— А как ты можешь объяснить, с чем это связано, — спросил он, — ведь все твои данные, 100 % сходство.

— Я считаю, что все это проделки моего потерпевшего, у которого большая озлобленность на меня!

Эта версия, конечно, была принята им, после чего он попросил меня выйти из кабинета для совершения им звонка по внутренней линии, ведь он не знал, что на данный момент радист сидит подключенный к его линии и слушает все звонки по моему указанию. Благодаря радисту, который весь был мокрый от страха, я узнал, что звонил он на номер первого зама Андренко Бориса Ефимовича и рассказывал о состоявшемся разговоре со мной, последний сказал, чтобы я все написал в своей объяснительной.

Естественно, выигранное время я получил, но это всего лишь сутки или двое. Я ведь понимал, что вся информация будет тщательно перепроверяться, и если хоть маленькое будет подозрение о моей причастности к письму, то беды не избежать. Но мне нужны были всего лишь сутки для того, чтобы сделать отмашку на своих хлопцев, что пришло время сделать каждому свое!

Мной было написано письмо на имя Ю. В. Тимошенко, содержание было примерно такое: «Спасибо, уважаемая Юлия Владимировна! За вашу реакцию, а особенно за пожелания мне здоровья, которое мне, наверное, как никому сейчас понадобится. В моем обращении к вам речь шла о преступлениях, совершенных администрацией АИК-25, не против человека, а против человечности, и если бы все они были расследованы, то не исключаю, что кто-то мог получить пожизненное заключение. Ведь администрация знает, что она натворила в колонии, и им доказывать не нужно то, что я пытаюсь доказать вам!»

Это письмо было перехвачено администрацией, и она уже все понимала.

Пришло время вопросов и ответов, и, естественно, в карцере, где я уже получил 15 суток. Разговор был уже с первым заместителем начальника колонии Андрейко Б. С.

— Ну, здравствуйте, Деточкин или сеньор Донкихот, или Дон Кармоне, как соизволите вас называть?

— Ну, до этого я был для вас организм, пидарас, петух, как и все остальные рабы, которые работают бесплатно по двадцать часов на ваши медали. А как вы сейчас меня назовете, мне безразлично, потому что я не вижу перед собой офицера.

— А это что? — указав пальцем на погоны звания подполковника.

— А это ваши времена, потому что во времена Жукова в годы Великой Отечественной войны им произносились такие слова: «Офицер, потерявший однажды честь, восстановлению не подлежит», и он стрелял таких, как вы, на месте. А ваша честь всем здесь хорошо видна: отнимаете у зэков все, что можно отнять. Не мне вам рассказывать, что вы здесь наделали, как вы сотнями в день забивали людей в «зоне». Вам же безразлично, что у зэка кто-то есть, ведь его кто-то ждет — мама, жена, дети, которые надеются домой получить своего родного, нормального, целого и невредимого! А вам наплевать, вы изо рта их детей вырывали последнее, лишь бы вам привезли материальную помощь в колонию родственники зэка, чтобы вы его оставили в покое.

Он вскипел и начал кричать:

— Ты понимаешь, что ты шутишь, против кого?

— Шутка — это ложь, а что я солгал в письме на имя Ю. В. Тимошенко и А. Мороза?

— Ты блефуешь, — ответил он, но уже в глазах его промелькнула задумчивость. Ведь не главное, что он говорит, главное, что он про себя думает, и если все мной сказанное окажется правдой (а это была правда), то неизвестно, как будет дальше!

— Как мы будем договариваться? — спросил он, вперившись в меня своим пронзительным взглядом, пытаясь разгадать мои истинные намерения.

Я хорошо понимал, что нужно идти на компромисс, чтобы не дать повод для раздумий — чем больше будет размышлений, что делать дальше, тем меньше шансов у меня вообще на что-либо. И я пошел на все их условия, взамен получая гарантии собственной безопасности. Но сам то хорошо понимал, что никто ничего здесь гарантировать мне и не собирался, однозначно, и я останавливаться не думал.

В камере «ДИЗО» меня, конечно, уже поджидал их подсаженный информатор Леша Репьев, кличка «Репа», который все пытался разведать, каким способом я отправлял письма, кто причастен и прочее. Ну, и здесь сработали страховки, ведь ты помнишь, читатель, круг моего общения. Пока я находился в карцере, оперчасть уже допрашивала «козлов», что их со мной связывало, и они попали первыми под подозрение, а что такое быть под подозрением, я думаю, вы помните.

Вспоминаю одного «козла», которому я мысленно бесконечное количество раз заехал по морде. Если бы в Голливуде давали Оскар за роль провокатора, эта дрянь забрала бы все призы за каждый год. Он настолько вжился в роль «козла», что все его мысли были заняты одним — как можно спровоцировать зэка, чтобы тот кинулся на него, тогда он очередной раз станет национальным героем среди «козлов» и еще самым доверенным (и так дальше некуда) «козлом» для администрации. Я помню, однажды возле окна передач (где любил Власенко, так его звали, часто появляться) зэк, получавший передачу — торбочку нажаренных блинчиков и пару пачек сигарет — попал на глаза «Власа». Вижу картину: стоит зэк весь в мазуте, лицо черное от грязи. И Влас просит: «Дай блинчик». Ну, тот знает: не даст — значит, этот найдет в будущем, как его в дежурку оттянуть, или не побритый, или еще что. И протягивает ему, открывши, кулечек — на угощайся. Влас рукой, пальцами, пробивает блинчики и достает полпакета, и, повернувшись, пошел. Этот момент настолько въелся в мою память, что как не увижу его, то сразу эта картина перед глазами.

Но на данный момент идут активные поиски, кто отправлял мои письма, и я понял, что чем больше будут искать, тем ближе могут приблизиться к моим людям. А почему бы и нет, подумал я! Репа не уставал интересоваться у меня вопросами, заданными администрацией, и на четырнадцатые сутки я все же позволил ему заработать на медаль. «Я не за себя переживаю, а за людей, которые мне помогают», ответил я, — «ведь если мусора узнают, то не пощадят. И получится, что из-за меня они пострадают». Репа активно включил мозги для добычи фамилий, и сказал: я точно выйду из карцера и что кому передать — смогу без проблем. — «Пойдешь к Власу, и скажешь, чтобы любой ценой молчал, на него не подумают». Репа, получив нужную информацию, застыл на месте и проговорил: «Ты что, в жизни никто не подумал бы, а с виду какая скотина конченая». Когда наступил долгожданный момент, Репу в очередной раз вызвали послушать, что я говорю, то его походка была, словно творец природы идет по коридору. Его улыбка говорила всем, мол, кто-то сомневался в моих способностях!