Обысками в столовой «козлы» не ограничиваются, в отделениях на производстве и по всей территории колонии осуществляют обыски исключительно «козлы», и здесь у администрации есть свое преимущество. С «козлом» администрация может сделать все, что угодно. Что не сделаешь с работником. Вот возьмем к примеру обыск в отделении «козлов». Сидят три козла и обыскивают вещи заключенного, запрещенные предметы, которые расписаны в перечне, найти практически невозможно из-за их отсутствия, а не оттого, что хорошо спрятаны. Запрещенные предметы — это и могут быть адреса правозащитных организаций, прокуратуры и прочее. Обвинительные приговоры, материалы все, связанные с судами — эти вещи также входят в список «изъять».
Ну продолжу дальше: после того, как «козлы» обыщут вещи заключенного, то они меняются местами, и если вдруг второй козел найдет хоть что-либо после первого — то первому не поздоровится. И теперь подумайте, как шмонает первый, зная, что его ждет в случае, если он что-то упустит! Ну, и немаловажную роль играют лжесвидетельские показания «козлов» против заключенного.
Все заключенные, которые попадают в карцер, обязательно пишут объяснительную, за какое нарушение они там находятся. Но, как правило, на 90 % все попадающие в карцер не имеют нарушения, и все объяснительные, написанные заключенным, абсолютно вымышленные. В подтверждение тому, что якобы данный заключенный нарушил режим содержания, пишутся объяснительные со стороны козлов. Но на самом деле это часть работы «козлов», и все объяснительные их практически служат одним наговором. Вот и получается: что бы заключенный ни сказал или кому-либо что-либо доказывал, все равно никогда он не сможет ничего доказать, потому что всегда найдется нужное количество «козлов», которые всегда любого заключенного оговорят и засвидетельствуют ложь.
Ну, и немалую роль играет благосостояние колонии. Это гордость АИК-25: каждый посетивший колонию, увидев все бытовые условия — уезжает обязательно под впечатлением.
Но чего стоила эта «красота» заключенному — вот это практически никого не интересовало. Наше правительство (не имеет значения, какое) хочет, чтобы было как нужно, и на это «нужно» должно быть затрачено как можно меньше средств. И вот кто-то решил: нужно сделать колонию со всеми европейскими нормами и стандартами. Ведь нужно как-то Европу удовлетворить. В этом случае никто не захотел соблюдать права заключенного на переписку, на доступ к суду — здесь учитывались только требования Европы по условиям содержания. А деньги тратить на пищу, быт и прочее, естественно, государство никогда не будет. Наш менталитет правительства не позволяет думать о своем народе, а о заключенных тем боле. Вот и получается, что таким выбором в преобразовании колонии стала АИК-25. Но где брать ресурсы?! Начинал это все Ткаченко Сергей Петрович, слава Богу, уже покойный. Пришел он в коло-нию работать в 1995 году, где сразу хорошо приступил к своим задачам.
В то время жизнь заключенного ничего не стоила. Вот и решил он что нужно экономить на питании. При этом разрешено было тогда родственникам передавать посылку-передачу — восемь килограмм один раз в 72 дня. То питание, которое началось потом — я не могу описать. Естественно, голодный человек будет всегда искать пути насытиться, и эти пути, естественно, Сергей Петрович предоставил — «козлам»! У «козлов» всегда с питанием было все хорошо, мало того, что им всегда готовили отдельно, они еще хорошо питались на передачах заключенным. Ведь если заключенный не даст, то «козел» найдет, как его оговорить или будет следить за тобою, где ты будешь курить. Чтобы побежать в дежурную часть или оговорить тебя. А там никто не будет разбираться, ты обязательно получишь!
Эта экономия Ткаченко С. П. дала двойной результат: первый, на сэкономленные деньги он начал обкладывать плиткой колонию. И второй, резко начало расти число информаторов, то есть, «козлов». Что породило у него еще одну гениальную мысль: он разрешил получать посылки-передачи только от родных и близких, которые указаны в твоем деле. А все, что сверх того, — только с его личного разрешения.
Теперь представьте себе, какой голод начался в колонии. От обессиливания и недоедания заключенные начали падать с ног, а дистрофия, туберкулез стали в колонии обычными. Когда смертность достигла «пика» — а это 98, 99 годы — только тогда был создан специальный отряд, в котором собрали всех дистрофиков, и ввели дополнительное питание. Утром первое и второе, в обед то же самое, и вечером — первое и второе. Но для того чтобы появился этот отряд, поверьте мне, не одному десятку заключенных пришлось умереть с голоду! Но колония внешне преобразовалась.
