этом вспомнив все подробности — лишь бы выжить.
А тем временем, пока Влас стойко выносил в карцере временное недоразумение, освобождался мой человек, задача которого была — описать все сложившиеся обстоятельства и, подписавшись моим именем, разослать.
После отбытия пятнадцати суток карцера я, словно призрак, вышел в «зону». На тот момент вся зона уже гудела обо мне. Случай со мной был из области фантастики для многих зэков. Существенно изменилась жизнь в самой зоне, зэков начали кормить намного лучше, уменьшилось количество избиений — судите сами: если раньше «Буря-2» была в зоне чуть ли не каждый день, а иногда два раза на день, то с 14 июня 2004 г. и по 12 марта 2007 г. их было всего лишь восемь. Ах, ты, Юля, Юля подумал я, а если бы ты еще и приехала…
И здесь поехали комиссии. Заместитель председателя Гос. Деп. Украины по социальной работе Скоков Сергей Иванович дал мне внятно понять, что он приехал за нужными ему показаниями. Я достаточно ему дал понять, что если бы он был заинтересован, то его полномочий хватило бы, чтобы за 20 минут узнать правду.
К примеру, прокуратура Харьковской области, получив точно такие сигналы, как Скоков С. И. на первой нашей встрече, посчитала нужным встретиться со мной второй раз для дачи мной показаний в письменном виде. И когда мы встретились с прокурором в присутствии Андрейко Б. С., то я дал показания по данной ситуации относительно моего обращения и при этом Андрейко Б. С. ничего не понял. Прокурором мне ставились вопросы: обращались ли мы на имя Ю. Тимошенко за помощью в письменном виде? Словами я отвечал то, что хотел услышать Андренко Б. С. — конечно нет, но в письменном виде писал обратное: «По данному вопросу я обращался на имя народного депутата Ю. В. Тимошенко. Одним словом, все, что интересовало прокуратуру, они получили, и что интересовало Андренко Б. С., он также получил, и все остались довольными, и я в том числе. При выходе Андренко в знак солидарности дал пачку чая и сигарет и с улыбкой сказал: молодец, Пашка». «Да это было не сложно», — ответил я, но каждый имел ввиду свое!
То, что я ожидал, то и случилось. Поскольку случай со мной набрал в зоне большую огласку, то администрация при первой возможности начнет демонстрировать всем, что с такими, как я, бывает, и это все начнет происходить тогда, когда все утихнет. И здесь меня вызвали на работу в бригаду номер 32. Эта брига — да входила в подчинение лично начальника колонии, которая была специально создана для лиц, состоявших в организованных преступных группировках. Но использовалась она исключительно для показательного наказания зэков. В этой бригаде абсолютно не существует никакого графика работы. Я помню, когда-то шел снег шесть суток без перерыва, и все шесть суток зэки беспрерывно его убирали без какого-либо сна и отдыха. Их лица, а в особенности уши, были покрыты волдырями, словно обожженные кипятком. Из этой бригады очень трудно было попасть даже в карцер, потому что в карцере как бы ни было, но можно было ночью поспать, а в 32-ой бригаде ты будешь спать, когда разрешат. Иначе будут бить до тех пор, пока не согласишься с предложенными условиями.
Возглавлял бригаду 32 Вася Розумный по кличке «Рыжий», который занимал должность коменданта зоны. Как-то его один из зэков узнал и рассказал, что этот Рыжий непосредственно участвовал на «Белом Лебеде» в ломке воров в законе. Одним словом, вся жизнь его запачкана кровью. Но то, что наши пути пересекутся, я не сомневался, ведь поверить Андренко Б. С., что со мной ничего не случится — это значит обмануть самого себя. И с моим появлением в бригаде № 32, конечно, все договоренности автоматически рухнули. Я как-то увидел Андренко Б. С., подошел к нему и сказал: «Борис Ефимович это и есть ваши гарантии?» — «А что, что-то случилось?» - ответил он с сияющей улыбкой. «Да нет, — ответил я. Рыжему была дана команда загонять меня работой и по возможности спровоцировать меня на конфликт. Конечно, те проблемы, которые я получил, очень трудно было мне вынести. У меня абсолютно не было ни минуты свободного времени и к тому же никого не интересовало, под силу мне эта работа, или нет, а любое мое возражение расценивалось как отказ от работы, чего и добивалась администрация. Чтобы я добровольно закрылся в карцер. Помню День независимости Украины: всей зоне сделали выходной, один, кто работал, был я. Пошел сильный ливень, мне дали метелку и сказали: иди, заметай алею, хотя все понимали — куда мести, когда вода покрывает обувь. Но все офицеры выстроились в дежурной части, ожидая моей реакции. Вы знаете, как ни странно, но для меня почему-то было все в удовольствие. Вспомнился мне случай, когда со своей любимой девушкой возвращались домой и попали под огромный ливень. Он был точно такой же теплый, точно так я весь промок. Я даже забыл, что на меня сейчас смотрят из дежурки, ожидая от меня отказ от работы, но на тот момент, мне кажется, даже если бы мне сказали бросай все и иди отдыхай, то, наверное, я бы предпочел остаться.
Помощи от зэков я не ждал, ведь после случившегося любой, кто называл мою фамилию, автоматически попадал в карцер. Так и приходилось везде ходить одному и лишь встретившись со знакомыми людьми в локалке, здоровались глазами. Некоторые в определенном месте оставляли мне чай, сигареты, аккуратно указывали глазами, где лежит, и быстро исчезали.
