Теоретически я на каждый вопрос себе ответил, но это всего лишь теоретически, а практически мне нужно будет отвечать на заданные вопросы, испытывая боль. И если я при боли начну путаться или молчать, то пытки никогда не прекратятся. Нет такого дерева, которое нельзя срубить, на все есть свое время. Но как мне понять смогу ли я практически ответить на вопросы, которые я подготовил теоретически, ведь от моих ответов зависела судьба тех заключенных, которые мне помогали, и моя собственная жизнь.
И я нашел маленький способ проверить себя, он может показаться вам примитивным, но он сыграл для меня главную роль. Однажды я посмотрел по телевизору американскую сказку, в которой кто-то тушит сигару о тело непобедимого американца. Вот я и подумал, смогу ли я выдержать жар горящей сигареты на себе. Но выдержать — это одно, нужно еще отвечать на вопросы, и вопросы могут быть разными. И я решил: закуриваю сигарету, кладу ее на руку, открываю любую книгу на любой странице и читаю до тех пор, пока сигарета не потухнет сама по себе. После этого я брал лист бумаги и записывал все, что удалось запомнить, и если мне удавалось записать прочитанное — это означало, что я не утратил рассудок при болевом шоке. А это было главным! Сходство написанного мною и прочитанного было на 50 %, а это хороший результат.
Следующий шаг — максимально себя обезопасить, ведь отсутствие родных и близких у меня только усложняло мое положение. А значит, нужно сделать так, чтобы все обстоятельства, которые способствуют моей безопасности, шли своим чередом, и помешать этому никто не мог. Большая ошибка администрации состояла в том, что они последовательны: им нужно любыми средствами тебя сломать, а это значит «пресс». Я знал, что в случае провала обязательно попаду под «пресс». Ведь за весь мой период пребывания в АИК-25 еще ни одному заключенному не удалось избежать пыток, если он провинился перед администрацией. Единственным правильным средством в свою защиту я считал — отправить свои обращения как можно больше. Ведь чем больше будет отправлено писем, тем больше будет шансов быть услышанным в будущем. Мной был подготовлен специальный человек, который по первому сигналу начал отправлять мои обращения уже с воли, подписавшись от моего имени. Просигнализировать ему должно было мое письмо, в котором лишь восклицательный знак играл роль. Если после обращения «Здравствуйте, мои родные» он будет, это значит — вперед.
Но и не буду скрывать, что в некоторых случаях мне приходилось идти на крайности, которые меня не украшали. Например, однажды зайдя в гости к радисту, я увидел его испуг. Я очень хорошо знал этого человека, поскольку доводилось с ним общаться в течение года. По характеру он обычный заяц, который всего боится, и тот трепет, который я увидел, был неспроста. И я решил взять его просто на слабо: «Ты знаешь, что будет, если о твоей деятельности узнает оперчасть?», — сказал я ему. Он замер передо мной, словно жаба перед гадюкой. Увидев, что я на верном пути, но до сих пор не могу понять, в чем его преступление, начал добивать его окончательно. «За такие дела, родной мой, твоя задница будет похожа на хвост павлина, только у павлина перья, а у тебя дубинки торчать будут». Когда я увидел пот, текущий по его лбу, я понял, что не ошибся. «Но если Ольховский узнает, он просто голыми руками оторвет мясо от твоих костей». И здесь радист просто встал, обнял меня, как последний шанс в своей жизни, и сказал: «Не губи меня, мне осталось четыре месяца, если хочешь куда позвонить, то пожалуйста». И я здесь понимаю, что он подключался к городской линии и из своей кабинки звонил на свободу, это действительно равно гибели. Но как будто бы я именно это и имел в виду, сразу сориентировавшись, предложил: «Смотри, понадобится мне позвонить, значит, это твои проблемы — все понял?»
Таким образом, я мог не только звонить, но и временами прослушивать телефоны администрации. Ведь радист мог накинуть проводки на любого из представителей администрации, телефон которого связан с городской линией. Так мне удалось узнать о странных обстоятельствах смерти заключенного Зубкова Дмитрия Владимировича, если память не подводит, 12.04.84 г. рождения, умершего в ДИЗО-ПКТ. Я лично думаю, что этот заключенный Зубков Дмитрий просто не выдержал пытки или «опустили» его в карцере, в результате чего он покончил жизнь самоубийством. Ведь события, связанные со смертью в карцере, происходили 30.03.2004 г. Но на табличке, которую делали в колонии (где также был мой человек), дату указали 04.04.2004 г.
К тому же, чтобы запутать следы, было дано задание написать три таблички с разными фамилиями и датами. Так же было замечено, что массово выносили ширпотреб из зоны, это взятки, подарки всем тем, кто должен подтвердить, что зек умер как обычно, и следов побоев не обнаружено. И когда уже все нужные вопросы были администрацией решены, то родным сообщили что заключенный умер 04.04.2004 г. И последняя проблема родные! Конечно, любой человек услышавший новость о смерти своего родного человека, будет интересоваться, что произошло. И здесь администрация просто взяла на себя все похоронные расходы, при этом максимально затерев кремом следы побоев. Сами одели его от нуля до иголочки и точно так же скорбели вместе с родными покойного об убитом ими же в карцере зэке. Я тебе пишу, уважаемый читатель, лишь те вещи которые легко подтвердить, ведь экспертиза при желании может установить дату смерти в точности до суток. Лишь бы было желание.
И вот он наступил мой черед. В июне 2004 г. на мое имя приходит письмо. Обратный адрес — Киев, Грушевского, нар. деп. Украины Ю. Тимошенко.
Радист мне сообщает, что в администрации ажиотаж, и это связано с твоей фамилией. Я, конечно, понимал, с чем это связано, а значит пришло время выходить из тени.
Первым вызвал меня начальник оперчасти Селявин А. В. Я, как человек еще не знающий причины, по которой меня вызвали, в недоумении прибыл к нему в кабинет.
— Здравствуйте, гражданин капитан, вызывали?
Перед ним лежала газета, и он смотрел в нее, тем самым демонстрируя мне свое абсолютное спокойствие. Но на самом деле его глаза стояли без движения, а значит, газеты он не читал, это лишь демонстрация для меня, что ничего страшного не произошло, и у него обычный трудовой день.
— Садись, — сказал он и, доигрывая свой спектакль с чтением газеты, произнес, — тебе от Юли привет.
— Спасибо, — ответил я, и дальше сижу в режиме ожидания, ведь я хорошо понимал, что он сейчас изучает мою реакцию.
— А ты понял, от какой Юли?
— Честно сказать, я не пойму, о чем речь идет.
Он протянул мне письмо и говорит:
— На, почитай.
Прочитавши письмо от Тимошенко, сразу я подумал, через сколько минут я буду в карцере и что будет дальше. Ведь там сказано, что данное ваше письмо направлено в Департамент Украины по исполнению наказаний и Уполномоченному по правам человека Н. И. Карпачевой. Одним словом, хуже представить себе я даже не мог, ведь мое письмо было направлено на рассмотрение туда, где пришлось бы со временем отвечать на массу вопросов. И здесь уже нужно хоть как-то выиграть время!
— Я абсолютно не могу понять, — сказал я, — что это за письмо и почему оно пришло ко мне.
Занимать позицию комсомольца «Я комсомолец, стреляй!» — это не по мне!