Елена дала детям еще по конфете, а остальные высыпала в кулек и унесла в чулан.
– Приезжайте на Пасху в Кондрево, будем отмечать все вместе, – сказал Константин прощаясь. Елена вышла проводить.
– Лена, сшей себе платье к лету, ну что ты совсем не следишь за собой, деревенская тетка да и только, а какая барышня росла, платья модные шелковые, шляпки. Елена махнула рукой:
– Тише, услышат.
Василий подогнал подводу, Константин вскочил на душистое сено в повозке. Ласточка пошла рысью.
Пасха была ранняя, ночные заморозки быстро убирали лужи на раскисшей дороге. Марфа ушла вечером в Карачев на праздничную службу в собор «Все Святые». Вернулась Марфа утром усталая, но довольная. Развязала белоснежный платок, выложила освящённый кулич, яйца крашеные, творог. Вся семья умытая, причесанная, в новой одежде села за стол разговляться. В лампадке горел огонек, освещая лики икон.
Хата была тщательно убрана накануне, печь побелена, полы застелены новыми половиками. Вкусно пахло сдобоми и холодцом. День выдался теплым, солнечным. Ласточка резво неслась по сухой и накатанной дороге. Василий оборачивался на жену и детей и улыбался. Он любил этот праздник.
– Что ещё надо? Главное семья, которая дорога, дороже твоей жизни. Вон, какая жена, а дети какие!
Василий был счастлив. Он трудился не покладая рук, старался, чтобы был достаток. «Все хорошо, мама тоже вон как старается, когда все вместе и получается хорошо».
***
Арина высокая, статная, накинув на плечи турецкую шаль – подарок сына стояла на пороге, щурясь от солнца, следом вышел из хаты Павел, застегивая пиджак. Им уже по шестьдесят лет, но годы не испортили, а лишь подчеркивали благородство. Арина сошла с порога и протянула детям по крашеному яйцу. Она критично осмотрела праздничный наряд дочери, Елена перехватила взгляд матери, нахмурилась. Павел пригласил гостей в хату. Константин взял гармонь и заиграл вальс, тот, который играл духовой оркестр в парке в далеком счастливом детстве. Все радовались встрече, празднику, подаркам. Огонек в лампадке освещал Лики. Арина поспешила к двери, пришла Тося с мужем, она стеснялась, прикрывая живот шалью. Егор Иванович невысокий, розовощекий, в сером клетчатом пиджаке, снял шляпу, у зеркала поправил непокорные кудрявые светлые волосы. Большая семья сидела за праздничным столом, пили, ели, песни пели. Муж Тоси за столом ухаживал за ней, то холодца подложит на тарелку, то косынку у нее на груди поправит. От вина он еще больше раскраснелся. Зять работал в колхозе бухгалтером и знал свою значимость. Тосты стал говорить долгие, сразу опрокидывал в рот стопку и ловко нанизывал на вилку соленые грузди. Его развезло вдруг он ударился в рассуждения, присутствующие не сразу поняли в чем суть.
– Матушка Арина, а вот к чему столько у вас икон? Вон и лампадка горит. Ленин был против этого, неверующий был, а Сталин…
Его прервал Павел, грозно посмотрев на дочь:
– Хватит твоему поповичу нам лекцию читать. А то я не посмотрю, что родственик.
Тося двинула локтем мужа, от неожиданности он поперхнулся, груздь стал поперек горла и Егор Иванович, выпучив глаза, стал хватать воздух. Василий ударил его по спине кулаком, Егор Иванович пришел в себя и потянулся к бутылке. Арина протянула ему стакан с водой. Рядом сидели Василий с Мишей, они уже юноши, в косоворотках, в новых хромовых сапогах, высокие, статные похожие на отца. Им, как и матери, совсем не нравился муж сестры. Но их волновали совсем другие заботы. Василий уже просился жениться.
– Вначале учиться, – отрезал Павел, – ишь что вздумал!
А Василий уже и думать не мог ни о чём, он был влюблен в Шуру, красавицу, с ямочками на щеках, хохотушку с соседней деревни. Шура сирота, ее вырастила дальняя родственница. Василий знал, что это не понравится родителям, но ничего не мог поделать. Он уже и дня не мог прожить без своей Шурочки. Но как поперек родителей идти? Крутой нрав матери не пробьешь. И отец на ее стороне:
– Что голову ниже плеч повесил? О чем кручинишься молодец? Или заняться нечем? Пора картофель на семена с погреба поднимать, проращивать пора. Зови брата, занимайтесь делом. От безделья мысли ненужные в голову лезут. Не вынуждай, пока вожжи не взял, получишь по первое число.
Лето 1941 теплое, солнечное, сады ломились от подрастающего урожая, мощные кусты картофеля зацвели, в лугах раньше начали покос. Марфа босая вышла на порог, ее ждал сосед Михал Ильич, он в одной руке держал свою соломенную шляпу, другой придерживал видавший виды велосипед:
– Война Марфа Кузминична, – почти шепотом сказал он.