Дополнительным источником финансирования стала промышленная зона. Я, конечно, согласен, что в умелых руках и с таким потенциалом рабочей силы можно настроить в колонии все, чего душа желает. Но когда уже начался беспредел с питанием, и это все прошло безнаказанно, то что помешает администрации реализовать себя дальше в том же направлении? Вот и пошло в колонии производство, где рабочий день у заключенного — от 6.00 до 12, а то и до 1 часу ночи. И как уже упоминал — без оплаты труда и с тремя-четырьмя выходными в год. Ну, и здесь сообразительность администрации нашла себе место в лице В. Г. Хирного, сменившего Ткаченко. Хирный начал благоустройство уже внутри зданий. Несмотря на то, что уже практически вся колония работала на 70 % почти бесплатно, то и здесь администрация предоставила возможность работать в одну смену только тем заключенным, чьи родные и близкие привезут в колонию или деньги, или стройматериалы. Все это на официальном уровне оформляется как взнос в благотворительный фонд колонии, пишутся соответствующие документы и здесь практически нарушений никаких нет! А заключенный естественно получает свой законный восьмичасовой рабочий день и долгожданные выходные. Но такие подарки время от времени нужно всегда повторять хотя бы раз в месяц, и, естественно, не о ста гривнах речь идет.
Сразу попутно буду отвечать на ваши вопросы касательно родных и близких, ведь вы правильно подумали, а что родственники!? Если родственники приезжают в колонию к заключенному, значит, он им нужен, дорог. Механизм так устроен, что родственники просто бессильны что-либо сделать. Например, запрещено посещать заключенного, когда тот находится в ДИЗО-ПКТ, а это и есть самое главное, родственники не могут знать, что с ним происходит, и не узнают до тех пор, пока он сам не появится. А появится он лишь тогда, когда уже будет влита в него очередная порция страха, при которой лишь одно желание — в дальнейшем избежать всего этого. Ведь мы любим повторять, что, слава Богу, все прошло! Но то, что для кого-то прошло, — служит для кого-то началом…
Моя судьба со мной сыграла в очередную рулетку, и я был направлен отбывать наказание в АИК-25 в 19 лет, в 1995 г. Мне удалось застать лишь начало этого будущего АИК-25. Но я застал еще те времена, когда царило абсолютное спокойствие. Были определенные требования администрации, которые не выходили за рамки закона. Все началось с приходом на должность начальника колонии Ткаченко С. П. Человек он по характеру своему, можно сказать, более чем загадочный. Его нельзя ни с кем сравнить, потому что абсолютно невозможно его предсказать. Он любил пошутить, и в шутках у него всегда была своя правда. Был случай, когда два заключенных поссорились между собой из-за того, что кот украл колбасу из сумки. Ну, и хозяин колбасы накинулся на хозяина кота. Поскольку хозяин колбасы был «своим» для Сергея Петровича (далее С. П.), то хозяин кота получил десять суток карцера. Но кот также получил десять суток карцера.
Его содержали в клетке и кормили как всех. Вы не подумайте, что это было глупостью со стороны С. П., на самом деле он очень хороший был психолог, прекрасно ориентировался во всем.
Было много у него такого, чему можно поучиться, и я брал себе в уроки. Например, он был чрезмерно пунктуальный и с хорошо развитой памятью. И этот кот, посаженный им в ДИЗО, демонстрировал его непредсказуемость, то, что в будущем стало его главным оружием. Он мог с любым заключенным сделать все что угодно. Он мог стать самым добрым человеком в мире и в то же время самым коварным. Первое, что он всем заключенным и своим же подчиненным доказал, что в колонии все решает только он. Ровно в 6.00 утра он появлялся в «зоне, сразу радист включает по местной радиостанции песню, текст припева которой был такой: «хозяин может все». С 6.00 до 6.15 «козлы» его информируют о всех событиях, инцидентах, которые произошли в «зоне» в его отсутствие. И дальше пошли обходы по колонии, сначала мед. часть, а вторым всегда ДИЗО-ПКТ. В ДИЗО-ПКТ он всегда был любителем организовать «Бурю-2».
Но сотрудники колонии (младшие инспекторы) еще не имели представления, что имел в виду С. П. под словом «бить», потому что до этого им приходилось применять силу лишь в исключительных случаях. А здесь нужно бить всех и просто так, только за то, что заключенные сидят в ДИЗО (карцере).
10.12.1996 г. Обычный день, лишь сон плохой. Во сне я искал маму в своем доме, кричу ей: мама, где ты! Взамен лишь слышу голос — здесь я. Глаза мои жадно искали ее силуэт, но слышен был лишь голос. Вечером я получил письмо, обратный адрес мамин, а почерк другой. Когда приходили мне письма от мамы, я никогда не торопился их открывать, для меня это было удовольствие и это удовольствие я растягивал. Всегда складывал письмо пополам и укладывал его в боковой карман возле сердца, я его слышал сердцем, чувствовал его тепло. Потом варил себе чашку чая и под закуренную сигарету читал, не спеша, и со многими паузами.