И вдруг увидел я лицо быстро бегущего ко мне Андрейко. Глаза его кипели от ярости, и он говорит: «Ты обманул меня скотина, что ты за писульки устроил с прокурором!» — «Ну, вы что хотели, то и получили, — ответил я, — «ваше слово и порядочность я ощутил на себе, спасибо за все!».
В тот же день против меня сфабриковали дело, якобы конфликтную ситуацию, сотворенную мной, и начали готовить карцер с переводом в ПКТ. Вызвали меня в оперчасть и начали мне доказывать в виде предоставления очевидцев всего происшедшего, которые, естественно, говорили, что им было велено сказать. Я в присутствии оперативников и свидетелей сказал, что хорошо понимаю, что происходит. Зеки засвидетельствуют абсолютно все против меня, потому что, если скажут обратное, это равно оказаться в моем положении, и дальше дискуссия ни о чем. После всего, когда я отказался признавать их наговор, меня поставили на растяжку. Я понимал, что на растяжке буду стоять до тех пор, пока не признаю то, чего не совершал, и здесь, найдя какую-то скалочку от стекла, попытался сделать порез на шее. Я знал, что это ничем не поможет мне, а всего лишь ускорит все то, что ожидало меня впереди.
После надреза шеи вбежал начальник оперчасти Силявин со словами: «Я тебе дам, блядь, — писульки с прокурором устроил» и просто начал избивать руками, ногами. Я видел удовольствие, которое он получал от избиения, — как собака, которую всю жизнь кормили водой, получила кусок мяса. После избиения меня повели в карцер. И вот на входе глаза мои встретились с надписью: «Дорога в Рай», на этот раз она предназначалась мне. Я не буду говорить, что не боялся, мне было страшно, и как многие другие, прошедшие через эту комнату, я пытался что-то придумать, чтобы туда не попасть, но, как и все, прочитал надпись, висящую на стене: «Оставь надежду всяк входящий». Наверное, самое главное, что я придумал для себя — это не потерять здравый рассудок. Нельзя было страху взять верх над собой.
Для того, чтобы меня пытать, задействовали как и режимников, так и оперативников: Чурылов, Некрасов, Светозаров, Дымов, Селявин, младшие инспектора — Глыбин, и только устроившийся на работу, фамилии которого я не знаю. Также участвовал фельдшер, которому была отведена роль — привести меня в чувство в случае, если я потеряю сознание. Вы знаете, когда я оказался в этой комнате под названием «Дорога в Рай», я впервые в жизни захотел умереть — это была моя единственная просьба у Бога! Представьте себе свои руки, выкрученные за спиной, в наручниках, въевшихся в ваше мясо. И гражданина майора Чурылова, стоящего двумя ногами на вашем лице, у которого далеко за сто килограмм веса, к тому же прокручивающего своими ботинками на шипах ваше лицо. При этом шли постоянные удары электрошока, каждый пытался отличиться на мне, или выкручивая мне ногу, или оттягивая пальцы на руках, которые от выкрученных рук автоматически сжимались.
Вы знаете, мне доводилось все в жизни встречать, но такой дерзости и унижений, как со стороны представителей администрации,
Но я смотрю на жизнь иначе, нет ничего такого плохого, каким бы оно ни было, чтобы нельзя было найти там что-то хорошее для себя. Ведь я также огромный поклонник Продиджи, и если эта музыка сочеталась с пытками, то в меня она вселяла силу выжить. Я вам скажу даже больше: наверное, эта музыка и помогла мне сохранить здравый рассудок, породив во мне смелость и победив страх. Что и помогло мне не утратить дух и контролировать ситуацию, происходящую вокруг меня. Одним словом, спасибо «Продиджи».
И вот мой взгляд ловит жест фельдшера, указывающий одной рукой в область часов — это значит, истекло два часа. После двух часов начинается отмирание тканей от наручников. Подходит ко мне Селявин и говорит: «Ну что, Павло, ты выводы сделал? Следующий раз мне лучше отписаться бумагами касательно твоего несчастного случая и получить выговор за оперативную неосведомленность чем смотреть на тебя!» Конечно, он не шутил, и я это хорошо понимал, одним словом, если я буду замечен — расстрел на месте.
После всех процедур меня посадили в карцер, дав тринадцать суток, это означало — с последующим переводом в ПКТ. Но здесь ситуация опять изменилась, вышла очередная партия моих жалоб, что было очередной неожиданностью для администрации. Андрейко Б. Е., наверное, был единственным в колонии человеком, которого очень трудно обмануть. Он никогда лично не участвовал в пытках зэков, но все заключенные проходили через него. Он смотрел, удалось ли сломать человека, или нет, и если он увидит в заключенном хоть малую недоработку, то наручники однозначно повторятся. За все мое пребывание в колонии я не вспомню ни одного случая, когда кому-то удавалось его обмануть. Я всегда ценил этого человека за его способности и всегда считал его самым главным своим оппонентом, которого мне было трудно одолеть.
— Как дела Павел Александрович?
С таким же чувством юмора я и отвечаю:
— Жив пока.
— Ну, ты так говоришь, как вроде бы тебя собирался кто-то убивать.