Но на этот раз было все по-другому! Неизвестный почерк, я поспешил открыть письмо. Текст помню наизусть: «Уважаемый Павел Александрович! К большому сожалению я вынужден вам сообщить очень неприятную весть: 26.10.1996 г. Ваша мама умерла — вас больше некому сыном называть!». Я помню этот холод, который воткнулся в меня, я помню снежинки, которые иголками кололи мне лицо. Я все пытался перечитать письмо — надеясь, что я не то понял, но с каждым очередным чтением мой разум начинает понимать, что это правда, а вторая половина моя начинала отмирать во мне. Мои ноги подкосились, и я стал на колени. Слезы вырвались как лавина. Я не мог даже слова сказать. Наутро меня положили в карцер во избежание ч/п. В этот день пришел в карцер Сергей Петрович с режимниками и оперативниками, привел их в карцер для того, чтобы научить бить. При входе в карцер он спросил: есть кто в «музыкалке»? Ему ответили, что есть заключенный, посаженный во избежание ч/п в связи со смертью матери. Он ответил: «Ему какая разница, почему он там есть, он есть зек и этим все сказано. Подавай его сюда!» На мне он отрабатывал все тонкости ударов, продемонстрировав их, он говорил, теперь подчиненные должны показать, как поняли. Но та боль, которая была у меня на душе, породила полное безразличие ко всему. Мне было безразлично, что со мной происходит, что и отразилось на моем молчании при ударах дубинок. С. П. это воспринял за героизм с моей стороны и со словами «кованое железо ломается железом» он начал выделываться, как мог. Может быть, это было и к лучшему, потому что когда пришла мысль повеситься, то ноги меня не смогли держать, а руки подняться!
Так С. П. ломал представление своих подчиненных о заключенных, и ему это удалось сделать. Со временем администрация колонии уже на каждого заключенного смотрела не как на человека, а как на существо, с которым можно сделать абсолютно все, что захочешь.
Февраль 2001 г. Мне пришлось снова оказаться в АИК-25, и срок был немаленький — 7 лет. Я хорошо понимал, что это не два, которые были у меня перед этим. Семь лет прожить с этим кошмаром и при этом остаться со здравым рассудком практически невозможно. Февральский мороз меня пронизал насквозь. Когда я проходил мимо того места, где вскрыл письмо о смерти мамы, мою душу как будто кто-то сжимал тисками, от воспоминаний наворачивались слезы на глазах. Но больше меня терзал стыд: что я за сын, который не смог должное своей маме воздать. А это значит — похоронить и попрощаться с ней, вместо меня это сделали совершенно чужие люди. Мне было стыдно вообще заводить речь о своих родных, потому что их просто уже не было, а на вопрос, что случилось, нужно было отвечать: «не стало никого, когда сидел», и на следующий вопрос, который вы уже произнесли про себя — что вообще никого нет!
Отдалившись от того места, я просто шел и молчал, в голове не было ни мыслей, ни планов на будущее, абсолютно ничего. Но всмотревшись в лица заключенных я увидел сплошной страх, а в лицах «козлов» легкое удовольствие. Сначала я не понимал этой злой улыбки, но это сначала. Услышав в свой адрес: «Чего ты, пидар стоишь!», я, естественно, отреагировал и сказал: «Я не могу на тебя, шлюха, обижаться за сказанное, потому что пидарас мне это говорит. Намного страшнее, когда на тебя «пидарас» скажут друзья, родные, близкие. А если бы твои родные и близкие увидели, что ты здесь творишь с людьми…». Лицо «козла» натянулось резиновой улыбкой, демонстрируя всем, что он не в говне сейчас, и все, что его мозги сообразили — это по привычке отвести меня в дежурку. Там меня начали бить, чтобы я писал объяснительную, что якобы я отказался от работы. Я отказался писать, все думал, что произошла какая-то ошибка. Но в дежурной части встретился глазами с Сергеем Петровичем, его улыбка напомнила те обстоятельства 1996 г. Поскольку он меня не вспомнил, то я уже представил себе то количество зэков, которых ему самому пришлось забивать, раз я у него в памяти как избитый затерялся. Но для многих улыбка его значила, что я уже в карцере. Здесь мне довелось увидеть хорошо организованных офицеров, которые уже хорошо знали, что им делать. В карцере под шквал ударов дубинок я проговорил: прошу представить мне возможность в письменной форме обратиться за помощью к Уполномоченному по правам человека Н. И. Карпачевой». После того, что начали творить со мной, я не мог ни одного обстоятельства придумать в жизни, за что могли бы меня так избить. Вкинули меня в камеру ДИЗО к другим заключенным, я рассказал о случившемся, а те в ответ лишь рассмеялись, — оказалось, что таких, как я, умников было уже много. Но почему я задавал себе такой вопрос?! Почему тогда не везде так, ведь если такой беспредел негласно узаконен, то он был бы везде.
Этот маленький урок для меня заставил над многим призадуматься, а когда попал в зону, то вся жизнь колонии стала, как на ладони.